Ягода был вне себя. Руководитель полномочного представительства ОГПУ по Дальневосточному краю Терентий Дмитриевич Дерибас, введенный в состав коллегии ОГПУ, самокритично признал, что организованная им операция не удалась: «шуму наделали, а мост не взорвали». Агентов-взрывников поймали, и они все выдали японцам.
Сталин, возмущенный скандальным провалом чекистов, писал из Сочи секретарю ЦК Лазарю Кагановичу, оставшемуся в Москве за главного:
«Нельзя оставлять без внимания преступный факт нарушения директивы ЦК о недопустимости подрывной работы ОГПУ и Разведупра в Маньчжурии.
Арест каких-то корейцев-подрывников и касательство к этому делу наших органов создает (может создать) новую опасность провокации конфликта с Японией. Кому все это нужно, если не врагам советской власти?
Обязательно запросите руководителей Дальвоста, выясните дело и накажите примерно нарушителей интересов СССР. Нельзя дальше терпеть это безобразие!
Поговорите с Молотовым и примите драконовские меры против преступников из ОГПУ и Разведупра (вполне возможно, что эти господа являются агентами наших врагов в нашей среде). Покажите, что есть еще в Москве власть, умеющая примерно карать преступников».
Разумеется, на официальном уровне отрицалась любая причастность советских органов госбезопасности к террористическим акциям. 26 июля 1932 года заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан пригласил к себе японского посла в Москве и сделал ему заявление от имени советского правительства:
«Все сообщение корейца Ли с начала до конца является злостным и провокационным вымыслом… Ни Владивостокское ГПУ, ни какое-либо другое советское учреждение во Владивостоке не могло давать и не давало тех поручений, о которых показывает Ли-Хак-Ун, ни каких-либо других аналогичного характера ни корейцу Ли, ни каким-либо другим лицам…
Докладная записка Г. Г. Ягоды И.В. Сталину.
17 февраля 1934.
[РГАСПИ]
Япония представлялась опасным противником, и люди Ягоды добывали информацию о происходящем в Токио
Записка Г.Г. Ягоды И.В. Сталину.
26 февраля 1934.
[РГАСПИ]
Готовились к военному противостоянию с Японией, поэтому высказывания офицеров императорской армии представляли особый интерес для советской разведки. Ягода докладывал: агентурным путем получена информация о том, как японский военный атташе оценивает техническое оснащение Красной армии
Советское правительство надеется, что японские власти отнесутся должным образом как к автору провокационного заявления, так и примут все необходимые и энергичные меры к выяснению вдохновителей и организаторов этого преступного дела, имеющего несомненной целью ухудшение отношений между СССР и Японией».
Тем временем в Москве после короткого расследования назвали виновных.
16 июля политбюро приняло решение:
«а) Обратить внимание ОГПУ на то, что дело было организовано очень плохо; подобранные люди не были должным образом проверены.
б) Указать т. Дерибасу, что он лично не уделил должного внимания этому важнейшему делу, в особенности подбору и проверке людей.
в) Объявить строгий выговор т. Загвоздину как непосредственно отвечающему за плохую организацию дела.
Предрешить отзыв тов. Загвоздина из Владивостока.
г) Поручить ОГПУ укрепить кадрами военно-оперативный сектор».
Генрих Григорьевич Ягода выслушал от членов политбюро немало неприятных слов относительно неумелой работы своих подчиненных.
Но для Дерибаса тогда все закончилось благополучно. В конце года он получил второй орден Красного Знамени. Комиссар госбезопасности 1-го ранга Дерибас так и работал на Дальнем Востоке до ареста в августе 1937 года. Расстреляли его через год, в июле 1938 года.
Николай Андреевич Загвоздин, который так подвел Ягоду, служил в госбезопасности с 1920 года. В апреле 1931 года его перевели из Нижегородской губернии на Дальний Восток начальником Владивостокского оперативного сектора.
После провала организованной им диверсионной операции Загвоздина перебросили в Среднюю Азию начальником Особого отдела полномочного представительства ОГПУ и Среднеазиатского военного округа. Он несколько лет руководил военной контрразведкой округа. В декабре 1934 года стал по совместительству заместителем наркома внутренних дел Узбекистана, а через две недели наркомом.
Николая Загвоздина избрали депутатом Верховного Совета СССР, присвоили спецзвание майора госбезопасности. Из Узбекистана в сентябре 1937 года перевели наркомом в Таджикистан. Он счастливо проскочил ежовский период массового уничтожения чекистских кадров и все-таки был арестован в феврале 1939 года, когда новый хозяин Лубянки Берия вычищал остатки старых кадров. 19 января 1940 года Загвоздина приговорили к высшей мере наказания и в тот же день расстреляли…
Начальником Иностранного отдела ГУГБ НКВД 21 мая 1935 года Ягода назначил опытного чекиста Абрама Ароновича Слуцкого.
Он родился в июле 1898 года в селе Парафиевка Борзиянского уезда Черниговской области в семье кондуктора железной дороги. Учился в гимназии в городе Андижане, там же работал на хлопковом заводе. В августе 1916 года его призвали в царскую армию, служил рядовым в 7-м Сибирском стрелковом полку. После революции работал в Андижане в горкоме партии, в 1919 году был назначен председателем уездного революционного трибунала. В 1920 году его утвердили инструктором агитпоезда имени Сталина и заведующим бюро жалоб главной полевой инспекции Туркестанского фронта.
А.А. Слуцкий.
[Из открытых источников]
Е.К. Миллер.
[Из открытых источников]
Начальником разведки Ягода назначил Абрама Слуцкого. В те годы Лубянка обзавелась обширной агентурной сетью среди русской военной эмиграции. В кабинете председателя РОВС генерала Евгения Миллера в Париже установили одно из первых подслушивающих устройств
В сентябре 1920 года Слуцкого взяли в ВЧК. Председатель Пишпекской уездной чрезвычайной комиссии, начальник Андижанской уездной ЧК, начальник секретно-оперативной части Ташкентской, затем Ферганской ЧК. Летом 1922 года его назначили заместителем председателя Верховного трибунала Туркестана, затем председателем Судебной коллегии. Летом 1923 года Абрама Слуцкого перевели в Москву сначала в органы военной юстиции столичного военного округа, потом почему-то назначили председателем ревизионной комиссии Госрыбсиндиката.
Из рыбной промышленности перебросили в органы госбезопасности – заниматься экономическими преступлениями. В июле 1926 года его взяли в ОГПУ помощником начальника 6-го отделения экономического управления. Он проработал в этом управлении три года, постепенно поднимаясь по служебной лестнице. 1 января 1930 года Слуцкого неожиданно назначили помощником начальника Иностранного отдела.
Как только он освоился, в августе 1931 года получил повышение – стал заместителем Артузова. После перевода Артура Христиановича в военную разведку, 21 мая 1935 года, Слуцкий возглавил политическую разведку.
Слуцкий успел поработать в Берлине, поэтому хорошо понимал проблемы резидентов, руководивших разведработой в разных странах. Умный и вежливый, он был способен выслушать и понять подчиненного.
Своим заместителем Слуцкий – с санкции Ягоды – сделал Сергея Михайловича Шпигельгласа, вошедшего в историю разведки. Он родился в Варшаве в 1897 году, окончил реальное училище и поступил на юридический факультет Московского университета. Прямо со студенческой скамьи его призвали в царскую армию, он служил прапорщиком в запасном полку. После революции – в Московском военном комиссариате.
В 1918 году Сергея Шпигельгласа взяли в Особый отдел ВЧК. Он работал в контрразведывательном и оперативном отделах, потом попал в Иностранный отдел, поскольку свободно говорил по-немецки, по-французски и по-польски. Работал в Монголии и Франции. Жена одного из разведчиков вспоминала: «Шпигельглас – толстый, светловолосый маленький человек с выпуклыми глазами».
Он был умелым и изобретательным разведчиком. Бумаги, подписанные Шпигельгласом, выдают в нем смелого и решительного оперативника и резко отличаются от сухих и лишенных признаков интеллекта донесений его коллег по разведке.
С санкции наркома Ягоды в середине 1930-х годов он подолгу нелегально жил в Западной Европе, в том числе и в Париже, чтобы непосредственно руководил наиболее важной агентурой. Шпигельглас выбрал себе оперативный псевдоним, который сегодня кажется, мягко говоря, странным, – «дуче». Так именовали вождя итальянских фашистов Бенито Муссолини. Но в начале 1930-х слово «дуче» не звучало так одиозно. Советский Союз поддерживал с фашистской Италией полноценные отношения.
Шпигельглас непосредственно руководил обширной агентурной сетью советской политической разведки среди русской военной эмиграции. Во Франции он превратил в ценнейший источник информации недавно завербованного эмигранта Сергея Николаевича Третьякова. Об этом успехе немедленно доложили наркому Ягоде.
Можно предположить, как изумились бы не только деятели русской эмиграции, но и многие видные парижане, узнай они тогда, что Сергей Николаевич Третьяков работает на советскую разведку. Третьяков! Крупнейший российский промышленник, до Октябрьской революции – один из бесспорных лидеров московских деловых людей, министр Временного правительства, министр в сибирском правительстве адмирала Колчака… В первые годы эмиграции заметная фигура. Но устроиться на чужбине не смог. Мучительно искал выхода. И нашел, согласившись работать на советскую разведку.
Сергей Шпигельглас обратил внимание на то, что семья Третьякова снимает три квартиры в доме, который очень интересовал советскую разведку. В доме № 29 на Рю дю Колизе располагалась канцелярия Русского общевоинского союза, объединявшего военную эмиграцию. РОВС в Москве воспринимался как источник постоянной опасности. И у Шпигельгласа родилась новаторская по тем временам идея: установить подслушивающую аппаратуру и записывать все разговоры, которые ведутся в святая святых РОВС!