Живую ловить осетрину,
Кататься на тройке над Волгой-рекой
И бегать в колхоз по малину.
Когда 30 лет спустя на студии «Союзмультфильм» снимали фильм по поэме Маршака, то слова американки насчет зернистой икры и осетрины опустили. Купить нельзя было ни то, ни другое.
Картинка Ленинграда сейчас не покажется привлекательной:
Серые воды,
Много колонн.
Дымом заводы
Темнят небосклон.
Автомобиль
Огрызнулся зловеще
И покатил,
По асфальту шурша,
В лица прохожим
Бензином дыша.
Американский турист попытался поселиться там, где хотел. Но ни в одной гостинице не смог найти номера:
Прибыло много народу на съезд.
Нет, к сожаленью, в гостинице мест.
Американец бы купил дом, инвестировал бы полноценные доллары в питерскую экономику. Но советская власть отменила частную собственность:
Ты не в Чикаго,
Моя дорогая…
Словом, кончилось тем, что интурист ночевал на стуле в прихожей.
Но Леонида Авербаха арестовали 13 апреля 1937 года не за плохой прием иностранцев, а за «шпионско-террористическую работу». В октябре расстреляли. К этому времени его сын был уже мертв…
Леопольд Леонидович Авербах в 16 лет стал членом партии большевиков, в 17 – секретарем московского горкома комсомола, в 19 – первым редактором существующего и по сей день журнала «Молодая гвардия», в 33 года – руководителем Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), образованной в январе 1925 года. Это была крайне агрессивная организация, которая считала, что главное для литературы – переводить стоявшие перед советской властью задачи «с политического языка партийных документов на художественный язык образов».
Другим объединениям писателей доставалось от РАПП по полной программе, скажем, «Вечерняя Москва» напечатала такого рода разгромную статью:
«Изнутри и снаружи медленно, но упорно подтачивались стены, которыми окружил себя Всероссийский союз писателей от нашей современности, от социалистического строительства, от борьбы рабочего класса.
Уже самый факт того, что существовала организация, значительная часть которой, во главе со своим руководством, упорно отмежевывалась от современности, маскируясь нейтральностью, политической бездарностью писателей вообще и тому подобными “теориями”, свидетельствует о том, что в этой организации господствовал затхлый, реакционный дух.
Намеченная собранием чистка Союза будет шагом по этому пути. Из рядов Союза должно быть выметено все антисоветское, все реакционное. Союз должен освободиться от мертвого груза, от случайных людей, усердно захлопывающих все окна, через которые ураган эпохи врывается в жизнь Союза.
Союз писателей должен стать Союзом Советских писателей».
На что еще можно было обратить внимание, читая свежие номера газет?
В «Известиях» помещали объявления о том, что Антон Фролов, уроженец Самарской губернии, поменял имя на Константин, Мартемьян Круглов – на Владимира. Василиса Федоровна Захарова стала Серафимой. Иван Сергеевич Кривошляпов пожелал отныне быть Сергеевым. Николай Петрович Засеркин – Смолкиным. Фекла Александровна Стрункина пожелала быть Фаиной, а Александр Константинович Петручук – Петручуком-Богдановским…
«Вечерняя Москва» также публиковала письмо читателя, возмущенного тем, что Страстная площадь до сих пор называется именем религиозного праздника: «Следовало бы переименовать ее в Пушкинскую площадь».
В РАПП входили писатели-коммунисты, поставившие перо на службу партии, в том числе будущий лауреат Нобелевской премии Михаил Александрович Шолохов. Оргсекретарем Российской ассоциации пролетарских писателей избрали Александра Александровича Фадеева, молодого писателя с опытом партийной работы и автора знаменитой повести «Разгром» (лучшее, что он написал).
Леопольд Авербах, вспоминали писатели, был в РАПП на положении вождя, пользовался исключительным авторитетом. Он редактировал влиятельный тогда журнал «На литературном посту».
Карьере Авербаха способствовали родственные связи. Он был племянником Якова Михайловича Свердлова, шурином наркома внутренних дел Генриха Григорьевича Ягоды, зятем Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, который при Ленине служил управляющим делами правительства… Но родственные связи не спасут Авербаха в годы большого террора.
«Я очень люблю Авербаха, молодого писателя, несомненно обещающего и даже уже отчасти обещания свои выполнившего, – писал нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. – У него и в речи и в письме есть стремительный стиль, крепкая логика. Он насквозь проникнут коммунистической идеологией и истинной, глубокой преданностью партии».
Но в апреле 1932 года Российскую ассоциацию пролетарских писателей неожиданно распустили постановлением ЦК. Сталин больше не хотел делить писателей на пролетарских и непролетарских. Они все должны были служить советской власти – или исчезнуть. Рапповцев обвинили в том, что они разъединяют писателей на группы, хотя давно настало время объединяться.
Ликвидация РАПП грянула, как гром среди ясного неба. Александр Фадеев возмущенно писал секретарю ЦК Лазарю Кагановичу, ведавшему всеми организационными делами в партийном аппарате:
«Я должен сказать Вам, что текст извещения о ликвидации РАППа незаслуженно оскорбителен для меня, человека, уже не первый день состоящего в партии и служившего ей верой и правдой в самые трудные моменты революции. Я, в ряду других товарищей, должен признать, что по крайней мере восемь лет моей зрелой партийной жизни ушло на какую-то групповщину и кружковщину, – на посмешище всем врагам пролетарской литературы».
Возмутились и другие видные рапповцы. Но им быстро объяснили, что ЦК всегда прав.
Через день, 12 мая, Сталин и Каганович информировали членов политбюро:
«Ввиду того, что тт. Фадеев, Киршон, Авербах, Шолохов, Макарьев взяли свои заявления обратно и признали свою ошибку, считать вопрос исчерпанным».
Выживали те, кто научился не возмущаться резкими поворотами партийной линии, а воспитал в себе умение с готовностью принимать любые указания любых вождей.
Молодой тогда прозаик и драматург Александр Остапович Авдеенко описал Авербаха:
«Открываю дверь и вижу за столом человека в военной, без петлиц, гимнастерке. Голова сияет от лба до затылка, будто отшлифованная. Сияет и пенсне с выпуклыми стеклами».
Оргбюро ЦК образовало организационный комитет Союза советских писателей, которому предстояло превратиться в своеобразное министерство по делам литературы. Горький намеревался сделать Авербаха (и не потому, что он шурин Ягоды) одним из руководителей нового союза писателей: «Весьма умный, хорошо одаренный человек».
Но воспротивился Сталин. Вождь числил Авербаха среди молодых сторонников недавнего члена политбюро Бухарина.
Для начала Леопольда Авербаха в 1934 году убрали из Москвы – отправили искупать грехи в роли секретаря парткома Уральского завода тяжелого машиностроения имени Серго Орджоникидзе.
На его проводах звучали бодрые тосты:
– Поднимем маленький бокал с большим чувством за возврат Авербаха в Москву, в литературу.
Леопольд Авербах придумал название многотиражке Уралмашзавода: 12 июля 1934 года она стала называться «За тяжелое машиностроение». Потом его утвердили первым секретарем Орджоникидзевского райкома партии в Свердловске. В январе 1937 года Леопольду Авербаху заботливо предоставили временный отпуск для литературной работы, а 4 апреля арестовали.
А.М. Горький. 1920. [РГАКФД]
Алексей Максимович Горький с дореволюционных пор обосновался на острове Капри. Чудесное местечко.
Со своей многочисленной свитой пролетарский писатель занимал там роскошную виллу. Домой не спешил.
Но пришлось вернуться, потому что советская власть перестала снабжать его валютой
А.М. Горький в Италии. 1912. [РГАКФД]
От Авербаха в свою очередь потребовали показаний на Ягоду.
17 мая 1937 года он написал новому народному комиссару внутренних дел Ежову покаянное письмо:
«Ягода знал о моей связи с “леваками” и никогда не спорил со мной по существу обсуждающихся политических вопросов, хотя Ягода тогда входил в углановский МК, дружил с Рыковым и знал о моих резких выступлениях против правых. Ягоде я сообщил о своем разрыве с “леваками”, о причинах его – об их антипартийных настроениях. Ягода и на это не обратил внимания, хотя и он, конечно, обязан был немедленно сообщить ЦК сказанное ему мною о деятельности “леваков”.
А.М Горький, Л.М. Каганович, К.Е. Ворошилов и И.В. Сталин.
1931. [Fine Art Images ⁄ Heritage-Images ⁄ TopFoto ⁄ ТАСС]
Пролетарский писатель поддерживал все, что делал вождь
При этом Ягода бросил мне один упрек: “запоздал ты вовремя открыто сказать о разрыве с “леваками”, как бы это было для тебя политически выигрышно, мог бы ты стать первым разоблачителем”. В этом сказалась обычная черта характера Ягоды: он никогда не вел политических разговоров, он все сводил к личной выгоде и личным взаимоотношениям, во всем пытался найти нечто неизменное и на нем играть, он всегда зло подсмеивался над постановкой в центре принципиального существа того или другого вопроса. С резкой наглядностью это было выражено Ягодой после ликвидации РАПП, когда он поддерживал ту недопустимую групповую борьбу, которую вел я вместе с рядом бывших рапповцев. Именно Ягода прямо толкал нас на максимальное втягивание в эту борьбу А.М. Горького, на непартийные попытки прикрываться его именем.
Думаю, что именно моим троцкистским и левацким прошлым, моими навыками групповщины, моей обидой на то положение, в котором я оказался после ликвидации РАПП, и объясняется то, что Ягода установил со мной близкие отношения, то, что Ягода позволял себе в разговорах со мной явно озлобленные выпады против некоторых представителей руководства, доходя до прямой клеветы на ЦК в связи с теми справедливыми обвинениями, которые были предъявлены ему на последнем пленуме ЦК, то, что Ягода поручал мне написать его доклад об итогах последнего пленума ЦК на активе Наркомсвязи, то, что Ягода использовал мою связь с Горьким и литературную группу моих единомышленников в интересах своей антипартийной деятельности.