Что касается коммерции, не следует забывать о том, что морские перевозки, пускай относительно дешевые, обычно подразумевают четырехкратную обработку грузов – по месту происхождения, на экспортной пристани, на импортной пристани и на внутренних складах розничной продажи, а вот континентальная железная дорога способна доставить груз прямиком с производства (экспорт) на склад (импорт). Следовательно, при прочих равных условиях окраинная океанская торговля позволяет формировать «зону проникновения», окружающую континенты, и внутренние пределы этой зоны приблизительно обозначены расходами на четыре погрузки-выгрузки при океанических и железнодорожных перевозках с ближайшего побережья; эти расходы сопоставимы со стоимостью двух погрузок-разгрузок и континентальных железнодорожных перевозок. Говорят, что английский и немецкий уголь конкурируют в этом отношении в ходе поставок в Ломбардию.
Российские железные дороги имеют протяженность 6000 миль, от Вирбаллена[63] на западе до Владивостока на востоке. Российская армия в Маньчжурии столь же убедительно утверждает сухопутное могущество, как британская армия в Южной Африке утверждает могущество морское. Правда, Транссибирская ветка по-прежнему остается единственной и не слишком надежной линией, но уже в этом столетии всю Азию наверняка покроет сеть железных дорог. Пространства Российской империи и Монголии настолько обширны, а их потенциал в области народонаселения, пшеницы, хлопка, топлива и металлов настолько неисчислимо велик, что неизбежно возникновение и развитие целого огромного экономического мира, более или менее обособленного и недоступного для морской торговли.
Когда мы рассматриваем эту картину былых и нынешних исторических изменений, разве нам не бросается в глаза некоторая стабильность географических связей? Не является ли осевым регионом мировой политики та обширная область Евразии, которая недостижима для кораблей, но в древности была открыта для верховых кочевников, а сегодня постепенно покрывается бесчисленными линиями железных дорог? Здесь имелись и имеются по сей день все условия для создания военного и экономического могущества масштабного, пусть и ограниченного характера. Россия заменила собой Монгольскую империю. Ее давление на Финляндию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию, Индию и Китай пришло на смену былым набегам кочевников-степняков. В мире как таковом она занимает стратегическое центральное положение, подобно Германии в Европе. Она может наносить удары во все стороны – и подвергнуться нападению отовсюду, за исключением севера. Полагаю, что развитие современной железнодорожной сети на ее территории – лишь вопрос времени. Маловероятно, что какое-либо возможное социальное потрясение существенно изменит ее отношение к великим географическим пределам собственного существования. Мудро признавая фундаментальные ограничения своего могущества, правители России расстались с Аляской; для России столь же политически важно не владеть ничем в море, как для Великобритании – господствовать в океане.
За пределами осевой зоны, в большом внутреннем полумесяце, находятся Германия, Австрия, Турция, Индия и Китай, а во внешнем полумесяце расположены Великобритания, Южная Африка, Австралия, Соединенные Штаты Америки, Канада и Япония. В нынешнем состоянии баланса сил центральное (осевое) государство, то есть Россия, не эквивалентно периферийным государствам, а Франция притязает на уравновешивание России. Соединенные Штаты Америки недавно сделались восточной силой, влияющей на баланс сил в Европе опосредованно, через Россию, и Америка достроит Панамский канал, чтобы ресурсы Миссисипи и Атлантики стали доступными Тихому океану. С этой точки зрения настоящий водораздел между востоком и западом пролегает по Атлантическому океану.
Смещение баланса сил в пользу осевого государства в результате расширения последнего за счет окраинных земель Евразии позволит использовать обширные континентальные ресурсы для строительства флота, что чревато возникновением мировой империи. Это может произойти, если Германия заключит союз с Россией. А потому угроза подобного развития событий должна заставить Францию сотрудничать с заморскими державами; вместе же Франция, Италия, Египет, Индия и Корея превратятся в оплоты внешнего морского могущества, откуда флоты будут поддерживать армии, вынуждать «осевых» союзников разворачивать сухопутные части и мешать им целиком сосредоточиться на строительстве флота. В меньших масштабах именно этого результата добился Веллингтон, опираясь на морскую базу в Торреш-Ведраш в ходе войны на Иберийском полуострове[64]. Не исключено, что мы в конечном счете сможем по достоинству оценить стратегическую функцию Индии в составе Британской империи. Разве не эта идея лежит в основе утверждения мистера Эмери[65] о том, что британский фронт простирается от мыса Доброй Надежды через Индию до Японии?
Развитие громадного потенциала Южной Америки способно оказать решающее влияние на мировую систему. Вследствие этого могут укрепиться Соединенные Штаты Америки – или, с другой стороны, если Германия успешно оспорит доктрину Монро[66], Берлин может отказаться от политики, которую я охарактеризовал как осевую. Конкретные комбинации приведенных в состояние равновесия сил чисто умозрительны; я лишь утверждаю, что с географической точки зрения эти комбинации, скорее всего, должны учитывать осевое государство, которое всегда стремится к величию, но обладает ограниченной властью, если сравнивать его с окружающими окраинными и островными государствами.
Конечно, я рассуждаю как географ. Фактический баланс политических сил в любой момент времени, безусловно, представляет собой, с одной стороны, плод географических условий, как экономических, так и стратегических, а с другой стороны выступает итогом сравнительной численности, доблести, снаряженности и организованности конкурирующих народов. Пропорционально достаточной точной оценке указанных характеристик мы, вероятно, способны уладить наши разногласия путем переговоров, не прибегая к грубой силе оружия. Географические величины в таких расчетах заведомо более измеримые и почти постоянные в сравнении с величинами человеческими. Следовательно, мы вправе ожидать того, что наша формула окажется в равной степени применимой к прошлой истории и к нынешней политике. Общественные движения во все времена опирались, по существу, на одни и те же физические черты, ибо я сомневаюсь, что прогрессирующее высыхание Азии и Африки, даже будь оно доказано, принципиально изменило в исторический период человеческую среду. Марш империи на запад видится мне кратковременным утверждением окраинной власти на юго-западной и западной оконечности осевой области. Ситуация на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке отражает неустойчивое равновесие внутренних и внешних сил в этих районах окраинного полумесяца, где местная власть в настоящее время практически отсутствует.
В заключение можно прямо указать, что стремление установить власть над Россией вместо владычества над внутренними районами не приведет к снижению географической значимости осевой позиции. Если, например, Китай при поддержке японцев решит низвергнуть Российскую империю и завоевать ее территорию, это станет «желтой опасностью» для свободы всего мира только потому, что к ресурсам великого континента добавится океаническое измерение; данного преимущества Россия как владелица осевого положения пока лишена.
Перед докладом председатель[67]заявил: «Мы всегда искренне рады выслушать соображения нашего друга господина Маккиндера по любому вопросу, поскольку уверены, что он непременно сообщит нам нечто любопытное, оригинальное и ценное. Нет необходимости представлять столь преданного друга общества его членам, поэтому я сразу же приглашаю докладчика приступить к чтению».
После доклада председатель сказал следующее: «Полагаю, господин Спенсер Уилкинсон выступит с критикой доклада господина Маккиндера. Разумеется, в таких вопросах не обойтись без затрагивания географической политики».
Мистер Спенсер Уилкинсон:
Мне представляется, что наиболее естественным и наиболее искренним первоначальным откликом на доклад будет желание выразить нашему гостю признательность и благодарность, ибо – думаю, присутствующие со мною согласятся – мы только что выслушали одно из самых воодушевляющих сообщений за длительный срок. Слушая этот доклад, я с сожалением поглядывал на пустующие места в зале, и мне очень жаль, что наше заседание не смогли посетить члены кабинета министров, поскольку, на мой взгляд, в докладе господина Маккиндера изложены сразу две основные политические доктрины: первую не назовешь новой – полагаю, она была выдвинута в конце прошлого столетия, и эта доктрина гласит, что благодаря современному усовершенствованию паровой навигации мир сделался единым и обрел общую политическую систему. Увы, я подзабыл, какое именно выражение употребил господин Маккиндер; кажется, он сравнил взрыв снаряда в замкнутом помещении со взрывом вовне. Позвольте мне изложить ту же мысль следующим образом: всего половину столетия назад государственные деятели играли на нескольких клетках шахматной доски, а оставшиеся поля пустовали, но сегодня мир представляет собой замкнутую шахматную доску, и каждый ход того или иного государственного деятеля должен принимать во внимание все клетки без исключения. Сам я могу только пожелать, чтобы у нас появились министры, уделяющие больше времени изучению собственной политики с той точки зрения, что невозможно перемещать какую-либо фигуру, игнорируя остальные клетки доски. Мы слишком склонны воспринимать нашу политику так, как если бы она делилась на водонепроницаемые отсеки, каждый из которых не имеет выхода в мир снаружи, однако, смею заявить, сегодня крайне важен тот факт, что л