По инициативе Кирова на Литейном проспекте построили в 1932 году огромное девятиэтажное здание для полномочного представительства ОГПУ. Тогда это было самое высокое здание в городе, поэтому его называли Большой дом. Архитектор Ной Абрамович Троцкий (не родственник председателя Реввоенсовета) в то время сам сидел в тюрьме. Дом представляет собой замкнутый квадрат с закрытым для посторонних глаз внутренним двором. В его подвалах в 1930-х годах расстреливали приговоренных к смерти.
Федор Фомин, заместитель начальника ленинградского областного управления НКВД, рассказывал:
«3 декабря в восемь вечера из особняка на Каменном острове, где остановилась правительственная комиссия, Ягода позвонил Медведю и сказал, чтобы Медведь захватил с собой меня и явился к Сталину.
Когда Медведь и я пришли в особняк, то нас принял товарищ Сталин. Он стоял в середине, с правой стороны – Молотов, с левой – т. Ворошилов, сзади них стоял Ягода, а с правой стороны у стенки Агранов, он записывал в блокнот весь разговор со Сталиным».
Сталин объявил руководителям ленинградского управления:
– Мы решили от должностей вас отстранить, предать суду, судить будем, но строго наказывать не будем, арестовывать вас не будем. В этом деле виноваты не только вы, – мы все виноваты, мы не интересовались охраной Кирова, да и вообще не занимались охраной членов политбюро. Ко всему этому, хотя мне и не подобает в это время говорить о покойнике – не любил покойник охраны.
После этих слов Сталин говорит, что убийство Кирова – это дело рук организации, но какой организации – сейчас трудно сказать. Вот приедут специальные люди и займутся расследованием этого дела.
Он посмотрел на Агранова:
– Нужно подкормить Николаева, купите курочек и других продуктов, кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, всыпем ему – все расскажет и покажет.
В конце он Медведю сказал:
– Плохо у вас поставлен учет, хотели стрельнуть у вас, а на картотеке у вас всего значится тринадцать человек по подозрению в терроре, и некого даже расстрелять.
Медведь виновато ответил:
– Больше некого было брать на учет по террору.
Сталин выговорил Медведю:
– Плохо вы работали, потеряли большевистскую, чекистскую ядрицу, и вам больше нельзя работать в органах.
В тот же день, 3 декабря 1934 года, нарком внутренних дел Ягода подписал приказ: «За халатное отношение к своим обязанностям по охране государственной безопасности в г. Ленинграде снять с занимаемых должностей и предать суду руководство Управления НКВД по Ленинградской области».
Филиппа Медведя сначала не арестовали, а всего лишь освободили от должности, и он приехал в Москву. Сидел в квартире под домашним арестом и ждал решения своей судьбы. Один из его знакомых позвонил, чтобы выразить сочувствие и готовность помочь.
Медведь ответил:
– Спасибо, парень, большое спасибо. Мне ничего не надо, и помочь мне ничем нельзя. Но если останусь жив, твоего звонка не забуду.
Присланный в 1932 году из Москвы заместителем начальника областного управления Иван Запорожец привез своих людей, вел себя в Ленинграде необычно самостоятельно, по всякому поводу высказывал собственную точку зрения и понемногу оттеснял потерявшего хватку Медведя.
В аппарате знали, что Запорожец был прежде заместителем в секретно-политическом отделе, которым руководил сам Агранов. Значит, нарком Ягода прислал его в Ленинград с дальним замыслом. Считали, что Иван Васильевич осваивается в городе, набирается опыта и вскоре заменит Медведя на посту начальника областного управления.
Выходит, не зря Запорожца подозревают в организации убийства Сергея Кирова по приказу Ягоды?
Во время убийства Кирова Ивана Запорожца в Ленинграде не было. Еще в конце августа, катаясь верхом, Запорожец сломал ногу. Ему наложили гипс, и в гипсе он пролежал до ноября, после чего отправился вместе с любимой женщиной долечиваться в санаторий ОГПУ в Сочи. Он вернулся в Ленинград только 5 декабря.
В январе 1935 года Медведя и Запорожца приговорили к трем годам исправительно-трудовых работ по статье Уголовного кодекса 193-17а (“бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии, если деяния эти имели тяжелые последствия”).
26 января Ягода распорядился разослать всему аппарату наркомата внутренних дел закрытое письмо, где ленинградское управление критиковалось за «благодушие и самоуспокоенность».
За решетку ленинградских чекистов не отправили.
Начальник государственного треста по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы («Дальстрой») Эдуард Петрович Берзин, прежде сам служивший в госбезопасности и отмеченный знаком «Почетный работник ВЧК – ОГПУ», попросил, чтобы всех осужденных ленинградцев направили к нему, так как очень нужны опытные и умелые работники. Дальстрой, созданный постановлением политбюро в ноябре 1931 года, был подразделением наркомата внутренних дел, работали на его стройках заключенные.
Медведь в отдельном вагоне уехал на Колыму, где его назначили начальником Южного горнопромышленного управления Дальстроя.
«Этот огромных габаритов, внушительной внешности человек, – вспоминал один из руководителей Дальстроя, – оказался существом недюжинной, разносторонней содержательности, с тонким вкусом, неподдельно мягким характером, уступчивым сверх пределов, дозволенных для человека дела. Его, несколько навыкате, глаза смотрят умно и внимательно, но часто как бы тревогой отзывались на заметный нервный тик лица. Наблюдая близко его наклонности, никак нельзя было подумать, что это человек с революционным прошлым.
Его боязнь одиночества почти физически ощущалась собеседником. Семейная обстановка у Медведя, надо признать, была кошмарной. Заливать вином горе – он стал круглосуточно. Надо оговорить, что, сколько б он ни выпил, человеческого лица не терял и сохранял контроль над своей речью».
Иван Запорожец возглавил управление дорожного строительства. 25 февраля 1936 года газета «Советская Колыма» поместила статью Медведя «Стахановцы обеспечивают выполнение плана», 2 ноября 1936 года – статью Запорожца «Растут стахановские кадры».
Они ожидали, что вскоре их вернут на прежнюю службу. Коллеги-чекисты относились к ним сочувственно. Но когда в Москве арестовали наркома Ягоду, то в аппарат НКВД вслед за Ежовым пришли новые люди, для которых и Медведь, и Запорожец были такими же врагами народа, как и все остальные зэки.
Вера Игнатьевна Губина, вдова бывшего начальника оперативного отдела ленинградского управления НКВД Александра Губина, описала историю своего мужа и свою собственную:
«Насколько я помню и приходилось слышать от мужа, с С.М. Кировым бывший начальник управления Медведь был в хороших, дружеских отношениях. Слышала, что Ягода относился к Медведю недружелюбно. За несколько месяцев до убийства С.М. Кирова по приказу Ягоды Медведь должен был быть переведен из Ленинграда, но по настоянию С.М. Кирова его оставили в Ленинграде, чему сотрудники были очень обрадованы. Что касается Запорожца, насколько я помню, особо близких отношений между моим мужем и Запорожцем не было. Отношения Медведя и Запорожца были довольно холодными, официальными.
Примерно за 4–6 дней до убийства С.М. Кирова мой муж заболел и с высокой температурой лежал дома. Помню, как ему позвонили, кто не знаю, и сообщили, что убит т. Киров. Страшно взволнованный этим событием, он немедленно ушел на работу. От занимаемой должности он был отстранен на второй день после убийства С.М. Кирова, а арестован 5 декабря 1934 года. В 1935 году Губин был осужден на три года и направлен на Колыму. Губин был назначен начальником прииска “Штурмовой” Северного горно-промышленного управления. За хорошую работу он был награжден именными часами.
Летом 1935 года, получив разрешение на выезд к месту нахождения мужа, я, как и другие жены осужденных, выехала на Колыму к мужу. До Владивостока ехали поездом, а от Владивостока до Магадана пароходом. Дальше пришлось добираться на машине до реки Колымы, дальше на плоту по реке, дальше в глубь тайги на тракторах с прицепленными санями, а мне, кроме всего, до прииска “Штурмовой” верхом по таежным тропам. На прииске я работала заведующей канцелярией.
На Колыме с Запорожцем и его женой мы личные связи не поддерживали. Когда мы приехали в Магадан, то по пути следования в тайгу посетили Запорожца, Медведя и других. Один раз к нам приезжал Медведь.
Накануне 1 мая 1937 года Губина вызвали в Магадан якобы на торжественное заседание, с тех пор я его не видала. Примерно через неделю или больше я получила от него записку, а с парохода телеграмму, из которых узнала, что его, Медведя и Запорожца вызвали в Москву. Будучи в Магадане, я зашла к директору Дальстроя Берзину для выяснения судьбы своего мужа.
Секретарь Берзина зашла к нему выяснить, можно ли мне зайти, но, выйдя, объявила, что меня он принять не может, так как уезжает на какое-то заседание. В тот же вечер я была арестована двумя сотрудниками НКВД.
После ареста я была направлена в Магаданскую тюрьму и помещена в одиночную камеру. В тюрьме я просидела три года. 5 апреля 1940 года сессией Хабаровского краевого суда я была осуждена на десять лет лишения свободы. За то время, что я находилась в тюрьме и лагере, в Ленинграде во время блокады погиб мой сын».
В мае 1937 года Филиппа Медведя вызвали в Москву и арестовали. Теперь с ним обращались как со всеми остальными «врагами народа». Завели новое дело. Обвиняли его в том, что он «являлся активным участником “Польской организации войсковой”, в которую был завербован бывшим заместителем председателя ОГПУ Иосифом Уншлихтом, и до 1934 года проводил диверсионную и террористическую деятельность в интересах Польши, а также в том, что знал от Уншлихта о готовящемся покушении на Кирова, но не принял надлежащих мер по предотвращению покушения».
29 ноября 1937 года Медведя расстреляли. Родственникам даже не сообщили, что Филипп Демьянович расстрелян. Впоследствии выдали справку о том, что он будто бы умер в 1946 году, отбывая наказание.