У Казакова нашлись восторженные поклонники. Вдова главного редактора «Известий» Ивана Гронского вспоминала:
«Человек, стоявший на грани открытий, которые должны были произвести революцию в медицине – эндокринологии, Казаков лечил не больной орган, а заставлял работать его антагониста. Он был замечательный диагностик, от его взгляда ничто не ускользало, обращал внимание на цвет лица, глазных белков, влажность рук.
Игнатий Николаевич был среднего роста, плотный, подтянутый, черные волосы и темные глаза. Знакомство Ивана с ним состоялось в 1925-26 годах. Иван был болен – совершенно не мог работать, отказывала голова. У него было сильнейшее переутомление. Он прошел обследование у лучших мировых знаменитостей, работавших в Кремлевской больнице. Диагноз – атрофия сердца. Предписан полный покой года на два-три.
Рекомендовали обратиться к Казакову. Иван долго отказывался, говорил, что его смотрели “светила”, но все же к Казакову поехал. Игнатий Николаевич занимался тогда частной практикой, принимал больных где-то в подвальном помещении.
Тщательно осмотрел и выслушал Ивана. Заявил, что Плетнев ошибся: “У вас маленькое спортивное сердце и никакой атрофии нет, в этом вы можете быть спокойны, болезнь ваша – результат страшного переутомления. Вы – большевики, народ волевой, вы волей заставляете работать перегруженный организм, и, в конце концов, он совершенно отказывается работать”. “У вас, должно быть, сближенное кровяное давление”, – предположил он. Измерил, чего не сделали врачи Кремлевки. Действительно, давление оказалось 105/95. Сделал каких-то четырнадцать анализов, назначил диету. Обещал через месяц “поставить на ноги”. Иван подумал – “шарлатан”. Кремлевские врачи не могли ничего сделать, а он через тридцать дней вернет здоровье!
Иван начал лечение уколами через день – лизатами. Через месяц и двадцать дней Иван был здоров и последующие три года в отпуск не ездил.
Позднее для Казакова был создан институт. Он взял к себе туда больше ста больных гангреной, обреченных на ампутацию. Их отказывались лечить в других больницах. Игнатий Николаевич предложил свое лечение – уколы. Во время выздоровления кровь пробивалась через омертвелые конечности, больные испытывали сильнейшие боли. Иван в это время лежал у него в институте и слышал вопли больных. Игнатий Николаевич поставил их на ноги. Они ушли на своих ногах!»
1 ноября 1932 года «Известия» напечатали первую часть программной статьи Казакова: «Новый метод лечения (лизатотерапия)».
Он с гордостью писал:
«Нам пришлось выдержать борьбу с представителями традиционной медицины. Она велась настолько интенсивно, что на несколько лет загнала вопрос о лизатотерапии почти в подполье. В медицинском мире стало признаком хорошего тона бранить лизатотерапию, называть ее знахарством. Но такова уж сила фактов, что пробивает путь даже сквозь толщу яростного противодействия».
В Москве поговаривали, что препараты Казакова не просто тонизировали организм, но и укрепляли мужскую силу, поэтому к нему обращались высшие чиновники.
Казаков счел своим долгом ответить на слухи:
«Мы должны выступить с категорическим возражением против распространяемого мнения, будто гидролизаты просто “взбадривают” организм, эротизируя его. В нашей практике мы не можем назвать ни одного случая искусственного, неестественного повышения эротизации… Применяемый нами метод восстанавливает организм в целом во всех его функциях».
Но произошло непредвиденное: пятно на коже генсека стало вновь увеличиваться! Казакова арестовали… И на процессе он дал все показания, нужные обвинению.
Что касается профессоров Дмитрия Плетнева и Льва Левина, которые успешно лечили очень многих москвичей… Ходили разговоры о том, что врачи обречены, поскольку им известна правда о причине смерти жены Сталина – Надежда Сергеевна Аллилуева застрелилась.
10 ноября 1932 года «Известия» сообщили о кончине «активного и преданного члена партии, слушательницы отделения искусственного волокна химического факультета Промышленной академии Надежды Сергеевны Аллилуевой».
Факт самоубийства, конечно же, держали в тайне.
Истинную причину ее смерти (помимо Генриха Ягоды и его людей) знали трое – главный врач Кремлевской больницы Александра Юльяновна Канель и консультанты лечебно-санитарного управления Кремля профессоры Лев Григорьевич Левин и Дмитрий Дмитриевич Плетнев.
«Всем троим, – писал впоследствии профессор Яков Львович Рапопорт, – было предложено подписать медицинский бюллетень о смерти, последовавшей от аппендицита, и все трое отказались это сделать. Бюллетень был подписан другими врачами, судьба же строптивых медиков сложилась трагически».
Не совсем так.
Александра Канель, назначенная главврачом Кремлевской больницы по указанию Ленина, умерла своей смертью. Сначала простудилась, потом у нее начался менингит, она скончалась в феврале 1936 года. Глава правительства Молотов, которого она лечила, прислал венок – это означает, что в реальности к Канель у Сталина не было личных претензий. О фальшивом медицинском заключении она никогда не упоминала, но действительно рассказывала близким о том, что Надежда Аллилуева покончила с собой. Не понимала, что это секрет.
В.М. Молотов, П.С. Жемчужина, И.В. Сталин и И.С. Аллилуева на отдыхе. 1927.
[РГАСПИ]
Жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой. Причину ее смерти велено было держать в секрете.
Ходили разговоры о том, что врачи, которым известно, что Аллилуева застрелилась, обречены
По долгу службы Александра Канель лечила всю правящую верхушку и со многими была в хороших личных отношениях, в том числе с семьей опального Льва Борисовича Каменева. Канель ездила вместе с Ольгой Давидовной Каменевой, Екатериной Ивановной Калининой и Полиной Семеновной Жемчужиной (жена Молотова) за границу, куда жен членов политбюро посылали лечиться.
В эпоху массового террора такие связи были достаточной причиной для ареста. Но она рано ушла из жизни, поэтому в 1939 году арестовали ее дочерей. На допросах от них требовали подтвердить, что мать была шпионкой. Старшая дочь Александры Канель впоследствии была реабилитирована и в перестроечные годы рассказала о матери. Младшая дочь на свободу не вышла, ее расстреляли в 1941-м…
Профессору Дмитрию Плетневу, прекрасному кардиологу, профессору Института функциональной диагностики, пришлось испить горькую чашу до дна. 8 июня 1937 года в «Правде» появилась статья «Профессор – насильник, садист».
Некая женщина обвиняла Плетнева в том, что он во время приема укусил ее за грудь, после чего она заболела маститом. Она звонила ему, писала письма с угрозами, преследовала на улице. Плетнев обращался в милицию, просил защитить его. А окончилось все статьей в «Правде», поместившей письмо пациентки профессора:
«Будьте прокляты, преступник, надругавшийся над моим телом! Будьте прокляты, садист, применивший ко мне свои гнусные извращения. Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело. Пусть позор и унижение падут на вас, пусть ужас и скорбь, плач и стенания станут вашим уделом, как они стали моим, с тех пор, как вы, профессор-преступник, сделали меня жертвой вашей половой распущенности и преступных извращений».
Жена Михаила Булгакова записала в дневнике:
«Какая-то чудовищная история с профессором Плетневым. В “Правде” статья без подписи: “Профессор – насильник, садист”. Будто бы в 1934 году принял пациентку, укусил ее за грудь, развилась какая-то неизлечимая болезнь. Пациентка его преследует. Бред».
Плетнева обвинили в сексуальном насилии. Московский городской суд в июне 1937 года приговорил его к двум годам лишения свободы условно.
Поразительно, что в обществе осуждали профессора Плетнева, а не эту женщину, явно нуждавшуюся в помощи психотерапевтов. Некоторые врачи поспешили выступить публично с разоблачением «преступных» методов лечения профессора Плетнева. Среди разоблачителей были и те, кого арестуют в 1952 году по столь же фальсифицированному «делу врачей».
Профессор Лев Григорьевич Левин лечил высшее начальство. Долгое время это спасало от больших неприятностей. Он заведовал терапевтическим отделением в Кремлевской больнице, консультировал пациентов в санчасти НКВД. Ему покровительствовала вся верхушка госбезопасности – Дзержинский, Менжинский, Ягода…
Сохранился рапорт сотрудника 10-го отделения Секретного отдела ГПУ Петра Давидовича Гутцайта от 9 мая 1923 года начальнику отдела Тимофею Самсонову:
«Вчера по ордеру № 1670 мне было поручено сделать арест и обыск у гражданина Левина Георгия Львовича, проживающего по Тверской, Мамонтов пер. 6, кв. 10. Взяв с собой двух красноармейцев, я отправился по вышеуказанному адресу и, оставив красноармейца на улице, пошел к управдому для установления, действительно ли проживает упомянутая выше личность, и присутствия при обыске.
Установив, что такая личность там проживает, я вместе с ним спустился вниз, взял красноармейцев и отправился в кв. 10. Зайдя в квартиру и заняв парадный и черный ходы, я выяснил, что в квартире живут отец Георгия Левина – Левин Лев и его жена, брат Георгия и еще одна старушка, сын которой тоже врач, отсутствовавший во время операции, а также отсутствовал и сам Георгий Левин с матерью, уйдя куда-то гулять.
По предъявлении ордера на право ареста и обыска Левин Лев попросил у меня разрешения позвонить к кому-нибудь из товарищей – Дзержинскому, Менжинскому или Ягоде, которых он лечит, а также уведомил меня, что он – врач Совнаркома. Я ему, конечно, не разрешил.
В половине первого зашла женщина, которая сообщила, что тов. Ягода просит подойти к телефону производящего операцию в квартире Левина. Включив телефон и вызвав ГПУ, соединился с тов. Ягодой, который мне предложил прекратить операцию и уезжать, после чего тов. Ягода говорил с Левиным.
Когда я уже собирался уходить, опять позвонили, я подошел к телефону. Звонил тов. Дзержинский. Спросил у меня, что такое происходит на квартире Левина, я объяснил ему, он осведомился также, от какого отдела производится операция и за чьей подписью ордер. После моего объяснения он мне предложил прекратить операцию и явиться к нему для доклада. После всего этого я, извинившись перед Левиным за беспокойство, учиненное ему, ушел, сняв засаду.