– Лёд толстый, – рассудительно заметила Тата. – Его только гвоздём пробить можно.
– Интересно, чем вы в садике занимаетесь? – задумчиво спросил Служкин, но Тата его не слушала, смотрела на реку.
Будкин вёл катер через огромную Каму наискосок – точно таракан перебегал футбольное поле. У дальнего берега против течения поднимался к городу танкер; белый бурун за его кормой клокотал, но танкер словно буксовал на месте – таким незаметным было его движение с борта летящей «Скумбрии». Будкин правил на старые отвалы левого берега, песчаные горы которого поднимались над болотистой прибрежной равниной. Над отвалами громоздилась какая-то высоченная решётчатая конструкция с каким-то то ли баком, то ли механизмом наверху. Оттуда к реке тянулась длинная, тоже решётчатая стрела.
«Скумбрия» сбрасывала скорость, подходя к причалу из ржавых труб. Причал был обвешан автомобильными покрышками, как папуас ракушками.
– Летом здесь трамвайчик швартуется, – пояснил Будкин. – Пляжники и рыболовы приезжают… А сейчас ещё никого нет.
– Одни мы, дураки, – буркнула Надя.
Лагерь они разбили на голой песчаной площадке на вершине отвала. Служкин поставил палатку и принёс вещи, Будкин насобирал плавника и развёл костёр. Надя стала жарить шашлыки. Тата выкопала в песке большую яму и напекла два десятка круглых «пирожков». Ржавая громада заброшенного насоса плыла над ними в нежно-фиалковом темнеющем небе.
Темнота словно бы поднималась из глубины земли, из глубины реки, как подпочвенная вода. Уже затлели искры бакенов на чёрной равнине Камы, а небо всё ещё оставалось светлым, и от этого всем было видно, как же оно высоко – так долго приходится добираться до него тьме. Но тьма всё-таки добралась и погасила небо, оставив лишь огни звёзд – так во время прилива над водой остаются верхушки камней.
Все расселись вокруг костра, шашлыки наконец дожарились, Будкин достал вино, но Тата уснула на руках у Служкина.
– Бедная девочка… – жалостливо сказала Надя, отнимая у Таты лопатку и задергивая комбинезон. – Уснула голодная…
– Может, разбудить?.. – тихонько предложил Служкин.
– Не надо. Положи её в палатку, только укутай потеплей.
Служкин унёс Тату в палатку, а когда вернулся, Надя и Будкин уже держали перед собой шампуры и негромко разговаривали.
– Будкин рассказывает свою великую мечту, – насмешливо сказала Служкину Надя.
– Это про кругосветное плавание?.. – Служкин тоже взял шашлык.
– Про него, – согласился Будкин. – А что? Дело у меня схвачено, деньги есть. Я, Витус, даже в затоне поинтересовался: сколько стоит, скажем, «Усолка». Ничего, поднять можно.
– На этой старой сковородке ты в затоне и затонешь.
– Чего, Витус, ты меня за дурака держишь? Я её подремонтирую, перестрою, движок модифицирую, а то мощь есть, а скорость мала…
– Это речной катер, кретин. Он не может ходить по морю.
– А я ему для горючего запасную ёмкость поставлю, это не проблема. Нафиг мне пассажирская палуба? Пусть там цистерна стоит. А чтобы не перевернуться, я придумал такую хреновину – полые пластиковые гондолы на консолях справа и слева. Получится вроде тримарана, как у этих чуваков из Полинезии.
– И что, денег не жалко? – спросила Надя.
– А что мне деньги? – Будкин пожал плечами. – Всё, чего мне надо, у меня уже есть. На жизнь всегда заработаю. Родители с меня ничего не требуют, даже сами помогать лезут. И девки у меня нету, на которую можно тратиться… Куда мне деньги девать?
– Трать на меня, – предложил Служкин.
– На тебя, Витус, много не истратишь. Тебе купил бутылку – и до воскресенья ты счастлив.
– Построил бы уж тогда яхту… – задумчиво сказала Надя. – Ведь красивее, чем на старом буксирном катере.
– Яхта – это долго, Надюша, – ответил Будкин. – Пока её построишь, вся мечта уже засохнет. А мне поскорее хочется. Заколебала эта жизнь бессмысленная… Ещё немного, и совсем привыкну, стану жлобом, и тогда уж ничего не нужно будет. Начну по казино бабки садить, по кабакам дорогих шлюх клеить, которые за баксы дерьмо жрать готовы, а про себя думают, что они декабристские жёны… А ты бы пошёл, Витус, со мной в кругосветку?
– Не-а, – Служкин усмехнулся. – Мне в Речниках интереснее, чем в Сингапуре.
– А раньше обещал…
– Это было в детстве. С тех пор я вырос. И меня порядком изжевало.
– Эх, Витус, – протянул Будкин. – Утратил ты дух романтики. А вот так выйти бы из нашего затона, и дальше – Кама, Волга, Каспий, а потом Турция, Босфор, Афины, Трапезунд, Мальта, Гибралтар, потом – Атлантика, Америка, Мексика… – Будкин, зажмурившись, сладострастно прошептал: – Индийский океан…
Служкин согнулся, подбрасывая в костёр палку.
– Нету этого ничего, – сказал он, глядя в огонь. – Как географ, заявляю тебе со всем авторитетом. Всё это выдумки большевиков. А на самом деле Земля плоская и очень маленькая. И всем её хватает. А мы живём в её центре.
– Ну тебя нафиг, – махнул рукой Будкин и обратился к Наде: – А знаешь, Надюша, как я назову свой катер? «Надежда»! Слово очень красивое. И имя. И ты. Пойдём со мной в кругосветное плавание, а он пускай здесь остаётся и пьёт своё разбавленное пиво из трёхлитровой банки. Пойдёшь?
– Пойду, – согласилась Надя. – Но в полукругосветное. До Америки, – и она засмеялась, видя искреннее огорчение Будкина.
Только через час они доели шашлыки и допили вино. Будкин посидел некоторое время, мечтательно глядя в небо, и сказал:
– Пойти, что ли, на «Скумбрии» по ночной Каме покататься?..
Он тяжело поднялся и пошагал от костра. Служкин молчал.
– Отпусти меня с ним, а? – вдруг жалобно попросила Надя.
– Иди, – после раздумья согласился Служкин и негромко добавил: – Всё равно неизвестно, кто кого отпускает…
Надя помолчала, потом придвинулась к нему, обняла за шею и поцеловала в небритую щёку. Затем она вскочила и побежала в темноту, но, пробежав десять шагов, неожиданно повернула к палатке, залезла туда и что-то вытащила.
– Ты от костра не отходи и за Татой следи, – вернувшись, сказала она. – Пощупай ей штанишки – если мокрые, то запасной комбинезон у меня в сумке. А это тебе, чтобы одному не грустно было, – и она протянула Служкину бутылку коньяка.
– «Променял друга на рюмку, правда, очень хорошего, коньяка», – печально улыбнувшись, процитировал Служкин и взял бутылку.
Он сидел у костра один – будто один на целой планете, будто один в лунном кратере, потому что почти со всех сторон его песчаную площадку ограждали невысокие зубцы песчаных хребтов, а за их гребнями ярко и густо горели звёзды. Внеземное ощущение усиливала и решётчатая громада старого насоса – то ли это опустился космический корабль, то ли на полушаге застыл фантастический треножник марсиан. Выкурив полпачки и выпив полбутылки, Служкин поднялся, проверил Тату и пошагал к опоре насоса.
По монтажной лесенке, охваченной обручами, Служкин вскарабкался на самый верх конструкции. Отсюда и была видна вся плоская Земля, на которой он жил: тёмные боры Закамска, россыпь огней Речников вдоль кромки обрыва, ярко освещённый затон со спящими кораблями, широкая и чёрная лаковая дорога Камы, лунный кратер с палаткой и костром, равнина незнакомой Служкину стороны реки, укрытая светлым ночным туманом, и целое озеро огней далёкого города.
Звёзд на небе было так много, что казалось, будто там нельзя сделать и шага, чтобы под ногой не захрустело. Однако, видимо, никто там не ходил, потому что стояла такая тишина, что можно было услышать, как в глубине реки собираются завтрашние волны, как с шорохом мягко укладывается на землю лунный свет, как под тёплыми одеялами стучит сердечко Таты, как, потрескивая, ржавеет металл, как улыбается весна, шагая издалека без устали, как ветер ерошит невесомые перья на крыльях снов, как в душе зреют слезы, которые не дано будет выплакать, как волна мягко баюкает лодку, так и не отвязанную от причала, ритмично покачивает её – с носа на корму, с носа на корму, с носа на корму…
Глава 42Виктор Сергеевич Макиавелли
– Витус, твою мать! На фиг ты криво-то клеишь!?
– Это у тебя глаза кривые, а я клею – прямее не бывает! Сделаем, как в Эрмитаже…
Служкин и Будкин, толкаясь плечами, ползали по полу в ванной комнате Будкина и оклеивали стену кафельной плиткой. В это время в дверь позвонили. Служкин, оказавшийся к выходу ближе, пошёл открывать, вытирая руки тряпкой. За дверью стояла Кира.
– Будкина можно? – спросила она, словно у незнакомого.
– Будкин, к тебе какая-то девушка, – громко сказал Служкин, возвращаясь в ванную. Будкин пошёл в прихожую, а Служкин продолжал клеить кафель.
– А-а, это ты… – услышал он голос Будкина. – Проходи на кухню…
На кухне Будкин усадил Киру и угостил пивом. Оба они долго молчали, и наконец Кира сказала недовольным тоном:
– Ну выпроводи его как-нибудь, что ли…
– Я не хочу его выпроваживать… – пробурчал в ответ Будкин.
– Тогда накачай его, чтобы он уснул.
– Зачем?
Служкин услышал, как Кира яростно щелканула зажигалкой.
– Видишь ли, – вдруг сказал Будкин. – Думаю, этого больше не надо.
– Почему, позволь узнать?
– Я люблю другую девушку, – просто ответил Будкин.
– Раньше тебе подобное не мешало.
– Раньше было раньше.
– И кто она?
– Жена Витуса.
– Вот как? – изумилась Кира. – А он об этом знает?
– Знает.
– И как реагирует?
– Спроси у него, – с досадой сказал Будкин.
– Ладно, – после паузы сказала Кира, и было слышно, как она встала, отодвинув табуретку. – Ты меня проводишь?
– Ты ведь близко живёшь… – виновато произнёс Будкин.
– Тогда прощай, – холодно и жёстко отрезала Кира, вышла из кухни и требовательно постучала в дверь ванной: – Виктор, проводи меня.
Служкин вздохнул и ожесточённо почесался.
У подъезда Кира оценивающе осмотрела затрапезный наряд Служкина, презрительно отвернулась и сунула Служкину локоть, твёрдый, как автобусный поручень. На третьем этаже из раскрытого окна кухни в тёплые, почти майские сумерки свисал Будкин и курил. Кира и Служкин напряжённо пошагали по тротуару прочь от будкинского подъезда.