Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности — страница 34 из 105

ОГПУ сумело почти полностью изолировать Троцкого. Его письма и статьи перехватывались. Чекисты следили за всеми, кого подозревали в симпатиях ко Льву Давидовичу. Найденные при обыске листовки, написанные Троцким, считались доказательством преступления.

Следили и за недавними членами политбюро Зиновьевым и Каменевым. В отличие от Троцкого у них не было принципиальных разногласий со Сталиным. Им не понравилось, что генсек методично отстранял их от власти.

Лев Борисович Каменев совсем не был похож ни на своего шурина Льва Троцкого, с которым практически не общался, ни на своего соратника Григория Евсеевича Зиновьева. Те стремились первенствовать, у Каменева таких амбиций не было.

Григорий Евсеевич Зиновьев годы эмиграции провел вместе с Лениным и Крупской. Более близкого человека у них не было. После революции Ленин сделал своего старого друга хозяином Ленинграда и всего Северо-Запада, а заодно и председателем исполкома Коминтерна.

Зиновьев чувствовал себя уверенно. Обрушился на председателя Петроградской ЧК Бориса Александровича Семенова за то, что он посмел организовать слежку за руководителями питерского партаппарата. Семенов отвечал, что это клевета: нападки – результат того, что он «высказывает претензии т. Зиновьеву». Но Семенова сменили, вместо него перевели в Петроград члена коллегии ВЧК Станислава Адамовича Мессинга.

Близость к Ленину создавала Зиновьеву особое положение на вершине власти.

В «Обзоре политико-экономического состояния СССР за апрель-май 1923 года», составленном ОГПУ для высшего руководства, говорилось;

«В вузах Екатеринослава отмечалась антисемитская агитация, вызванная слухами о назначении Зиновьева предсовнаркома ввиду болезни Ленина».

На последнем при жизни Ленина XII партийном съезде, когда сам Владимир Ильич уже не мог выступать, политический отчет ЦК поручили прочитать Зиновьеву. Он же произносил основной доклад на первом после смерти Ленина XIII съезде. Понимая, что исполняет ленинскую роль, начал выступление очень благоразумно, процитировав стихи комсомольского поэта Александра Безыменского, написанные к этому случаю:

Видно, у мыслей дрогнули колени.

В омуте глаз заблудилась тоска.

– Политотчет Цека… Читает… Читает…

Не Ленин…

Некоторое время после смерти Ленина страной фактически правила тройка – Сталин, Зиновьев и Каменев. Причем именно Зиновьев считал себя наследником Ленина – ведь он столько лет являлся самым близким к нему человеком, самым давним его соратником. Григорий Евсеевич был человеком малых талантов, о чем не подозревал. Не понимал, что своим высоким положением обязан особым отношениям с Лениным. На митингах в Питере молодые военные карьеристы в новых блестящих кожанках кричали:

– Мы победим, потому что нами командует наш славный вождь товарищ Зиновьев!

В 1924 году его родной город Елисаветград переименовали в Зиновьевск (потом вновь переименовали в честь нового хозяина Ленинграда – Кировоград), сейчас в Украине город называется Кропивницкий (в честь украинского театрального деятеля).

И Зиновьев, и Каменев боялись Троцкого. Подозревали, что, если Лев Давидович встанет во главе партии и государства, то выбросит их из партийного руководства. Потому сделали ставку на Сталина, ненавидевшего Троцкого. Ради уничтожения Троцкого Зиновьев заключил союз со Сталиным, наивно полагая, что Иосиф Виссарионович готов оставаться на вторых ролях. Сталин, еще не уверенный в своих силах, вел себя осторожно и некоторое время не мешал Григорию Евсеевичу изображать из себя хозяина страны.

А поскольку Коминтерн держал курс на мировую революцию, следовательно, получалось, что его председатель Зиновьев – глава коммунистов всего мира.

«За столом Исполкома Коминтерна, – вспоминал сотрудник Коминтерна Виктор Серж (настоящее имя Виктор Львович Кибальчич, из семьи известных революционеров), – я увидел Сталина, худощавого, похожего на кавалерийского унтер-офицера, со слегка прищуренными желтыми глазами, коротко подстриженными усами, почтительного по отношению к Зиновьеву».

Сталин недолго играл роль младшего партнера. Он имел дело с политическими детьми, как выразился один историк, с людьми, которые не понимали, что такое политика. И они еще считали Сталина посредственностью!

Григорию Евсеевичу не хватало качеств политического бойца. Зиновьев был человеком напыщенным, но недалеким и – главное – бесхарактерным. В минуты опасности начинал паниковать. По словам людей, знавших его, от Зиновьева исходило ощущение дряблости и скрытой неуверенности.

Зиновьев настоял на том, чтобы очередной съезд партии прошел не в Москве, а в Ленинграде. Это бы означало, что, если столица и не возвращается в Ленинград, то как минимум оба города обретают равный статус. Соответственно, хозяин Ленинграда получает в стране дополнительный вес. Но Григорий Евсеевич недолго наслаждался своим положением. Как только с его же помощью Сталин расставил на ключевых постах своих людей, он – всего через несколько месяцев после смерти Ленина – обвинил Зиновьева в крупных ошибках и отменил решение провести съезд в Ленинграде.

Полтора года по указанию Сталина партийный аппарат сокрушал авторитет ближайшего ленинского соратника. Сопротивлялся только Ленинград. Но Сталин весной 1926 года лишил Зиновьева власти над Ленинградом и в нарушение устава партии распустил ленинградские партийные органы.

Григорий Евсеевич верил в то, что Ленинград предан ему лично, повторял:

– Нашу крепость не взять.

Он сильно ошибался. Сталин отправил в Ленинград большую группу членов ЦК и Центральной контрольной комиссии. Они методично очищали райкомы партии и комсомола от зиновьевцев. Собрания проходили бурно, иногда дело доходило до мордобоя. В официальной истории партии борьба с ленинградской партийной организацией изображалась как избавление от зиновьевских чиновников. В реальности питерские рабочие тоже поддержали своих лидеров. Дольше других не сдавался знаменитый Путиловский завод. Но противостоять партийной машине было невозможно.

25 июня 1926 года Сталин, отдыхавший в Сочи, писал:

«Молотову, Рыкову, Бухарину и другим друзьям.

Группа Зиновьева стала фактическим лидером раскольничьих течений в партии, потому что: а) она лучше знакома с нашими приемами, чем любая другая группа, б) она вообще сильнее других групп, ибо имеет в своих руках Исполком Коминтерна.

Зиновьева нужно вывести из Политбюро… Лучше бить их по частям».

Лев Каменев, мягкий и спокойный по характеру, занял место в политбюро лишь потому, что этого захотел Ленин. Владимир Ильич ценил его как дельного администратора и мастера компромиссов, поэтому сделал заместителем в правительстве и поручал в свое отсутствие вести заседания политбюро и Совнаркома.

Поэт Осип Эмильевич Мандельштам, познакомившись с Каменевым, снисходительно сказал: «Gelehrter» (в переводе с немецкого – ученый), отметив «ограниченность мышления Каменева и немецкую аккуратность в его кабинете».

Каменев – в отличие от Зиновьева – был человеком без политических амбиций. Но Лев Борисович попал под влияние Зиновьева, поэтому Сталин и с ним расправился.

23 июля 1926 года Григорий Зиновьев потерял место в политбюро и пост председателя Исполкома Коминтерна. 23 октября 1926 года на объединенном пленуме ЦК и ЦКК и Лев Каменев перестал быть кандидатом в члены политбюро.

Исключение из политбюро было первым шагом. В 1927 году обоих вывели из ЦК и исключили из партии. Из состава ЦК и ЦКК вывели еще остававшихся там деятелей оппозиции. С этого момента они оказались под пристальным контролем людей Ягоды.

На XV партсъезде (декабрь 1927 года) делегация от 6 тысяч металлистов Сталинграда передала в президиум съезда стальную метлу. Председательствовал Алексей Иванович Рыков. Он взял эту метлу и весело сказал:

– Я передаю эту метлу товарищу Сталину, пусть он выметает ею наших врагов.

Рыков широко улыбался – кому ведомо его будущее? Все смеялись и аплодировали. XV съезд исключил из партии около 100 человек.

Отныне всякие сомнения в генеральной линии воспринимались как преступление. Каменеву принадлежит крылатая фраза: «Марксизм есть теперь то, что угодно Сталину». Лев Борисович одним из первых отказался от политической борьбы против генерального секретаря. Надеялся, конечно, что судьба переменится к лучшему, думал, что и настроение генсека переменится…

В 1928 году Лев Каменев осудил свою оппозиционную деятельность. Получил назад партбилет и работу. Зиновьева тоже восстановили в партии.

Но в протокол заседания политбюро № 111 от 25 декабря 1929 года записали:

«а) В связи с поступившими новыми материалами о закулисной фракционной работе, главным образом Зиновьева, а также и Каменева признать необходимым применить по отношению к ним более строгий курс.

б) Предложить Орграспреду предоставить Зиновьеву работу вне Москвы».

Зиновьева утвердили ректором Казанского университета. Сталин дал указание государственному издательству: «Можно помаленьку издавать сочинения Зиновьева и Каменева (антитроцкистского характера) и платить им гонорар тоже помаленьку».

Но теперь уже чекисты Ягоды не спускали с них глаз.

Обнадеженные и сохранившие малую толику наивности Зиновьев и Каменев всерьез думали, что Сталин предложит им вернуться в руководство, и составляли список условий, которые они выставят: отдать им Ленинград, ввести их людей в органы печати, сформировать политбюро в прежнем составе…

И тут 11 июля 1928 года член политбюро Николай Иванович Бухарин, напуганный всевластием Сталина, вдруг пришел к бывшему члену политбюро Льву Борисовичу Каменеву и заговорил с ним откровенно о том, что генеральный секретарь ведет страну к катастрофе.

Еще недавно Бухарин выступал против Каменева на стороне Сталина. Но очень быстро Николай Иванович убедился в том, что генсек совсем не таков, каким он представлялся. Они все больше расходились.

Импульсивный Бухарин, не зная, что предпринять, обратился к своим оппонентам. Напуганный Сталиным, он говорил очень откровенно: