Профессор Наумов полагал, что ленинградской операцией непосредственно занимался первый заместитель наркома внутренних дел Яков Агранов.
Характерно, что доклад о роли зиновьевцев в убийстве Кирова делал не нарком Ягода, не председатель комиссии по расследованию Ежов, а первый замнаркома Агранов. Он пользовался особым доверием Сталина. Во время Гражданской войны он был со Сталиным в Царицыне, а впоследствии имел возможность встречаться с вождем в нерабочей обстановке. В кремлевском кабинете велась запись всех посетителей генерального секретаря. Но наиболее доверительные беседы Сталин вел на даче, где посетителей никто не записывал. Агранов научился понимать намеки Сталина.
Леонид Николаев не был единственным кандидатом на роль убийцы. Имелись, похоже, и другие. Первоначально собирались обвинить в убийстве Кирова не Зиновьева с Каменевым, а белую эмиграцию, Русский общевоинский союз – объединение бывших офицеров белой армии.
После убийства Ягода отдал указание искать скрытых белогвардейцев внутри страны. Но вождь уже принял другое решение и приказал наркому внутренних дел не терять времени.
– Смотрите, морду набьем, – обещал Сталин.
Это он часто так разговаривал с начальниками госбезопасности: чуть что не так – «дам в морду».
Жена заместителя наркома внутренних дел Георгия Прокофьева рассказывала, что Сталин позвонил Ягоде:
– Плохо работаете! Мне достоверно известно, что Киров убит по заданию Зиновьева и Каменева, а вы до сих пор этого не можете доказать! Пытать их надо, чтобы они, наконец, правду сказали и раскрыли все свои связи.
Вконец расстроенный Ягода пересказал сталинские слова своим заместителям….
Вот что интересно. Генрих Григорьевич Ягода еще до убийства Кирова предлагал сменить руководство ленинградского управления госбезопасности.
Попросил санкции вождя:
«Товарищ Сталин!
Согласно Ваших указаний, я, по возвращении из отпуска для проверки и тщательного инструктирования оперативной работы краевых аппаратов Наркомвнудела, выслал две группы оперативных сотрудников центра – одну в Западную Сибирь, во главе с тов. Прокофьевым, и другую – в Ленинград, во главе с тов. Мироновым.
Фактическое положение, обнаруженное в результате проверки и в Новосибирске, и в Ленинграде, убедило меня в том, что ни Алексеев (начальник Западно-Сибирского управления НКВД), ни Медведь абсолютно не способны руководить нашей работой в новых условиях и обеспечить тот резкий поворот в методах работы по управлению государственной безопасностью, который сейчас необходим.
Перестройка аппарата агентуры и следственной работы в соответствии с директивами ЦК и изданными в развитие этих директив моими приказами в обеих областях не проведены. Отрицательные результаты этого уже сказались.
У Медведя ряд серьезных линий работы, особенно по деревне, и агентурно-оперативной охране границ от финских и иных перебежчиков и шпионов, а также постановка борьбы с диверсиями на предприятиях, находятся в совершенно неудовлетворительном состоянии.
Такое положение мне кажется тем более недопустимым, что ни Алексеев, ни Медведь, если их оставить на своих местах, не сумеют и впредь перестроить работу, добиться, чтобы подчиненные им аппараты отошли от тех традиций прошлого периода, от которых сейчас надо решительно отказаться, а также не сумеют надлежащим образом воспитывать и сохранять нужные нам чекистские кадры.
Кроме того, я считаю невозможным оставлять безнаказанным то положение, которое вскрыто проверкой работы в Новосибирске и Ленинграде, так как решительный удар по виновникам – Алексееву и Медведю – подтянет остальных начальников краевых и областных управлений Наркомвнудела.
Поэтому, а также для того, чтобы обеспечить крутой поворот в методах работы по управлению государственной безопасности на местах и заставить наших начальников краевых и областных аппаратов работать по-новому, заставить их понять необходимость решительного отказа от тех традиций в методах работы, которые подходили к условиям прежних лет, но совершенно неприемлемы в нынешней обстановке, чтобы они не думали, что нам только “переменили вывеску”, а поняли всю серьезность требований, которые предъявлены к перестройке методов нашей борьбы с врагами, с другой же стороны не позволили бы себе ни на одну минуту опустить руки перед трудностями новой обстановки и в какой бы то ни было степени ослабить удары по контрреволюции, – считаю необходимым Алексеева и Медведя снять с занимаемых ими должностей.
Это мероприятие полагал бы опубликовать в приказе Наркомвнудела по Союзу, объяснив, за что именно они – Алексеев и Медведь – сняты.
Медведя полагал бы отозвать в Москву и использовать его в центральном аппарате Наркомвнудела, где посмотреть на работе, годен ли он еще для работы в НКВД, или уже совсем выработался.
Если Вы найдете мои предложения правильными, я их поставлю на разрешение.
Очень прошу сообщить Ваше мнение».
Но Ягода санкции не получил. Филипп Медведь остался начальником управления в Ленинграде.
Профессор Наумов:
– Игра шла для Сталина беспроигрышная. Если бы один вариант не получился, запустили бы другой. Киров был обречен. Может быть, он что-то чувствовал? Он, между прочим, незадолго до смерти говорил в своем кругу, что ему не жить…
Ольга Григорьевна Шатуновская, член Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и участник первой комиссии по изучению сталинских преступлений, рассказывала впоследствии, что видела в архиве Сталина листок, на котором генеральный секретарь собственноручно изобразил два террористических центра – московский и ленинградский. Сначала Сталин поместил Зиновьева и Каменева в ленинградский центр, потом зачеркнул и переставил их в московский.
Ольга Шатуновская вспоминала, что в послесталинские времена они нашли сотрудника госбезопасности, который в декабре 1934 года охранял камеру Николаева. Он присутствовал и при его допросе Сталиным.
Как будто бы Николаев жаловался Сталину:
– Меня четыре месяца ломали сотрудники НКВД, доказывали, что надо во имя дела партии стрелять в Кирова. Мне обещали сохранить жизнь, я согласился. Они меня уже дважды арестовывали и оба раза выпускали. А вот теперь, когда я совершил – для пользы партии! – дело, меня бросили за решетку, и я знаю, что меня не пощадят!
Вот еще одна труднообъяснимая история. Личный охранник Кирова Михаил Борисов пережил Кирова всего на один день. 2 декабря 1934 года, когда Борисова везли на допрос к срочно приехавшему в Ленинград Сталину, он погиб при обстоятельствах, настолько странных, что мало кто сомневается в том, что его убили.
Машина, в которой его везли, будто бы попала в аварию. Автомобиль ехал со скоростью всего 30 километров в час. Ни у кого ни царапины. А Борисову – единственному из всех, кто был в машине! – насмерть размозжило голову. По свидетельству врачей, повреждения головы скорее походили на удар ломом.
С помощью специальных компьютерных программ, зная скорость, марку автомобиля, состояние шин и дороги, можно восстановить ход движения машины и определить, возможен ли был такой удар. Такие экспертизы делаются в Соединенных Штатах, однако в нашей стране не нашли денег на подобный эксперимент.
В 1934 году следствие пришло к выводу, что смерть сотрудника оперотдела Борисова, которого должны были доставить к Сталину, – результат технической неисправности автомобиля. И никто не был за это наказан. Удивительная снисходительность! В то время когда вокруг сажали и расстреливали людей, которые вовсе не имели отношения к этому преступлению.
В 1956 году уцелевший водитель той машины рассказал, как именно произошла авария: сидевший рядом с ним сотрудник НКВД внезапно схватил руль и направил машину в стену дома. Когда они врезались, водитель выскочил из кабины. Увидел уже мертвого Борисова и закричал:
– Убили!
А чекисты сказали ему:
– Молчи.
5 декабря 1934 года первый заместитель народного комиссара внутренних дел Агранов доложил из Ленинграда:
«ЦК ВКП(б) – тов. Сталину
Наркому внутренних дел – тов. Ягода
Сообщаю о дальнейшем ходе следствия по делу Николаева Л.В.
1. Сейчас в военно-медицинской академии производится судебно-медицинское вскрытие трупа Борисова. Вскрытие производят профессор Надеждинский (Надеждин. – Л. М.) – судебный медик в медицинской академии, профессор Добротворский – хирург в медицинской академии, доктор Ижевский – областной судебно-медицинский эксперт, доктор Розанов – судебно-медицинский эксперт. Вскрытие производится в присутствии работника Наркомвнудела СССР Атаса. О результатах вскрытия сообщу дополнительно.
По материалам личного дела – Борисов, рожд. 1881 г., кандидат в члены ВКП(б) с 1930 года, в органы ОГПУ вступил в 1924 году, а до этого служил сторожем в разных учреждениях. Происходит из крестьян. В настоящее время мною производится допрос ряда работников управления Наркомвнудела по Ленинградской области, непосредственно отвечающих за охрану тов. Кирова.
2. Агентурным путем, со слов Николаева Леонида, выяснено, что его лучшими друзьями были троцкист Котолынов Иван Иванович и Шатский Николай Николаевич, от которых многому научился. Николаев говорил, что эти лица враждебно настроены к тов. Сталину. Котолынов известен Наркомвнуделу, как бывший активный троцкист-подпольщик. Он в свое время был исключен из партии, а затем восстановлен. Шатский – бывший анархист, был исключен в 1927 году из рядов ВКП(б) за контрреволюционную троцкистскую деятельность. В партии не восстановлен. Мною отдано распоряжение об аресте Шатского и об установлении местопребывания и аресте Котолынова. В записной книжке Леонида Николаева обнаружен адрес Глебова-Путиловского. Установлено, что Глебов-Путиловский в 1923 году был связан с контрреволюционной группой “Рабочая Правда”. Приняты меры к выяснению характера связи между Николаевым и Глебовым-Путиловским.
В настоящее время Глебов-Путиловский – директор антирелигиозного музея.
3. Леонид Николаев дал показание об обстановке, при которой он совершил убийство тов. Кирова.