– Давай лучше у «бэшников» возьмём, – остановил его Будкин.
Они выкатили точно такую же бочку из кучи восьмого «бэ», насадили её на палку и понесли.
– Хорошо в Америке, у них порнографию показывают… – думая всё о том же, в сердцах сказал Витька. – А у нас если зашубят, так вообще убьют…
Будкин не ответил. Витька всё думал, думал и разозлился.
– Интересно, Витус, – вдруг сказал Будкин, – а вот при коммунизме как будет: тоже нельзя на голых смотреть?
– При коммунизме психология будет другая, – злобно ответил Витька. – Тебе и самому не захочется.
Будкин тоже задумался.
Они дошли до бани и направились к крылу, в котором находилось женское отделение. Окна его светились в сгустившемся мраке. Под ними у стены проходила узкая тропинка. Витька и Будкин, осмотревшись, поставили там бочку и, помогая друг другу, вскарабкались наверх.
Сквозь стекло доносился шум и банные вздохи. Стекло было закрашено синей краской, но в краске кто-то процарапал небольшое окошечко. Витька позволил Будкину смотреть первым. Будкин прилип к стеклу и надолго замолчал.
– О-ба!.. – вдруг испуганно зашептал он. – Комарова!..
– Пусти позырить… – страдая, засуетился Витька.
Они завозились, меняясь местами, качая бочку и цепляясь за жестяной карниз. Наконец Витька приник к окошечку, ожидая, что сейчас перед ним распахнётся мир, полный захватывающих тайн. Но за потным стеклом клубился пар, двигались какие-то неясные тени, и Витька ничего не понял.
И тут всё окно вдруг вздрогнуло.
С тихим воем Будкин улетел вниз. Витька остолбенел.
Окно неожиданно открылось. Прямо на Витьку в клубах пара вылезло чьё-то лицо – овальное, большое, красное, с длинными, тонкими, чёрными от воды волосами, прилипшими ко лбу и щекам.
– Служкин!.. – потрясённо сказала женщина.
Витька отпрянул.
Из оконного проёма вылетела рука и отвесила ему пощёчину.
Витька не успел осознать, что делает.
– Гадёныш! – сказала женщина, и тут Витька плюнул ей в лицо.
Обрушив бочку, он слетел вслед за Будкиным. Вдвоём они бросились бежать. Они бежали минут пять, пока не заскочили в какой-то подъезд.
– Узнала?.. – содрогаясь от удушья, спросил Будкин. – Кто это?..
– Дура какая-то… – ответил Витька.
Он только сейчас понял, что за женщина открыла окно.
Окно открыла Чекушка.
Окончательно сломленный жизнью, Витька проводил Будкина и побрёл домой. Взвинченность у Витьки сменилась глухим тоскливым страхом. Витьке от отчаянья хотелось взять пистолет, пойти и застрелить Чекушку, а заодно и Колесникова, и Леночку Анфимову, да и многих других. Пусть потом его лучше судят за убийство, чем за то, что было на самом деле – стыдное, трусливое, глупое. «Хоть бы ядерная война началась…» – тоскливо думал Витька. Бомба – трах! – и никаких проблем. Ни за что не надо отвечать. Чистая Земля. И пусть не станет его самого – никто ведь не заплачет. И плакать-то некому будет. Себя Витьке было не жалко. Правильно Лена Анфимова сказала про него: чухан. Так и надо. Но и остальным гибель тоже поделом будет. За что они все на Витьку напали? Ненавистью своею, или равнодушием, или даже своими удовольствиями, своим покоем за его счёт – чего они все его мучают?
Витька посмотрел на часы: семь пятнадцать. Колесо уже должно укатиться. Интересно, что у него с Леночкой получилось?.. А-а, плевать.
Витька сунул ключ в скважину замка, но повернуть не смог. Заперто изнутри на кнопку. Значит, Колесников и Лена ещё в квартире? Ну что за жизнь – домой не попасть!.. Озверев, Витька надавил на звонок и держал палец, пока Колесников не открыл.
– Чего растрезвонился-то?! – заорал он шёпотом, отпихивая Витьку грудью и выходя на площадку.
Колесников был в трико и майке.
– Три часа кобенилась, я её только-только уломал, тут ты звонишь!.. – выпучив глаза, сообщил он. – Погуляй ещё часик, чо тебе? У меня уже всё на мази – вот-вот, и готово будет!
«Леночка ещё не разрешила ему!..» – прострелило у Витьки в голове. Бешеная радость вмиг затопила грудь. Может, ещё не всё потеряно?..
– Уматывай! – решительно сказал Витька Колесникову. – Хорош! Я больше гулять не буду!
– Ну ещё полчаса, Витёк…
– Всё, Колесников!
Витька схватился за ручку двери, но Колесников оттолкнул его.
– Ну подожди полчаса!.. – прошипел он.
– Всё! – крикнул Витька.
Колесников заматерился и вдруг юркнул за дверь. Витька успел вцепиться в ручку и рванул на себя. Колесников проворно высунул из-за двери босую ногу и пнул Витьку в живот. Витька ахнул, вытаращившись, и выпустил ручку.
– Точно чухан какой-то, – сказал Колесников задыхающемуся Витьке. – Подожди полчаса, понял?
Дверь захлопнулась.
Витька повис на перилах и выпустил меж пролетов длинную тягучую слюну. Дыхание сквозь спазм пробиралось обратно в грудь, как жилец в разрушенный дом. Из-за двери донеслось громкое кряканье пружин. Это Колесников разложил диван. Витька понял зачем.
Он подскочил к двери и принялся звонить. Звонок поорал, а затем умолк – видно, Колесников выдернул провод. Тогда Витька стал пинать в дверь и кричать:
– Ко-ле-со!.. Вы-хо-ди!.. Ко-ле-со!.. Вы-хо…
Дверь неожиданно раскрылась, едва не двинув Витьке по лбу. Колесников, взбешённый, стоял на пороге.
Витька, не размышляя, ударил его в глаз. Тотчас Колесников звезданул Витьке в зубы. Витька отлетел, взмахнув руками, – всё же Колесо был старше и сильнее. Витька не успел обрести равновесие и взглядом поймать Колесникова, как тот снова врезал ему по зубам, а потом коленом в пах.
Из Витьки мгновенно вылетели все мысли и чувства. Боль заполнила его по самую пробку и свернула в зародыш.
Колесников зачем-то стащил Витьку вниз на один лестничный марш, повалил на цементный пол и для подстраховки ещё несколько раз пнул в грудь и живот. Присев на корточки, он посмотрел, как Витька корчится, и виновато сказал:
– Сам напросился, дурак…
Затем босые ноги Колесникова ушлёпали вверх по лестнице и лязгнула дверь квартиры.
Витька ещё повалялся на полу, а когда отпустило – сел. Из разбитой губы на подбородок текла кровь. Витька потрогал губу пальцем. «А у Колеса небось и фонаря не будет… – тупо подумал он. – Колесу везёт… всегда так».
Витька поднялся. Душа его была как футбольный мяч, проколотый сразу в нескольких местах и свистевший всеми дырками. На этой лестничной площадке в окне между двумя рамами у Витьки был тайник. Витька достал из тайника сигарету и поплёлся вниз.
У подъезда он сел на лавочку, освещённую окнами первого этажа, и неумело закурил. Фильтр лип к окровавленной губе, курить было противно, но Витька всё равно курил. Из футбольного мяча его души весь воздух вышел, и сейчас душа валялась в теле где-то на дне, как смятая газета в урне.
Витьку уже не терзали страх, злость, зависть, отчаянье. Витька был опустошён. Даже ядерная война стала ему безразлична. Он думал о Леночке Анфимовой, но думал без всякого чувства. Он был готов простить ей Колесникова, лишь бы она сейчас пришла к нему и спасла его от одиночества.
Но он знал, что Леночка не придёт. Также он понимал, что своей дракой с Колесниковым он, наверное, даже не остановил Леночку, а, наоборот, дал Колесникову возможность забрать у неё то, что она не осмеливалась отдавать. Там, наверху, Колесников сейчас скажет Лене: «Ну давай живее! Телилась тут три часа, как дура, а теперь этот гад пришёл, и времени не осталось! Ложись скорей!» – именно этими словами. И Леночка не обидится, не уйдёт, а сделает то, что он приказывает. И даже не потому, что шибко его любит, а потому, что это – Колесников. Он хоть ядерную бомбу куда сбросит, ему всё равно разве что подзатыльник дадут, да и то вряд ли. Такая у Колесникова судьба. А у Витьки судьба другая. И о нём, о Витьке, Леночка и не вспомнит. Так всегда.
Дверь подъезда бабахнула на пружине, и Витька поднял голову. Мимо него, отвернувшись, прошла Лена. Она уходила домой одна, и Колесников её не провожал. Витька глядел Лене вслед, в глубину улицы, редко освещённой синими фонарями. Когда Леночка почти скрылась, Витька вдруг вскочил и побежал за ней.
Леночка оглянулась, не узнавая Витьку, и пошла быстрее. Витька поравнялся с ней. Она испугалась, подавшись в сторону.
– Ленка, это я, – сказал Витька.
– Господи!.. – выдохнула Лена. – Ты чего?
– Давай я тебя провожу… – тоскливо предложил Витька.
– Не надо, – ответила Лена, отвернулась и пошла.
Витька потащился следом, сам не зная зачем.
– Отстань, – оглянувшись, сказала Лена.
– Ну давай провожу… – промямлил Витька.
Лена попробовала бежать, но сразу перешла обратно на шаг. Почти заплакав, она снова обернулась:
– Служкин, будь человеком, отвяжись, – жалобно попросила она.
Витька не ответил и не отвязался.
Лена пошла дальше.
– Я позову кого-нибудь… – через некоторое время беспомощно пригрозила Лена.
– Так нет никого… – виновато ответил Витька.
Опять они шли молча.
– Уйди, уйди, уйди! – вдруг закричала Лена и всё-таки побежала. Витька тоже побежал. Лена остановилась и разревелась. Витька затормозил поодаль. Он хотел её утешить, но не знал как и не стал.
Они добрались до её дома, потом до подъезда. Лена вошла в подъезд, а Витька остался на улице. Некоторое время он стоял под козырьком подъезда, но потом внезапно распахнул двери, влетел в подъезд и услышал шаги Леночки уже тремя этажами выше. В голове у Витьки что-то кувыркнулось, и он заорал на весь дом:
– Ленка Анфимова – ду-у-ура!..
Глава 25Пропажи
В зеленоватом арктическом небе не было ни единого облака, как ни единой мысли. Серебряное, дымное солнце походило на луну, с которой сошлифовали щербины. Замерзшие после оттепели деревья в палисадниках переливчато вздымались хрустальными люстрами и свешивали в разные стороны ледяные гроздья отяжелевших ветвей.
Служкин запустил девятый «а» в кабинет и раскрыл классный журнал. В нём лежала иносказательная – чтобы не поняли другие учителя – записка, написанная им самому себе в прошлую пятницу.