– Большевиков за границей упрекают, что мы установили однопартийный режим. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, остальные в тюрьме.
Тогда Томский принадлежал к вождям партии и не предполагал, что высокое положение не вечно. В апреле 1927 года на пленуме ЦК Михаил Павлович с удовольствием вспоминал:
– Как с Троцким боролись? Троцкого оставляли в руководстве, а троцкинят снимали везде и всюду.
В какой-то момент Троцкий сказал Томскому:
– Помяните мое слово, вы на очереди.
Лев Давидович оказался прав. Разделавшись с мнимыми «троцкинятами», Сталин занялся «правым уклоном», который сам же и придумал. В реальности это было устранение конкурентов и соперников, а потом уже и тех, кто имел собственное мнение и не считал нужным его скрывать. Томского вывели из политбюро, убрали с поста председателя ВЦСПС, поставили заведовать Государственным издательством. Он был причислен к «оппозиции».
«Правда» написала:
«ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М.П. Томский, запутавшийся в своих связях с контрреволюционными и троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшево покончил жизнь самоубийством».
Михаил Томский ушел из жизни, чтобы избежать ареста, поношений и расправы. Он оставил предсмертное письмо Сталину с неожиданным постскриптумом:
«Если хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, спроси мою жену лично, только тогда она их назовет».
Сталин отдыхал на юге. Оставшиеся на хозяйстве Каганович и Орджоникидзе отправили к вдове Томского любезного и обходительного Николая Ивановича Ежова как председателя Комиссии партийного контроля.
Вернувшись, Ежов доложил, что жена Томского сказала ему: муж имел в виду Генриха Григорьевича Ягоду, который «играл очень активную роль в руководящей тройке “правых”, регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК и всячески активизировал их выступления».
Это совершенно мистическая версия, каких немало в истории Лубянки.
Ежов, который рвался к большому делу, составил докладную Сталину:
«В НКВД вскрылось так много недостатков, которые, по-моему, терпеть дальше никак нельзя… В среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело».
Ежов доложил, что выполнил поручение Сталина и организовал пересмотр списков всех арестованных по последним делам на предмет вынесения новых приговоров: «Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью».
Но за пределами узкого круга тех, кто определял судьбу страны, еще никто не подозревал, что ждет Ягоду.
21 июля 1936 года его отец получил радующее родительское сердце письмо:
«Дорогой Григорий Филиппович!
Вы, разумеется, никак не ожидали этого письма, может быть, позабыли даже о существовании Алексея Преображенского. Однако, я еще жив и рад, что еще могу иметь с Вами общение.
Пишу я Вам по особому случаю, как отцу Гены, и прошу Вас помочь мне в следующем. Я и Погребинский (уполномоченный НКВД по Горьковскому краю) задумали писать биографию Гены.
Я знаю его и Вашу семью более трех десятков лет. Знаю многое из жизни и работы Гены. Знает немало и Погребинский. Но многое нам еще не известно, поэтому я обращаюсь к Вашей помощи, чтобы получить некоторые сведения из его жизни, да и кое-что – из Вашей семьи.
Я намечаю здесь несколько вопросов, на которые и прошу покорнейше дать ответы.
Вопрос 1-й. Где, в какой школе Гена получил начальное образование.
Вопрос 2-й. Куда он поступил учиться после окончания начальной школы (гимназия или реальное училище?), из какого класса и в каком году он вышел и почему? Я полагаю, что по недостатку у родителей средств. Не правда ли?
Вопрос 3-й. Как звали Вашего младшего сына, убитого в империалистическую войну? И в каком году он был убит.
По моему мнению, у Вас имеется всего четыре дочери, и было три сына (двое убиты). Подтвердите правильность насчет дочерей.
Вопрос 4-й. Имя и отчество Вашей супруги? Я прошу у нее извинения за то, что забыл это.
Вот пока все.
Пожалуйста, не откажите в любезности и ответьте на эти вопросы.
Я Гену видел 15 июля этого года. Он знает наши намерения писать его биографию. Несколько слов о себе. Я сейчас состою директором Художественного музея и председателем товарищества “Художник”, т. е. опять стал художником. Женат и имею мальчика 6 лет.
Постановление Политбюро ЦКВКП(б)
«О переводе в запас генерального комиссара Государственной безопасности Ягоды Г.Г.».
27 января 1937. [РГАСПИ]
Генрих Ягода больше не был защищен своим высоким званием
Горький стал большим и красивым городом. Очень расширился и украсился. Много нового. Ваш домик на Ковалихе (теперь ул. Горького) цел, и я его отметил в книге “Путеводитель по городу Горькому”.
В Москве бываю, но редко. При первой возможности, вероятно осенью, сочту долгом Вас навестить.
Привет Вашей супруге и дочкам.
Жму крепко руку и жду ответа в непродолжительное время.
Мой адрес: г. Горький, ул. Белинского, д. № 35 кв. 1».
Но книга о Генрихе Ягоде не будет написана. Намеревавшегося создать биографию пламенного чекиста директора Горьковского художественного музея Алексея Ивановича Преображенского через год арестуют и расстреляют.
26 сентября 1936 года Ягоду утвердили наркомом связи вместо Рыкова. В следующем году их будут вместе судить.
Через три дня к Ягоде в наркомат первым замом перевели его заместителя из НКВД комиссара госбезопасности 1-го ранга (генерал армии) Георгия Евгеньевича Прокофьева, тоже ставшего ненужным.
Смысл перевода Ягоды в другой наркомат был ясен только посвященным. Многие наивно думали, что его, как умелого и опытного администратора, отправили наводить порядок в другом ведомстве: тогда часто перебрасывали руководителей с одного места на другое.
11 октября задним числом политбюро приняло постановление:
«Назначить т. Ежова Н.И. Народным комиссаром внутренних дел Союза ССР с оставлением его по совместительству секретарем ЦК ВКП(б) и Председателем Комиссии Партконтроля, с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал НКВД».
12 октября Каганович писал Сталину:
«У т. Ежова дела идут хорошо. Взялся он крепко и энергично за выкорчевывание контрреволюционных бандитов, допросы ведет замечательно и политически грамотно. Но, видимо, часть аппарата, несмотря на то, что сейчас притихла, будет ему нелояльна. Взять, например, такой вопрос, который, оказывается, имеет у них большое значение, это вопрос о звании.
Ведутся разговоры, что генеральным комиссаром останется все же Ягода, что де Ежову этого звания не дадут и т. д. Странно, но эта “проблема” имеет в этом аппарате значение. Когда решали вопрос о наркоме, этот вопрос как-то не ставился. Не считаете ли, т. Сталин, необходимым этот вопрос поставить?»
Когда в 1935 году вводились специальные звания начальствующего состава Главного управления государственной безопасности, для себя Ягода придумал звание генерального комиссара государственной безопасности, приравненное по армейской табели о рангах к маршальскому.
Обращение Кагановича к Сталину возымело действие. 27 января 1937 года Николай Иванович Ежов получил вожделенное звание генерального комиссара государственной безопасности и стал щеголять в новенькой форме с большой маршальской звездой на петлицах и на рукаве гимнастерки.
В декабре 1936 года в Москве провели пленум ЦК, о котором по личному указанию Сталина в печати ничего не сообщалось. 4 декабря новый нарком Ежов сделал доклад «Об антисоветских, троцкистских и правых организациях».
Через два дня, 7 декабря, членов ЦК вновь собрали поздно вечером. Выступал Сталин. Он возмущался тем, что «бывшие оппозиционеры стали заниматься самоубийствами»:
– Ведь это тоже средство воздействия на партию. Ломинадзе кончил самоубийством, он хотел этим сказать, что он прав, зря его допрашивают и зря его подвергают подозрению.
Бесо (Виссарион Виссарионович) Ломинадзе очень молодым сделал стремительную карьеру и в 1930 году стал первым секретарем Закавказского крайкома, то есть руководителем трех республик – Азербайджана, Армении и Грузии. Но позволил себе не соглашаться со Сталиным и лишился должности. Не испугался и продолжал стоять на своем. Осознав, что его ждет арест, выстрелил в себя. Но умер не сразу.
Серго Ломинадзе, его сын, впоследствии рассказывал:
«Все переговоры с Москвой ночью по телефону велись лично с Серго Орджоникидзе. Серго обещал немедленно выслать из Москвы самолетом в Магнитогорск знаменитого хирурга. Потом настала минута, когда все вдруг почему-то переменилось: вместо Серго из Москвы стал говорить Ягода. Вопрос о присылке хирурга сразу отпал. Приказано было оперировать местными силами. Вскоре после того, как все было кончено, местный хирург под страшным секретом признался матери, что отцу специально дали такую дозу наркоза, чтобы он не проснулся».
– А что оказалось? – продолжал на пленуме Сталин, немало раздраженный тем, что его лишили возможности наказать отступника. – Оказалось, он в блоке с этими людьми. Поэтому он и убился, чтобы замести следы. Так это политическое убийство – средство бывших оппозиционеров, врагов партии сбить партию, сорвать ее бдительность, последний раз перед смертью обмануть ее путем самоубийства и поставить ее в дурацкое положение… Собственно говоря, если я чист, я – мужчина, человек, а не тряпка, я уж не говорю, что я – коммунист, то я буду на весь свет кричать, что я прав. Чтобы я убился – никогда! А тут не все чисто. Человек пошел на убийство потому, что он боялся, что все откроется, он не хотел быть свидетелем своего собственного всесветного позора. Вот вам одно из самых последних острых и самых легких средств, которым перед смертью, уходя из этого мира, можно последний раз плюнуть на партию, обмануть партию… Мы хотим доискаться всей правды объективно, честно, мужественно. И нельзя нас запугать ни слезливостью, ни самоубийством.