Все они давно отошли от политической деятельности. Но Сталин помнил каждого, кто некогда пытался ему перечить или не был достаточно лоялен.
Любопытнейшие заметки оставил писатель Корней Чуковский. 5 декабря 1934 года, через несколько дней после убийства Кирова, он был приглашен к Каменевым поужинать. Бывший заместитель Ленина в правительстве Лев Каменев работал директором Института мировой литературы Академии наук.
У Каменевых Чуковский застал еще одного бывшего члена политбюро – Григория Зиновьева, который писал статью «Пушкин и декабристы». Весь вечер они оживленно обсуждали литературные темы. Эти люди не только не имели никакого отношения в заговору против Кирова, но и были настолько наивны, что не предвидели своего будущего.
Все вместе они пошли прощаться с Кировым, тело которого доставили в Москву. К Колонному залу выстроилась очередь.
«Каменев приуныл: что делать? – вспоминал Корней Чуковский. – Но, к моему удивлению, красноармейцы, составляющие цепь, узнали Каменева и пропустили нас – нерешительно, как бы против воли. Но нам преградила дорогу другая цепь. Татьяна Ивановна (вторая жена Каменева. – Л. М.) кинулась к начальнику: “Это Каменев”. Тот встрепенулся и даже пошел проводить нас к парадному входу.
Татьяна Ивановна:
– Что это, Лева, у тебя скромность такая, сказал бы сам, что ты Каменев.
– У меня не скромность, а гордость, потому что вдруг он мне скажет: “Никакого Каменева я знать не знаю”.
В Колонный зал нас пропустили вне очереди. Толпа идет непрерывным потоком, и гэпэушники подгоняют ее:
– Скорее, скорее, не задерживайте движения.
Промчавшись с такой быстротой мимо гроба, я, конечно, ничего не увидел. Мы остановились у лестницы, ведущей на хоры, и стали ждать, не разрешит ли комендант пройти мимо гроба еще раз, чтобы лучше его разглядеть. Процессия проходила мимо нас, и многие узнавали Каменева».
В восприятии широких масс ленинские соратники Каменев и Зиновьев, несмотря на все усилия сталинской пропаганды, не были врагами. К ним сохранилось определенное уважение. Вот почему Сталину понадобилось обвинить их в убийстве Кирова, чтобы возбудить в стране ненависть к «врагам народа».
Через несколько дней Каменева арестовали.
Ошеломленный Чуковский записал в дневник: «Неужели он такой негодяй? Неужели он имел какое-нибудь отношение к убийству Кирова?.. К гробу Кирова он шел вместе со мною в глубоком горе, негодуя против гнусного убийцы».
Когда появился обвинительный акт против Каменева и Зиновьева, Корней Чуковский был поражен:
«Мне казалось, что Каменев полностью ушел в литературу. Все знали, что в феврале он будет избран в академики, что Горький наметил его директором Всесоюзного института литературы, и казалось, что его честолюбие вполне удовлетворено этими перспективами. По его словам, Зиновьев до такой степени вошел в литературу, что даже стал детские сказки писать, и он даже показывал детскую сказку Зиновьева с картинками… очень неумелую, но трогательную».
Сталин уже решил для себя, что уничтожит их всех. Но не торопился. Для него важно было, чтобы подсудимые публично признавали свою вину. Это было поручено Генриху Ягоде.
«Я осуществлял охрану Каменева Л.Б. во время процесса, – вспоминал сотрудник НКВД. – Я был свидетелем одного разговора следователя Рутковского с Каменевым. Перед самым судебным заседанием Рутковский сказал Каменеву: “Лев Борисович, вы мне верьте. Вам будет сохранена жизнь, если вы на суде подтвердите свои показания”. На это Каменев ответил, что он ни в чем не виноват, на что Рутковский ему заявил: “Учтите, вас будет слушать весь мир. Это нужно для мира”».
Помощник начальника 4-го отдела Главного управления государственной безопасности НКВД старший майор госбезопасности Анатолий Федорович Рутковский сам будет арестован в 1937 году и умрет в Приволжском исправительно-трудовом лагере.
16 января 1935 года по делу так называемого Московского центра Зиновьева приговорили к десяти годам тюрьмы и отправили в Верхнеуральский политизолятор, Каменева – к пяти годам. А в июле – по «кремлевскому делу» – Каменеву добавили еще десять лет по статье 58-8 (подготовка и осуществление террористического акта) уголовного кодекса РСФСР.
Как выяснилось позже, это был лишь первый шаг: политическую оппозицию приравняли к террористам, уголовным преступникам. Еще были живы люди, которые хорошо знали Каменева с Зиновьевым, скажем, вдова Ленина Надежда Константиновна Крупская. Она принуждена была молчать, сидеть в президиуме и все одобрять. Ее с Лениным ближайших соратников и друзей – Каменева и Зиновьева – предали анафеме как злейших врагов советской власти.
Зиновьев никак не мог понять, что происходит.
Сидя в камере, он писал, обращаясь к Сталину:
«Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение».
Сталина такие послания только веселили. Сентиментальным он никогда не был.
Академик Вячеслав Всеволодович Иванов говорил:
– Те, с кем он играл в политическую игру, даже Бухарин, который с ним как бы дружил, они его все-таки воспринимали как человека. А человеком он не был, у него не было человеческих эмоций.
Все, кого он приказывал уничтожить, были в его глазах преступниками, и он не нуждался в судебном подтверждении их вины. Он сам решал, кто виновен, а кто еще нет.
До начала суда над Зиновьевым и Каменевым в августе 1936 года членов партии ознакомили с закрытым письмом ЦК «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока», в котором говорилось, что зиновьевцы убили Кирова, а собирались убить еще и Сталина, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе, Жданова…
19 августа Зиновьева, Каменева и других посадили на скамью подсудимых. Процесс провели в Октябрьском зале Дома союзов. 24 августа Военная коллегия Верховного суда приговорила всех к расстрелу.
При исполнении приговора присутствовали нарком внутренних дел Ягода и его будущий сменщик, а тогда секретарь ЦК Ежов. Пули, которыми убили Зиновьева и Каменева, Ежов будет хранить у себя в письменном столе. Сувенир на память.
После убийства Кирова в аппарате госбезопасности по всей стране были сформированы подразделения, которые занимались троцкистами и зиновьевцами. Эти подразделения сохранились до брежневской эпохи…
Начиналась уже подлинная вакханалия насилия. Поначалу многое зависело от личности местного партийного руководителя и начальника управления НКВД: кто старался, а кто действовал осторожнее. После Ягоды началась плановая работа по отправке людей на тот свет.
Глава двадцать шестаяУвольнение и арест
25 сентября 1936 года Сталин, отдыхавший на юге, отправил в Москву Кагановичу, Молотову и другим членам политбюро ставшую исторической телеграмму, которую вместе с вождем подписал его новый фаворит – кандидат в члены политбюро и член оргбюро ЦК Андрей Жданов.
Эта телеграмма поставила точку в карьере Ягоды:
«Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела.
Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова.
Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова по Наркомсвязи и назначить на пост Наркомсвязи Ягоду. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотивировке, так как оно и так ясно…
Что касается КПК, то Ежова можно оставить по совместительству председателем КПК с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал Наркомвнуделу…
Ежов согласен с нашими предложениями.
Само собой понятно, что Ежов остается секретарем ЦК».
Сталин, как всегда, стремился убить сразу несколько зайцев. Пересадив Ягоду в малозначимое кресло наркома связи, он заодно лишал министерской должности бывшего члена политбюро и главу правительства Алексея Рыкова, который занимал пост председателя Совнаркома после смерти Ленина. Это был первый шаг к его уничтожению. Больше никакой работы Рыков не получил, в феврале 1937 года его арестовали, в марте 1938-го расстреляли.
Обречен был и Ягода. Но Сталин не спешил дать это понять. Он всегда боялся того момента, когда снимал с должности крупных военных или чекистов: а вдруг кто-то из них все-таки взбунтуется? У Ягоды, пока он сидит в своем кабинете на Лубянке, в руках весь аппарат госбезопасности, милиция, внутренние и пограничные войска. Ему подчиняется охрана членов политбюро – надо, чтобы он спокойно ушел из НКВД.
Шифротелеграмма И.В. Сталина и А.А. Жданова членам ЦК ВКП(б) о снятии Г.Г. Ягоды с поста наркома внутренних дел СССР и назначении его на пост наркома связи, назначении И.И. Ежова наркомом внутренних дел СССР.
25 сентября 1936. [РГАСПИ]
Поэтому на следующий день Сталин не счел за труд продиктовать личную и очень доброжелательную записку Ягоде. Сталинские слова записал находившийся при нем в Сочи сотрудник секретного отдела аппарата ЦК Сергей Федорович Чечулин:
«Тов. Ягоде.
Наркомсвязь дело очень важное. Это Наркомат оборонный. Я не сомневаюсь, что Вы сумеете этот Наркомат поставить на ноги. Очень прошу Вас согласиться на работу Наркомсвязи. Без хорошего Наркомата связи мы чувствуем себя как без рук. Нельзя оставлять Наркомсвязь в нынешнем ее положении. Ее надо срочно поставить на ноги».
Телефонограмма И.В. Сталина Г.Г. Ягоде о назначении Ягоды наркомом связи СССР. 26 сентября 1936. [РГАСПИ]
Сталин всегда боялся того момента, когда снимал с должности крупного чекиста: а вдруг взбунтуется? И не счел за труд продиктовать личную и очень доброжелательную записку Ягоде