[73]. Фотография, которую показывал господин Маккиндер, напомнила мне ту, которую вы все могли видеть несколько месяцев назад, снимок из Южной Африки, повозки, пересекающие реку; если забыть о форме крыши над повозкой, это в точности фургон бурского коммандо. У нас, напомню, возникли те же затруднения, с какими сталкивались все цивилизованные государства, боровшиеся со степняками. Когда цивилизованные державы в окраинных землях слабеют и привлекают небольшие наемные войска на свою защиту, они начинают рушиться, и вот тогда, как мне кажется, вступает в действие степная сила. В ее основе нет серьезной экономической мощи, но именно то обстоятельство, что степняки благополучно укрывались в недоступных пустынях и обрушивались на соседей, когда те слабели, обеспечило степным народам их успех.
Кроме того, существует третья система, ведомая населению морских побережий. Эти люди не могли похвастаться чисто военным могуществом, зато они были чрезвычайно подвижны – вспомним викингов или сарацин, когда те господствовали в Средиземноморье, или елизаветинскую Англию в ее противостоянии Испании на морях. Чем ближе к современности, тем больше перемен наблюдается в сельском хозяйстве и в состоянии былых аграрных государств, которые превращаются постепенно в индустриальные государства. Еще я бы отметил, что многие степные области со временем стали сельскохозяйственными и промышленными. А также примечателен тот факт, что очень редко в истории случается, чтобы какое-либо государство достигало статуса великой державы, оставаясь в рамках одной системы. Тюрки начинали как степняки, которые устраивали набеги на Малую Азию; затем они сформировали регулярную военную силу и оружием создали великую Османскую империю, после чего на некий срок стали ведущей морской державой Средиземноморья. Да и древним римлянам, чтобы одолеть Карфаген, пришлось наращивать морское и сухопутное могущество; вообще, чтобы считаться по-настоящему великим, государство должно сочетать оба элемента силы. Рим был великой военной державой, располагал окраинной областью в качестве оплота и опирался на морскую силу. Мы сами всегда рассчитывали на промышленные ресурсы Англии. Российская империя, которая владеет обширным степным регионом, где больше не осталось прежних степняков, экономически принадлежит к сельскохозяйственному миру, который покорил степь и превращает последнюю в крупную аграрно-индустриальную силу, совершенно неведомую древним степнякам.
Господин Маккиндер утверждает, что лишь в минувшем столетии сельскохозяйственные народы захватили и заселили южные степи самой России. То же самое происходит в Центральной Азии; повсюду наблюдается исчезновение прежних степняков, и постепенно формируются две военно-промышленные силы, одна из которых проецируется из континентального центра, а вторая исходит из моря и сдвигается в глубь континента ради необходимой промышленной базы, ибо морская сила, если за нею не стоят крупная промышленность и многочисленное население, слишком уязвима, чтобы полноценно участвовать в мировом соперничестве.
Признаться, у меня осталось много замечаний, но я ограничусь, если позволите, еще всего одним комментарием, навеянным словами господина Маккиндера. От перемещения на лошадях и верблюдах практически отказались, теперь мы рассуждаем о перемещениях по железным дорогам в противовес передвижению по морю. Хотелось бы указать на то, что морская свобода действий значительно возросла по сравнению с античными временами, особенно это касается количества людей, которых можно перевозить. В былые времена корабли были достаточно быстрыми, но маловместительными, а набеги морских народов случались сравнительно редко. Я ни в коем случае не подразумеваю какой-либо текущей политики, просто констатирую тот факт, что море лучше подходит для перемещения войск, если только в нашем распоряжении нет пятнадцати или двадцати идущих параллельно железнодорожных путей. Думаю, можно сказать так: море и железная дорога в будущем, близком или, может быть, отдаленном, примут к себе воздух как средство передвижения; когда это произойдет (раз уж мы обсуждаем протяженную Колумбову эпоху, полагаю, допустимо попытаться заглянуть в будущее), нынешнее географическое распределение в значительной степени утратит свою ценность. Успех будет сопутствовать государствам, обладающим крупнейшей производственной базой. Не имеет значения, где они находятся – в центре континента или на островах; народы, располагающие промышленным могуществом, силой изобретательства и науки, смогут победить всех остальных. На сем позвольте закончить.
Мистер Хогарт[74]:
Поскольку час уже поздний, а температура на улице довольно низкая, я не буду отнимать ваше время чрезмерно долгими рассуждениями. Безусловно, мы прослушали чудесный, наводящий на размышления доклад, и, по-моему, нет необходимости советовать ни докладчику, ни любому, кто слушал, пытаться мыслить по-имперски. Я бы только попросил мистера Маккиндера объяснить следующее. Неужели он действительно считает – это любопытный факт, но как он намеревается это доказать? – что ситуация в пресловутой внутренней осевой области будет принципиально отличаться от того, что наблюдалось там ранее? Допустим, имеется некое стабильное положение дел, страна развивается до тех пор, пока не начинает экспортировать собственную продукцию во внешний мир; отсюда делается вывод, что мы никогда больше не увидим того состояния, которым характеризовалась вся древняя история этого великого центрального региона, который постоянно направлял избыток населения в окраинные земли, тогда как последние откликались каждая собственным цивилизирующим влиянием… И еще одно замечание у меня появилось вот по какому поводу. Хотелось бы поддержать господина Эмери в его возражениях против утверждения о влиянии греков на славян. Боюсь, я не могу принять упомянутое разделение цивилизаций на греческую и римскую. Россия в настоящее время может быть причислена к цивилизованным странам, но я не стал бы утверждать, что ее приобщила к цивилизации православная церковь; полагаю, нужны ученые изыскания, чтобы выяснить степень цивилизирующего влияния православной церкви в мировом масштабе. Русская цивилизация в большей степени обусловлена социальной культурой, которую насаждал Петр Великий и которая была, скорее, римской, нежели греческой. Впрочем, сильнее всего мне хочется услышать ответ на мой первый вопрос. Действительно ли господин Маккиндер ожидает каких-то практических последствий от нового деления мира на окраинные и осевые области?
Мистер Маккиндер:
Благодарю всех выступивших за их замечания и высказанные возражения. Приятно, что моя формула вызвала такой интерес. Я имею в виду ровно то, о чем спрашивал господин Хогарт; что впервые в истории человечества – здесь я отвечаю также сэру Томасу Холдичу – в степных краях мы наблюдаем стабильный прирост населения. Это настоящая революция, и всему миру приходится с нею считаться. Крайне сомнительно, и в этом я согласен с господином Эмери, что количество людей, вышедших в древности из Азии, было действительно велико. Мне кажется, что причиной всего, как справедливо отмечено, был сам их подвижный, кочевой образ жизни. Малое число выходцев из степных земель вполне могло добиться многого, учитывая их относительную подвижность в сравнении с оседлым сельскохозяйственным населением.
Что касается вопроса сэра Томаса Холдича о том, что побуждало кочевников к перемещениям, то сэр Клементс Маркхэм[75] указал, что кочевники вырывались из своего оплота отнюдь не единожды. Я исхожу из того факта, что кочевые народы пересекали территорию нынешней России на протяжении тысячи лет. При наличии такой непрерывной череды вторжений в окраинные земли не вижу причин пытаться искать какие-то уникальные физические изменения, способные объяснить миграцию. Все рассказы о вторжениях, со времен древних греков, описывают варваров, пьющих кобылье молоко и ведущих кочевой образ жизни; посему я отталкиваюсь от того факта, что эти народы были кочевыми и оставались таковыми две тысячи лет. При всем старании не нахожу ни малейших доказательств в пользу каких-либо крупных физических изменений или в пользу наличия крупного оседлого населения. Насколько я могу судить, Свен Хедин[76] отвергает идею о том, что мы должны допускать существенное изменение климата, чтобы объяснить положение дел в Центральной Азии. Там дуют сильные ветры и много песка, время от времени ветер разносит песок на сотни миль по пустыне. Он определяет течение рек и береговую линию озер, и, несомненно, достаточно сильной бури, способной изменить русло реки, чтобы погиб город, лишенный воды. Сам факт наличия кочевников и богатых земель, доступных для разграбления, видится мне достаточным основанием для моей теории. Думаю, в будущем состоится экономическое разделение провинций, одни будут связаны преимущественно с морем, а другие – с сердцем континента и железными дорогами.
По-моему, господин Эмери слегка увлекся в своем предположении, что крупные армии возможно перемещать исключительно посредством морского флота. Немцы направили во Францию почти миллион человек, перевозили людей и грузы по железным дорогам. Россия тарифами и другими способами неуклонно развивает свою внеокеаническую, простите мне такое выражение, экономическую систему. Вся ее политика – тут и пошлины, и собственная ширина железнодорожного пути – состоит в том, чтобы обезопасить себя от внешней океанической конкуренции[77]. Что касается промышленных ресурсов как основы морского могущества, с этим я полностью согласен. По моим расчетам, немалое промышленное богатство Сибири и Европейской части России наряду с покорением нескольких окраинных районов позволит построить флот, необходимый для создания мировой империи. Деление сил, предложенное господином Эмери, немного отличается от моего, но, по сути, наши взгляды сходятся. Я говорю о внутренней сухопутной подвижности, о густонаселенных окраинах и о внешней морской силе. Действительн