12. Соскицкий (Сосицкий. – Л. М.) заявил, что полностью признает свою вину, что привела его на контрреволюционный путь контрреволюционная зиновьевщина. “Надо, – сказал он, – уничтожить контрреволюционное зиновьевское болото”. Благодарил следствие, которое раскрыло перед ним глаза на пропасть, в которой он очутился. Соскицкий говорил о непрерывной связи прошлой борьбы с партией в 1927–1928 годах и последующей контрреволюционной работы с выстрелом Николаева. Признал, что партию обманывал дважды: когда после первого своего исключения из партии вернулся в нее двурушником, и когда затем обманывал партию, несмотря на оказанное ему партией доверие. Свое предательство он понял только здесь.
Главную ответственность, по его словам, должны нести Зиновьев и Каменев, которые так воспитали своих единомышленников, что они очутились на скамье подсудимых вместе с убийцей тов. Кирова. Соскицкий просил суд дать ему возможность доказать свою преданность рабочему классу. Закончил он свое слово требованием разгромить контрреволюционную зиновьевщину, чтобы не оставить от нее камня на камне.
13. Румянцев заявил, что до последних дней состоял в контрреволюционной организации и не нашел в себе мужества порвать с организацией и разоблачить ее до конца. Благодарил следствие, которое помогло ему осознать свое преступление. Заявил, что очутился в лагере врагов, так как свято верил Зиновьеву, как Евдокимову и Залуцкому, что из этой веры проистекали его преступления. Далее, перейдя к методам борьбы против партии, практиковавшиеся им на протяжении всех лет, Румянцев квалифицирует их как фашистские.
Румянцев говорил, что в последнее время он ко всему окружающему подходил с фракционным озлоблением и стал врагом советской власти. Сказал, что он и прочие зиновьевцы вернулись в партию с двурушнической целью, сославшись при этом на заявление Зиновьева о том, что “лозунги XV съезда оправдывают нашу предшествовавшую борьбу”. Румянцев просил суд принять суровые меры по отношению к Куклину, заявившему ему: “Пусть остановится сердце пролетарской революции (Куклин имел в виду тов. Сталина), но Зиновьев и Каменев будут у руководства партией”.
Румянцев еще раз признает свои тягчайшие преступления перед советской властью, но отрицает свою принадлежность к террористической группе. Румянцев подчеркнул, что в последнее время он старался встречи с единомышленниками свести к минимуму. Заканчивая свою речь, Румянцев сказал, что “надо каленым железом ликвидировать зиновьевщину.
Я проклял день, когда встал на путь борьбы против партии. Я прошу пролетарский суд, если возможно, сохранить мне звание гражданина СССР и вернуть меня в семью трудящихся. Клянусь, что на любом участке буду самоотверженно работать”.
14. Мандельштам сказал, что он с ужасом должен констатировать, что оказался на скамье подсудимых в такой печальной роли: “Не хочу повторяться, читать политические лекции и делать экскурсы в прошлое. Я подтверждаю весь фактический материал, который здесь приводился Румянцевым. В нашем падении виноваты, конечно, «вожди». Их спросят, и они ответят. Я заявляю пролетарскому суду, что нас всех надо расстрелять до единого. Я не контрреволюционный террорист, но скатился в пропасть”.
Обращаясь к суду, Мандельштам продолжает: “Вашим ответом, ответом, которому будет аплодировать весь пролетарский Ленинград, должен быть – расстрел всех нас без исключения”. Мандельштам в заключении сказал: “Да здравствует Ваш суровый приговор”.
В 2 часа 30 минут 29 декабря суд удалился на совещание для вынесения приговора. В 5 часов 45 минут суд объявил приговор по делу, которым все обвиняемые в количестве 14-ти человек (Николаев Л., Антонов, Звездов, Юскин, Соколов, Котолынов, Шатский, Толмазов, Мясников, Ханик, Левин, Соскицкий, Румянцев и Мандельштам) приговорены к расстрелу.
Почти все обвиняемые выслушали приговор подавленно, но спокойно. Николаев воскликнул: “Жестоко”, и слегка стукнулся о барьер скамьи подсудимых. Мандельштам негромко сказал: “Да здравствует советская власть, да здравствует коммунистическая партия”, и пошел вместе со всеми обвиняемыми к выходу».
Расстреляли всех сразу же.
Чекист Афанасий Кацафа рассказывал:
«Все обвиняемые, за исключением Котолынова, признали себя виновными. Котолынов же произнес яркую речь, в которой на ряде конкретных фактов разоблачил Николаева во лжи. Председатель суда неоднократно пытался прервать речь Котолынова, но последний настойчиво продолжал говорить: “Это мое последнее слово, дайте же мне сказать правду”.
Первый замнаркома Агранов обещал Николаеву сохранить ему жизнь, если он будет давать соответствующие показания. Когда был объявлен приговор, Николаев головой стукнулся о барьер и закричал:
– Меня обманули.
Объявив высшую меру наказания, суд приказал немедленно его исполнить. На всех надели наручники и из военного трибунала повезли в управление НКВД. По дороге осужденный Антонов молил меня написать письмо его семье и указать, что он ни в чем не виноват, что он признался в том, в чем не повинен. Николаев тоже кричал о том, что он оклеветал своих товарищей, что ему обещали сохранить жизнь и его обманули.
Я также присутствовал и при исполнении приговора в отношении всех осужденных по данному процессу. Перед самым исполнением приговора над осужденными Мандельштамом и Румянцевым оба они кричали “Да здравствует Коммунистическая партия большевиков”.
Последним был доставлен Котолынов, и к нему со страшной руганью обратились Агранов и Вышинский и предлагали перед самой смертью признать свою вину, на это Котолынов ответил, что он умирает со спокойной совестью перед партией и перед Родиной, и тогда Агранов дал указание коменданту привести приговор в исполнение.
После того как приговор был исполнен, нас отпустили отдохнуть, и мы вместе с Коркиным направились в гостиницу “Астория”. Коркин предложил поужинать, настроение у него было мрачное. После того как мы изрядно выпили, Коркин спросил у меня, чем объяснить, что такие “злейшие враги”, как Румянцев и Мандельштам, перед самой смертью кричали “Да здравствует Коммунистическая партия”, “Да здравствует Родина” и чем объяснить, что их руководитель Котолынов не признался за несколько минут перед смертью.
Я не нашелся, что ответить Коркину, а он продолжал, будучи уже здорово выпившим, что это наше руководство выдумало (имея в виду Агранова), что произведенный выстрел Николаевым – это выстрел зиновьевской оппозиции, никакого отношения, говорил Коркин, Зиновьев, Каменев и другие к этому делу не имеют».
Агранов, выполнивший задание, удовлетворенно сообщил Ягоде – для доклада вождю:
«Сегодня, 29 декабря 1934 года, в 5 часов 45 минут выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР за организацию и осуществление убийства тов. Кирова приговорены к расстрелу: Николаев Леонид, Антонов, Звездов, Юскин, Соколов, Котолынов, Шатский, Толмазов, Мясников, Ханик, Левин, Соскицкий, Румянцев и Мандельштам.
В 6 часов 45 минут приговор приведен в исполнение».
Но это было лишь начало.
Несчастную Мильду Драуле первым делом исключили из партии «за абсолютную потерю партийной бдительности, что выразилось в неразоблачении контрреволюционной деятельности своего мужа Николаева и брата последнего, дезертировавшего из рядов Красной армии для контрреволюционной террористической деятельности».
11 марта 1935 года председатель Военной коллегии Верховного суда Василий Ульрих доложил Сталину:
«9 марта с. г. выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР под моим председательством рассмотрела в закрытом судебном заседании в г. Ленинграде дело о соучастниках Леонида Николаева: Мильды Драуле, Ольги Драуле и Романа Кулинера.
Мильда Драуле на мой вопрос: какую она преследовала цель, добиваясь получения пропуска на собрание партактива Ленинграда 1 декабря прошлого года, где должен был делать доклад т. Киров, ответила, что “она хотела помогать Леониду Николаеву”. В чем? “Там было бы видно по обстоятельствам”. Таким образом, нами установлено, что подсудимые хотели помочь Николаеву в совершении теракта.
Все трое приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. В ночь на 10 марта приговор приведен в исполнение. Прошу указаний: давать ли сообщение в прессу».
Репрессировали мать Леонида Николаева, его брата и сестер, двоюродного брата. Протоколы допросов направлялись Сталину. От такого чтения он никогда не отказывался.
Какова судьба сотрудников Ленинградского управления НКВД, которые могли точно знать, что и как было?
Почти всех тех, кто знал, что тогда произошло, уничтожили. Они, естественно, не предполагали, что с ними так поступят. И сначала отнеслись к ним достаточно мягко: не уследили, служебное упущение.
Ф.Д. Медведь.
[Из открытых источников]
Роль начальника Ленинградского управления НКВД Филиппа Медведя и его первого заместителя Ивана Запорожца в истории с убийством Кирова так и осталась загадкой
И.В. Запорожец.
[Из открытых источников]
Первыми наказали начальника Ленинградского управления НКВД Филиппа Демьяновича Медведя и его заместителя Ивана Васильевича Запорожца.
Медведь к революционному движению примкнул в Варшаве, два года сидел в царской тюрьме. Он был близким к Дзержинскому человеком, по его рекомендации Медведя в 1907 году приняли в партию большевиков. В 1919 году Медведя включили в коллегию ВЧК, в том же году четыре месяца он возглавлял ЧК в Петрограде. Сменил немало должностей в аппарате госбезопасности – возглавлял Особый отдел Западного фронта, заведовал концлагерями НКВД РСФСР, руководил Особым отделом Московского военного округа.
Затем был начальником Московского губернского отдела ГПУ, председателем ГПУ Белоруссии и начальником Особого отдела Западного фронта, полномочным представителем ОГПУ по Западному краю и председателем ГПУ Белоруссии, с 1926 года – представителем по Дальневосточному краю.
В январе 1930 года его вновь назначили в Ленинград. Сергей Миронович Киров благоволил к Медведю. Филипп Демьянович не ограничивал свою жизнь службой, устраивал ужины, на которых пел специально приглашенный им из Москвы Леонид Осипович Утесов.