Теперь, сидя в одиночестве (в изоляторе), продумав всесторонне свой гнусный поступок, поговорив открыто и честно со следователями и тов. Молчановым, я представляю себе весь ужас совершенного мною преступления. Я переживаю, я страдаю очень болезненно. Ведь с таким настроением я мог окончательно докатиться в пропасть, в объятия контрреволюции.
Осознав всю глубину совершенного мною преступления, я хочу окончательно и бесповоротно порвать с товарищами и средой, которые оказывали на меня влияние. Я прошу партию и умоляю (Вас в частности, тов. Ягода) дать мне возможность искупить свою вину перед партией и перед вождем партии тов. Сталиным. Я умоляю Вас, если возможно, возьмите меня в органы НКВД, дайте мне самое опасное поручение, пошлите меня в самые опасные места, пошлите меня на границы СССР (Сибирь, Манчжурия, Монголия, Туркестан – все равно), где бы я мог вновь своей кровью, своими подвигами еще раз доказать свою преданность партии и искупить свою вину. Ничто мне не жаль, ни семью, ни малолетнюю дочь, ни инвалида – престарелого отца, мне жаль до жгучей боли имя старого боевого командира Красной армии “Гая”, – которое я так необдуманно осрамил.
Тов. Ягода, мне очень больно об этом говорить. Вам, старому организатору и командиру Красной гвардии и армии, – все это должно быть известно. Я не могу, я не хочу, я не мыслю себя вне рядов славной ленинско-сталинской партии ВКП(б). Умоляю еще раз партию простить меня и дать возможность своей кровью искупить свою вину.
В камере темно, да и слезы мешают писать».
Герой Гражданской войны Гай два года провел за решеткой, 11 декабря 1937 года был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
Никто из гордившихся его поимкой чекистов не мог предположить, что со временем их всех тоже расстреляют, причем Прокофьева, Молчанова и Воловича даже на несколько месяцев раньше возвращенного ими за решетку Гая…
Возмущению Сталина не было предела. Разумеется, он сразу предположил предательство в НКВД – просто так убежать невозможно. Мысль о том, что побег стал возможен из-за обычного разгильдяйства (конвоиры нарушили служебную инструкцию, потому что мало приятного наблюдать за человеком в туалете), вождь отверг сразу. Его выводы строились на том, что любой недостаток следует объяснять происками врага, которого необходимо найти и уничтожить.
Кроме того, ему было неприятно сознавать, что на поимку одного-единственного безоружного арестанта пришлось мобилизовать едва не весь огромный аппарат госбезопасности, да еще привлечь широкие массы трудящихся. В этом Сталин увидел неспособность Ягоды правильно организовать дело. И не мог сдержать раздражения.
25 октября 1935 года разгневанный Сталин из Сочи писал Молотову, Кагановичу и Ягоде:
«Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, чтоб приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки?
Физкультурный парад. 1935. [ТАСС]
Футболист Николай Старостин, нарком внутренних дел Ягода, первый секретарь московского обкома и горкома Никита Хрущев, Сталин и секретари ЦК Лазарь Каганович и Андрей Андреев. Генрих Григорьевич – на вершине власти. И не подозревает, что его дни уже сочтены…
Версия побега через окно на полном ходу поезда, по-моему, маловероятна. Вероятнее всего арестант переоделся и вышел на станцию, пропущенный кем-то из конвоиров. У Гая и его друзей, мне кажется, есть свои люди в чека, – они и организовали ему побег. Еще более чудовищна обстановка поимки Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал девятьсот командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом в сто километров.
Спрашивается, кому нужна чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения?
Далее, понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные, с позволения сказать, мобилизации?
Важно заметить, что вся эта кутерьма была бы исключена, если бы Гай был отправлен в арестантском вагоне.
Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением».
Его слова звучали как приговор наркому внутренних дел. Эта история укрепила Сталина во мнении, что руководство госбезопасности пора менять.
Но Генрих Григорьевич Ягода этого не понял. Потому что вождь, никогда не спешивший, еще целый год размышлял над тем, кого сделать новым наркомом, пока не остановил выбор на расторопном и безукоризненно исполнительном Николае Ивановиче Ежове.
Глава двадцать четвертая«Как себя вести на допросе?»
В середине 1930-х годов Генрих Ягода достиг вершины власти и почета. Это были лучшие годы его жизни. Нарком добился введения специальных званий начальствующего состава Главного управления государственной безопасности – от сержанта госбезопасности до комиссара государственной безопасности 1-го ранга.
По его указанию для чекистов разработали форму и ввели знаки различия. Офицеры госбезопасности ходили в гимнастерках защитного цвета и синих брюках. Краповые петлицы. На гимнастерке нарукавный знак красного цвета, на котором вышиты серп и молот, на них вертикально наложен меч.
Руководящим работникам наркомата постановлением политбюро от 26 ноября 1935 года присвоили новые звания. Ягода добился решения о том, что для начальствующего состава специальные звания будут пожизненными. Лишить специального звания имел право только суд. И ни одно лицо начальствующего состава Главного управления госбезопасности не могло быть подвергнуто аресту без особого разрешения наркома. Наверное, Генрих Григорьевич наивно полагал, что позаботился о своем будущем…
Специально для него ввели маршальское звание.
29 ноября 1935 года «Правда» поместила «Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров Союза ССР»:
«В дополнение к постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 октября 1935 года “О специальных званиях начальствующего состава Главного Управления Государственной Безопасности НКВД Союза ССР” Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляют:
1. Установить звание – Генеральный комиссар государственной безопасности.
2. Присвоить звание Генеральный комиссар государственной безопасности тов. Ягоде Генриху Григорьевичу, Народному Комиссару Внутренних Дел Союза ССР.
Председатель Центрального Исполнительного
Комитета Союза ССР М. Калинин
Председатель Совета Народных Комиссаров
Союза ССР В. Молотов
Секретарь Центрального Исполнительного
Комитета Союза ССР И. Акулов».
Михаил Павлович Шрейдер, который служил в центральном аппарате госбезопасности, оставил любопытные воспоминания о Ягоде. Он считал Генриха Григорьевича крупным хозяйственником и прекрасным организатором. В тюрьмах и лагерях с конца 1920-х до середины 1930-х годов, по мнению Шрейдера, царил образцовый порядок.
25 сентября 1936 года Ягода подписал приказ, в котором не мог скрыть раздражения порядками в своем ведомстве:
«Обследованием следственных комнат в Бутырской тюрьме установлено, что эти комнаты для ведения следствия не приспособлены: темные, грязные, отсутствуют элементарные удобства (чистые умывальники, чистые полотенца, мыло). Нет письменных принадлежностей, настольных ламп и т. д.
Начальствующий оперативный состав, проводящий следствие, лишен возможности получения горячей или холодной пищи и даже стакана воды.
Работники, ведущие следствие, благодаря отсутствию надлежащего порядка службы связи, при наличии достаточного количества легковых машин, вынуждены со следственными делами и другими оперативными документами до Бутырской тюрьмы и обратно добираться пешком или трамваем.
В самом здании НКВД начальники отделений и их помощники, несмотря на перегруженность, вынуждены нерационально тратить рабочее время – беготня в буфет, затрата большого времени на получение стакана чая, бутерброда и т. д., причем и здесь грязная посуда, безвкусные грубо приготовленные бутерброды, зачастую невысокого качества».
Неплохо, по мнению Шрейдера, была Ягодой поставлена работа с беспризорниками и малолетними преступниками, начавшаяся еще при Дзержинском… Однако по натуре Генрих Григорьевич был невероятно высокомерен и тщеславен.
20 декабря 1927 года, когда отмечалось десятилетие органов ВЧК – ОГПУ, в лучших ресторанах Москвы, а ими считались «Националь», «Гранд-отель», «Савой», гуляли различные подразделения госбезопасности. Ягода объехал рестораны и всех подчиненных поздравил.
Накануне праздника, 5 ноября, Сталин объяснил, зачем нужна Лубянка:
– ГПУ или ЧК есть карательный орган Советской власти… Внутренние враги не являются у нас изолированными одиночками. Они связаны тысячами нитей с капиталистами всех стран, поддерживающими их всеми силами, всеми средствами. Мы – страна, окруженная капиталистическими государствами. Внутренние враги нашей революции являются агентурой капиталистов всех стран.
Практиковались совещания работников ОГПУ в Кремле под руководством Сталина, который тем самым подчеркивал личную роль в руководстве органами. Всему командному составу внушалось, что госбезопасностью лично руководит Сталин. Постепенно сотрудники органов привыкли пренебрежительно относиться к местным партийным и советским руководителям, считать себя выше их.
Со временем Ягода совершенно распоясался, вспоминал Шрейдер, вел себя грубо и развязно, нецензурно выражался на больших совещаниях, не терпел возражений, зато обожал подхалимов и любимчиков. Ягода устраивал у себя на квартире обеды и ужины со своими подхалимами, упивался славой.