Служкин пошёл ставить чайник, а Ветка кричала из прихожей:
– Уж апрель на подходе, Кама и то вскрылась, а холодрыга собачья! Когда же зима закончится? В лужу ещё вляпалась до колен!..
Она прошлёпала мокрыми носками на кухню, плюхнулась на табуретку и бесстыдно задрала ноги, приставив ступни к батарее.
– У вас ещё греют, сволочи… – завистливо заметила она.
– Как поживаешь? – спросил Служкин.
– Да чего там!.. – махнула рукой Ветка и с ходу принялась рассказывать про какого-то Коромыслова, который ей проходу не даёт.
– Ты, старая дура, заколебала уже, – с досадой сказал Служкин. – Сама-то чего творишь? А ещё на Колесникова наезжаешь…
– Кстати! – перескочила Ветка. – Мне тут девки знакомые описали ту бабу, с которой его видели. Ну вылитая твоя Рунёва! Слушай, дай мне её фотографию, чтобы девкам показать…
– Иди ты нафиг! – обозлился Служкин. – Ещё я не участвовал в твоих дознаниях!..
– Что, всё ещё любишь её? – живо спросила Ветка.
– Вижу редко, а думаю часто… – Служкин пожал плечами.
– Кто ж так любит? – хмыкнула Ветка.
– Это ты, если влюбилась, так в каждом подъезде юбку до ушей задирать готова, – пробурчал Служкин. – А я влюбляюсь аккуратно. Что, по-твоему, мне из-за Рунёвой в реанимации лежать? Или серенады ей петь из кустов в палисаднике?.. Да и вообще: не влюбляюсь я ни в кого. Нафиг. Хватит, надорвался, теперь тяжести не поднимаю. А что там Колесников говорит про Рунёву?
– Говорит, что знает, что ты её любишь, и поэтому не стал бы с ней ничего иметь, потому что тебя уважает.
Служкин издал губами неприличный звук и начал разливать чай.
– Он сейчас-то уже не шляется по ночам, – рассказала Ветка. – Сразу после работы – домой, как и раньше. – Она помолчала и неожиданно с чувством добавила: – Жаль, не успела вовремя его застукать, а то прямо во сне видела, как салатницу ему прямо об башку разбиваю… Слушай, Витька, а может, ты и не любишь Сашеньку-то свою дурацкую?..
– Чёрта тут поймешь, Ветка. – Служкин закурил. – Вроде и люблю её, а к ней не тянет. Тянет к другой девице, училке из моей школы, а жить всё равно хотел бы с Надей. И живу с Надей, а ближе тебя нет никого… Никакой точки опоры в жизни, болтаюсь туда-сюда… Окиян окаян, где же остров Буян? Мечусь в заколдованном круге, а порвать его нечем.
– Тебе нравится жить с Надей? – изумилась Ветка. – Ну не знала!.. Или ты с диванчика обратно на кроватку переехал?
– Не переехал… Так разве в этом дело? У вас у всех об одном только мысли… Молитвы у попа о том, что ниже пупа…
– Ну, раз ты голодный, может, тогда подкрепимся, а? – Ветка хитро подмигнула. – На кроватке. Или на диванчике.
– Надо было тебе на час раньше приходить, – хмуро ответил Служкин. – Сейчас уже Надя вернётся… Кстати, Ветка, она на тебя окрысилась после моего дня рождения. Она думает, что я у тебя ночевал. Боюсь, хреново тебе будет, если она тебя здесь застанет…
– Ерунда, – отмахнулась Ветка. – Я её сумею удержать.
Служкин посмотрел на неё недоверчиво.
– И всё-таки она у тебя стерва, – напрямую заявила Ветка.
– Да нет… – поморщился Служкин. – Ты её видишь только снаружи: в гостях или когда я плачусь тебе… А так она очень милая, ласковая, хозяйственная. Татку любит. Разве ж я женился бы на атомной бомбе? Мне с ней жить очень хорошо.
И тут в замке повернулся ключ.
– Вот и она, – сказал Служкин.
Первой в прихожую вбежала Тата и остановилась, увидев Ветку.
– Кажется, у нас гости? – спросила Надя, выглядывая на кухню.
– Привет! – весело сказала Ветка.
Надя не ответила, вернулась в прихожую и стала раздевать Тату.
– Сейчас посиди в комнате, – громко сказала она Тате, – а я только тётеньку выгоню, и мы позвоним бабушке.
Служкин поднял брови и приложил палец к губам, давая Ветке совет помолчать и не нарываться на скандал.
Тата послушно скрылась в комнате, а Надя вышла в кухню, сложила руки перед грудью и прислонилась спиной к холодильнику.
– Хорошо ещё, что не в моей постели и не в моём халате, – сказала она. – Я ведь, кажется, говорила тебе, чтобы этой шлюхи ноги в моем доме не было!
– Кого? – тупо переспросила Ветка и открыла рот.
– Если у тебя зудит, так ты иди к ней домой и там с ней трахайся, – продолжала Надя, не замечая Ветки. – А мне тут такие посетители не нужны. Мало того что незваный гость хуже татарина, так эта проститутка хуже незваного гостя. Здесь не публичный дом. Выбирайте для свиданий другие места. У неё самой квартира есть. Пусть мужа с ребёнком куда хочет девает и развлекается с тобой, а я не собираюсь караулить вас на лестнице, да и вообще не хочу терпеть здесь ничего подобного! И минуты не желаю оставаться с ней под одной крышей! Пусть одевается и убирается отсюда вон сей же момент и дорогу сюда пусть забудет! Передай ей это, если у тебя смелости хватает не только на то, чтобы тискаться с бабами тайком!
Надя оттолкнулась задом от холодильника и ушла в комнату.
Служкин многозначительно поглядел на обомлевшую Ветку.
– Ну, бли-ин… – приходя в себя, протянула Ветка и поскребла в кудрях. – Что, значит, мне идти?..
Служкин грустно кивнул. Ветка поднялась, оправила юбку и пошла в прихожую. Служкин поплёлся за ней.
– Ты уж меня не провожай, – напяливая сапог, саркастически сказала Ветка. – Заходи, когда время будет, – она надела плащ, покачала головой и искренне добавила напоследок: – Не погибай.
Весь вечер Надя со Служкиным не разговаривала. Когда Тату уложили спать, Надя мыла на кухне посуду. Служкин сел у стола и сказал:
– Ну чего ты в бутылку лезешь? На меня остервенилась, Ветку на все корки разделала…
– Я уже говорила тебе, – рявкнула Надя, – чтобы ты эту любовницу свою, сучку, не смел сюда тащить!
– Я Ветку не тащил сюда, – покорно начал оправдываться Служкин. – Она сама забежала по пути. И она не сучка, не шлюха. Просто балда, задним местом в царствии небесном. И не моя любовница.
– Ты можешь мне сказать, что не спал с ней? – напала Надя.
Служкин тяжело вздохнул.
– И ещё смеет мне какие-то претензии высказывать!.. Алкоголик, нищий, шут гороховый, да ещё и бабник в придачу! Не будь Таты, я бы и секунды с тобой не жила! Нечего детей заводить, если не можешь дать им ничего хорошего!
– Ну ладно, – примирительно сказал Служкин. – Это всё здесь ни при чём. Я только хотел сказать, что Ветку ты обидела зря.
– И не смей мне больше говорить об этой проститутке!..
– Да не проститутка она! Уж лучше бы я связался с проституткой! Они уже снятся мне по ночам на этом чёртовом диванчике!.. – вырвалось у Служкина.
– Сам того захотел! Чего захотел – того и добился! – Надя швырнула посуду, закрыла воду, села за стол и неумело закурила. – А Ветку ты защищаешь только потому, что в душе сам точно такой же, как она, – недаром однокласснички! Тебе бы только за бабами волочиться, а до прочего и дела нет! Только ни одна баба на такого не позарится – одна я, дура, связалась! Ты и Будкина мне потому подсовываешь, чтобы я такой же была, как ты, и пикнуть не посмела!..
– Я тебе Будкина не подсовываю…
– А у меня с ним ничего и нету! – закричала Надя. – Я с ним не сплю, в гости к нему не таскаюсь, не целуюсь, на свиданья не бегаю!.. И вообще это не твоё дело, понял?!
– Ну и зря, что нету! – не выдержав, вспылил и Служкин. – Зря! Жалей, что не бегала, не целовалась, не трахалась! Святой из тебя всё равно не получится, потому что ты людей не любишь, а вся твоя порядочность только от ненависти ко мне! Одного-единственного Будкина сумела полюбить, да и того в жертву своей ненависти принесла! А Будкин сам к тебе не прибежит, потому что дурак – тоже не в свою душу глядит, а в чужие рты! А у меня всё то, от чего ты отказалась, было – слышишь, Надя, было! И это лучшее, что у меня было с тех пор, как я переехал на этот проклятый диванчик!
Глава 40Свини – свинями
Сразу после звонка зондеркоманда расселась за парты с откровенным интересом к предстоящему. Служкин насторожился. Он прошёлся у доски, словно пробуя пол на прочность, и сказал:
– Записываем тему урока…
Доска была исчеркана крестиками-ноликами, и Служкин взял тряпку. Вздох восторга промахнул по зондеркоманде за его спиной. На перемене смочить сухую тряпку в туалет бегал Ергин. Теперь от тряпки явственно пахло мочой.
Служкин побелел скулами и покраснел ушами, но не изменил выражения лица. С тряпкой в руках он продолжил:
– «…Профилирующие отрасли хозяйства Средней Азии».
Искоса поглядывая на Служкина и гомоня, зондеркоманда склонилась над тетрадями. Служкин вышагивал перед доской, словно в забывчивости держа тряпку в руках. Девочки на передних партах морщились. На галёрке Градусов и присные с досадой зажужжали: Географ тупорылый, не отразил, что сделали с его тряпкой!
Безостановочно диктуя, Служкин медленно углубился в проход между рядов. При его приближении Ергин с фальшивым усердием принялся строчить в тетради, на страницах которой пестрели химические формулы. Служкин сделал ещё шаг и вдруг ловко ухватил Ергина левой рукой за затылок, а правой прилепил к его физиономии тряпку и тряпкой начал тереть ергинскую рожу, как Аладдин свою лампу. Всё произошло совершенно беззвучно, быстро, и зондеркоманда охнула только тогда, когда Служкин с грохотом выломал тихо завывающего двоечника из-за парты, как доску из забора, и поволок к выходу.
Вытащив Ергина в коридор и не прикрыв дверь кабинета – чтобы зондеркоманда ужаснулась всему в подробностях, – Служкин тщательно повозил обомлевшего двоечника по полу, от всей души отвесил ему несколько таких пинков, от которых затрещал организм Ергина, и выбросил его вниз с лестницы. Только после этого Служкин запер дверь и пошёл мыть руки.
Он вернулся в класс с поддёрнутыми, как у эсэсовца, рукавами, с красными от холодной воды руками и с таким лицом, будто бы он был Сизифом, который только что наконец вкатил свой камень на вершину горы.