Придя в ГПУ, зашел к дежурному по ГПУ, чтобы узнать, где занимается тов. Дзержинский и доложить ему о том, что я пришел для доклада по его распоряжению. У дверей в это время стоял тов. Менжинский, который предложил мне пойти с ним. Зайдя в кабинет Гереона, я им (тов. Менжинскому и Гереону) рассказал суть дела. Утвердив правильность моего поведения на операции, тов. Менжинский пошел к тов. Дзержинскому и через некоторое время, выйдя, сказал, что я могу идти».
Но в 1937 году все было иначе. Дзержинский и Менжинский ушли в мир иной. Ягода сидел на скамье подсудимых. И лечивших его врачей причислили к врагам народа. Медиков обвиняли в том, что они по заданию правотроцкистского блока умышленно довели до смерти своих знаменитых пациентов: Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына Максима Пешкова.
Еще во время предварительного следствия от Ягоды были получены все необходимые показания.
28 декабря 1937 года на допросе занялись отравлениями. Следователь записал в протокол вопрос Генриху Ягоде:
– Когда началась ваша преступная связь с врачом Левиным?
– Левин был постоянно лечащим врачом Максима Горького. Бывая часто в доме у Горького, я, естественно, много раз сталкивался с Левиным. Он бывал у меня дома – лечил членов моей семьи. Но вскоре Левин мне понадобился для осуществления моих личных преступных замыслов, поэтому я стал ближе к нему присматриваться, проявлять к нему некоторое внимание.
– Для осуществления каких преступных замыслов вам понадобился Левин?
– Я вынашивал в себе преступную мысль физического уничтожения сына Горького – Максима Алексеевича Пешкова. Тот человек мне мешал. Причины здесь глубоко личные и низменные, никаких политических целей тут не было, но факт остается фактом: я решил его убрать. Я долго над этим вопросом думал, советовался даже с Погребинским. Он, как известно, был мною приближен к семье Горького и, как наиболее близкий человек, знал обо всех моих преступных планах.
Погребинский предложил мне свою помощь в этом деле. Его предложение заключалось в том, что пригласив Максима Пешкова к себе, в Уфу (он был начальником управления Башкирской АССР), он организует нападение на него уголовников, которые убьют его. Я согласился было с вариантом Погребинского, но впоследствии раздумал: это чревато было неприятностями для меня, даже в случае удачи предприятия. Это было опасно потому также, что слишком большое количество людей надо было бы ввести в это дело. Поэтому я решил, что лучшим способом уничтожения Максима Пешкова явится «смерть от болезни».
– Как это понимать?
– Очень просто, человек естественно заболевает. Некоторое время болеет. Окружающие привыкают к тому, что больной (что тоже естественно) или умирает, или выздоравливает. Врач, лечащий больного, может способствовать выздоровлению, но он может способствовать смерти больного.
Определив, что Макс (так звали сына Горького) много пьет и часто болеет, я продвинул ему врача санотдела НКВД Виноградова. Это давало мне постоянную информацию о состоянии здоровья Макса. Затем, убедившись, что Левин является постоянным врачом семьи Горького, я начал приближать его к себе. Затем, когда Левин был до некоторой степени приручен, я предложил изыскать ему наиболее удобный способ и вызвать преждевременную смерть Максима Пешкова. Левин согласился, и в 1934 году, когда Макс заболел, он выполнил мое задание: Максим Пешков умер потому, что Левин по моему поручению «залечил» его.
– Непонятно, почему Левин пошел на это страшное преступление. У вас были низменные побуждения, а у него что?
– Однажды я пригласил его к себе в кабинет и в самой категорической форме предложил ему принять меры к тому, чтобы Максим Пешков умер. Я заявил ему, что это является политической директивой, и он не имеет права отказаться от выполнения ее. Старик, конечно, был огорошен. Я пытался доказать ему, что Макс никчемный, плохо влияющий на Максима Горького человек, что он алкоголик и все равно скоро умрет. Левин согласился и сделал свое дело.
– Вы выше показали, что к этому делу был привлечен и врач санчасти НКВД Виноградов. Как это было организовано?
– Зная от Буланова, что Виноградов грязная личность (антисоветчик, связан с заграницей), я сказал Буланову, чтобы он предложил ему принять участие в убийстве Максима Пешкова, для чего действовал заодно с Левиным. Не помню точно, но, кажется, при одной из встреч с Виноградовым в доме у Горького я лично подтвердил ему задание, переданное ему Булановым. Я должен сказать, что в этом преступном деле принимали участие еще два человека: профессор Плетнев и секретарь Горького – Крючков Петр Петрович.
– Они были вами привлечены?
– С Крючковым дело обстояло очень просто. Я уже показывал, что в доме Горького Крючков являлся моим человеком с давних пор. Он служил мне простым информатором. Он сообщал мне абсолютно все, что происходило в доме. Человек он авантюристический, нечистоплотный, присосавшийся случайно к Горькому, и поэтому мне нетрудно было прибрать его к рукам. Когда у меня возникла мысль избавиться от Макса, я начал осторожную подготовку к этому делу Крючкова. Крючков согласился.
– И что он делал?
– Он делал все, что мог: спаивал Макса, возил его пьяного за город, приучал его к быстрой езде на открытом автомобиле (сама эта езда грозила катастрофой), словом, он делал все, чтобы Макс заболел. Кажется, в 1932 году Макс заболел. Я направил к нему Виноградова, но он так и не сумел ничего сделать. Но то, что не удалось в 1932 году, было совершено в мае 1934 года при содействии Крючкова: Макс заболел воспалением легких, а врачи Левин, Виноградов и Плетнев залечили его до смерти.
– О Плетневе. Как и где он был привлечен к этому убийству?
– Плетнева пришлось привлечь к этому делу потому, что по установившейся традиции он являлся постоянным и наиболее авторитетным членом всех консилиумов при заболевании кого-либо из членов семьи Горького. Я дал задание аппарату ОГПУ подобрать мне компрометирующие Плетнева материалы. Оказалось, что их довольно много. Оказалось, что Плетнев был участником какой-то антисоветской группы врачей и вообще являлся человеком антисоветским. Я вызвал Плетнева. Я положил на стол папку с материалами, погрозил ему, и он согласился слушаться меня.
(Максим Алексеевич Пешков, много чем увлекавшийся, но не нашедший себя в жизни, умер молодым. Его внезапная смерть послужила причиной различных слухов. Сын Горького увлекался горячительными напитками, и, судя по всему, заснул на скамейке на улице. Заболел воспалением легких, вылечить которое тогда не смогли. Он скончался 11 мая 1934 года. Ему не было и тридцати семи.
Его дочь Марфа Пешкова впоследствии рассказывала:
«Папа приехал от Ягоды, который его все время звал и напаивал… Вышел из машины и направился в парк. Сел на скамейку и заснул. Разбудила его нянечка. Пиджак висел отдельно. Это было 2 мая. Папа заболел и вскоре умер от двустороннего воспаления легких… Уход отца – это месть Ягоды, потому что он очень хотел жениться на моей маме. Я лично так думаю».)
А допрос Ягоды переключается на другие темы.
– Но ваши преступления в этой области не ограничиваются умертвлением только Максима Алексеевича Пешкова.
– Я заявляю, что кроме Макса, тем же путем по моему заданию были умерщвлены Менжинский, Куйбышев и Алексей Максимович Горький. Я прошу записать, что если в смерти Менжинского виноват только я, то смерть Куйбышева и Горького была организована по прямому постановлению объединенного центра право-троцкистской организации, которое (постановление) было мне лично передано членом этого центра Авелем Софроновичем Енукидзе.
– Рассказывайте.
– Начну с Менжинского. Известно, что последние годы Менжинский больше болел, чем работал. Руководил работой я. Было ясно, что с его смертью председателем ОГПУ буду я. С этой мыслью я свыкся и ждал смерти Менжинского. А он не умирал. Когда я дал задание Левину, я подумал: «Почему то же самое не сделать с Менжинским?» В одном из разговоров с Левиным я ему об этом прямо сказал. Он уже был связан со мной подготовкой к преступлению и не мог мне отказать. Но он заявил, что не имеет доступа к Менжинскому, что постоянным лечащим врачом является доктор Казаков и что без него здесь не обойдется. Я поручил Левину привлечь к этому делу Казакова. Он это сделал. Не обошлось и без моего личного вмешательства в это дело. Левин сообщил мне, что Казаков в хороших отношениях с Менжинским, и у него (Левина) имеются сомнения, не обманет ли он. Я вызвал Казакова к себе, подтвердил ему мое распоряжение, наговорил ему кучу угроз, и он сделал свое дело – Менжинский умер.
Я хочу рассказать об обстоятельствах, при которых я был поставлен перед необходимостью пойти на более чудовищное преступление, на организацию умерщвления таких людей, как Куйбышев и Горький.
– Рассказывайте.
– Енукидзе сообщил мне, что центр организации считает необходимым подготовить смерть Горького. «При чем тут Горький?» – спросил я. Из ответа Енукидзе я понял следующее: объединенный центр правотроцкистской организации в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от Сталина. В этих целях к Горькому были приставлены и Каменев, и Томский, и ряд других. Но реальных результатов это не дало. Горький по-прежнему близок к Сталину и является горячим сторонником и защитником его линии. При серьезной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти право-троцкистами, центр не может не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей. Если Горький будет жить, то он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого допустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможности отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о ликвидации Горького. Выполнение этого решения поручено было мне через врачей, лечащих Горького. А о Куйбышеве встал вопрос потому, что это технически наиболее легко было осуществить: он болел часто и лечили его Левин с Плетневым…