С весны 1935 года большинство членов группы бывали в длительных отъездах и в “творческих командировках”, в домах отдыха, на охоте и т. и., но связь между ними не прерывалась, и собрания находившихся в Москве членов группы продолжались. В настоящее время сборища группы возобновились».
В список писателей-врагов, составленный секретно-политическим отделом главного управления госбезопасности, попали очень талантливые люди, которым сломали жизнь. Генрих Ягода переслал донос на писателей в ЦК. Окончательное решение должен был принять партийный аппарат.
29 января 1937 года в Комиссию партийного контроля при ЦК для беседы о судьбе писателя Ивана Катаева вызвали одного из руководителей Союза советских писателей Александра Александровича Фадеева. Выяснилось, что за Катаевым давно присматривали. Чекистам Ягоды даже и стараться не надо было. Им активно помогали братья-писатели. В конце августа 1936 года два дня заседала партгруппа правления Союза писателей, разоблачавшая врагов в собственных рядах.
29 августа отдел культурно-просветительской работы ЦК доложил секретарям ЦК Кагановичу и Ежову:
«Вскрыт ряд важных фактов. Писатель Иван Катаев (член партии с 1919 года) в 1928 году ездил к сосланному в Липецк троцкисту Воронскому за директивами о работе литературной группы “Перевал”. Активные связи с осужденными троцкистами Катаев поддерживал систематически, оказывая им денежную помощь… Решением партгруппы постановлено исключить Ивана Катаева из партии».
Литературный критик Александр Константинович Воронений, за встречу с которым исключали из партии, был видным литератором, редактором журнала «Красная новь». Он много сделал для развития отечественной литературы, но имел несчастье во время внутрипартийных дискуссий поддержать точку зрения Троцкого. В январе 1929 года Вороненого арестовали и приговорили к пяти годам заключения в политизоляторе. За него вступился кандидат в члены политбюро Серго Орджоникидзе, и Вороненого сослали в Липецк в 1929 году. Потом разрешили вернуться, дали работу. В годы массовых репрессий, когда Орджоникидзе не стало, Вороненого вновь арестовали и расстреляли.
Александр Фадеев после беседы в Комиссии партийного контроля сформулировал свое отношение к обреченному Катаеву в письменной форме и отослал партийным инквизиторам:
«Знаю Ив. Катаева с 1926 года. Знаю, что во все время нашего знакомства и в разговорах и на партийных собраниях выступал и голосовал против уклонов, в том числе и против троцкизма. Но принадлежал к литературной группе “Перевал”, созданной по инициативе Воронского, создавшего там троцкистское ядро. Несомненно, не понимая того, что группа используется троцкистами, либеральничал.
Я всегда считал его человеком честным, прямодушным, и потому возможность его связи с врагами народа теперь тоже мне кажется маловероятной. Однако по разговору с ним некоторое время спустя после его исключения я понял, что в нем по-прежнему не изжиты интеллигентские пережитки и что человек он недостаточно авангардный, “расплывающийся” в беспартийном окружении, малоспособный вести за собой. Писатель он даровитый. Творчество его, будучи коммунистическим по мировоззрению, тоже всегда несло интеллигентские пережитки ложно понимаемого “гуманизма”».
Как оценить такую характеристику? С одной стороны, Александр Фадеев благородно назвал Ивана Катаева честным человеком и даровитым писателем, то есть не толкнул в спину падающего человека, не стал его добивать. С другой стороны, не посмел вступиться за коллегу, в невиновности которого внутренне был уверен, а предположил, что не все с ним чисто. Впрочем, кто в те времена вступался за товарищей и друзей?
Ивана Катаева 18 марта 1937 года арестовали, 19 августа приговорили к расстрелу. После XX съезда реабилитировали. Вдова Катаева, поэт Мария Кузьминична Терентьева тоже сидела. Ей позволили вернуться в Москву после смерти Сталина. Она часто заходила к моему дедушке – мы жили в одном доме. В 1960-е годы она издала том прозы Ивана Катаева. Писателя уничтожили, когда он еще только входил в творческую силу.
Зарудина, Воронского и Губера расстреляли в 1937 году. Лежнева – в 1938-м. И только Лебедев умер своей смертью – на операционном столе в том же 1938 году.
Превративший этих писателей в контрреволюционную группу подчиненный Ягоды Альберт Стромин стал майором госбезопасности, получил орден Ленина и назначение начальником областного управления НКВД в Саратов, где его самого арестовали и расстреляли.
Василия Гроссмана пощадили. В годы Великой Отечественной он стал корреспондентом «Красной звезды» и одним из лучших военных писателей. Но он еще дважды окажется в фокусе внимания госбезопасности.
В начале 1952 года, когда министерство государственной безопасности включилось в масштабную антисемитскую кампанию, помощник начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Павел Иванович Гришаев вынес постановление, в соответствии с которым «активный еврейский националист и американский шпион», а в действительности замечательный писатель Василий Гроссман был взят в «разработку».
Но добраться до него не успели: Сталин умер… Василий Гроссман в 1950-е годы написал роман «Жизнь и судьба» – наверное, самое сильное, что сказано о советской эпохе. Передал рукопись в редакцию журнала «Знамя». Там устроили обсуждение романа с участием руководителей Союза писателей СССР. Роман осудили как политически вредный, после чего последовал донос в КГБ.
К Гроссману в начале 1961 года пришли сотрудники комитета с ордером на обыск и забрали все экземпляры романа. Пожалуй, это единственный в послесталинские времена случай, когда комитет госбезопасности пытался уничтожить литературное произведение. Причем дело это было незаконное – нет в уголовном кодексе статьи, позволяющей конфисковать литературное произведение.
В сентябре 1961 года председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин отправил в ЦК короткую записку:
«Докладываю, что 19 августа с. г. член КПСС писатель Некрасов В.П. посетил на квартире Гроссмана В.С., автора антисоветского романа “Жизнь и судьба”, и интересовался его жизнью.
Гроссман подробно рассказал Некрасову об изъятии романа сотрудниками КГБ и в ходе беседы допустил целый ряд антисоветских выпадов. Некрасов в свою очередь сочувствовал Гроссману, называл его смелым и великим человеком, который “решил написать правду, а мы все время пишем какую-то жалкую полуправду”.
Следует отметить, что Некрасов, находясь в пьяном состоянии, вел себя развязно, допускал недостойные коммуниста выпады против партии и Советского государства, брал под сомнение политику ЦК КПСС».
Прошедший всю Великую Отечественную войну Виктор Платонович Некрасов романом «В окопах Сталинграда» положил начало военной литературе. Книга была настолько хороша, что начинающий автор сразу стал знаменитым. Некрасов был человеком очень честным и самостоятельным, поэтому популярность среди читателей и полученная Сталинская премия недолго спасала его от идеологических надзирателей.
Председатель КГБ цитировал прямую речь обоих писателей-фронтовиков. Сейчас уже невозможно установить,
присутствовал ли при беседе Гроссмана и Некрасова кто-то третий. Если да, то он, вероятно, и был доносчиком. Если нет, то это означает, что в квартире Гроссмана была установлена аппаратура для прослушивания. Значит, замечательный прозаик Гроссман был включен в состав самых опасных для государства людей, которых постоянно прослушивали? Василий Гроссман вскоре ушел в мир иной, а Виктор Некрасов уехал из Советского Союза…
Власть, партийная и советская, требовала от наркома Ягоды только жестоких мер. Иван Гронский, который редактировал «Известия», много позже рассказывал о том, как пытался наставить на путь истинный крестьянского поэта Николая Алексеевича Клюева, а тот все не желал вести себя как положено.
«Тогда, – вспоминал Гронский, – я позвонил Ягоде и попросил убрать Н.А. Клюева из Москвы в двадцать четыре часа.
Ягода меня спросил:
– Арестовать?
– Нет, просто выслать из Москвы.
После этого я информировал И.В. Сталина о своем распоряжении, и он его санкционировал».
Николая Клюева расстреляли в томской тюрьме в октябре 1937 года, уже при наркоме Ежове. Гронскому такие методы казались вполне приемлемыми, пока его самого не арестовали.
Классик советской литературы Леонид Максимович Леонов вспоминал о том, что Ягода умел внушать страх:
– Однажды у Горького мы пили вместе за одним столом. И вот Ягода тянется ко мне через стол, пьяный, налитый коньяком, глаза навыкате, и буквально хрипит: «Слушайте, Леонов, ответьте мне, зачем вам нужна гегемония в литературе. Ответьте, зачем нужна?» Я тогда увидел в его глазах такую злобу, от которой мне бы не поздоровилось, если бы он мог меня взять. Но не мог тогда…
Впрочем, рассказывал об этом Леонид Леонов уже после ареста и расстрела Генриха Григорьевича Ягоды. О чем Леонов не подозревал – так это о том, что он, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, академик, лауреат Ленинской и Сталинской премий, находился под присмотром преемников Ягоды.
Л.М. Леонов. 1957. [РГАКФД]
Классик советской литературы Леонид Леонов рассказывал, что Ягода умел внушать страх. О чем Леонов не подозревал – так это о том, что он, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, академик, лауреат Ленинской и Сталинской премий, находился под присмотром преемников Ягоды
8 июля 1973 года председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов донес в ЦК:
«Среди окружения видного писателя Л. Леонова стало известно, что в настоящее время он работает над рукописью автобиографического характера, охватывающей события периода коллективизации, голода 1933 года, которая якобы не предназначена для публикации.
Одна из глав рукописи называется “Обед у Горького”, где описывается встреча М. Горького с И.В. Сталиным и К.Е. Ворошиловым, на которой присутствовал и автор произведения. Характеризуя участников встречи в основном положительно, Леонов отмечает вместе с тем проявлявшиеся у И.В. Сталина элементы подозрительности, а К.Е. Ворошилова изображает несколько ограниченным человеком».