Следующий этап в развитии Эгейского бассейна преподает нам, по-видимому, тот же урок. Приручившие лошадей племена, говорившие на древнегреческом, проникли с севера на полуостров, который ныне образует материковую часть Греции, и обосновались там, эллинизируя местных жителей. Эти эллины выдвинулись к оконечности полуострова Пелопоннес, связанного с континентом тонким Коринфским перешейком. Отсюда, утвердив морское могущество на этой относительно крепкой полуостровной базе, одно из эллинских племен, а именно дорийцы, сумело покорить Крит, меньшую, зато полностью изолированную базу.
Прошло несколько столетий, на протяжении которых греки плавали вдоль южного побережья Пелопоннеса в Ионическое море и колонизировали берега этого моря. В итоге полуостров превратился в цитадель греческого морского мира. На «внешних» берегах Эгейского и Ионического морей поселения греческих колонистов образовали что-то наподобие узкой полосы, уязвимой для нападений с тыла. Лишь на центральном полуострове греки чувствовали себя в относительной безопасности (впрочем, из истории известно, что они были чрезмерно самоуверенным народом).
На восточный, «внешний» берег Эгейского моря вышли из внутренних районов Азии персы, обрушившиеся на греческие города у моря, и афинский флот доставлял по воде подмогу из полуостровной цитадели; сама же война переросла в столкновение морской и сухопутной силы. Персидский набег с моря удалось отразить при Марафоне[115], после чего персы вернулись к привычной стратегии сухопутного доминирования: при царе Ксерксе они совершили обход по суше, переправились на лодках через пролив Дарданеллы и двинулись на греков с севера, рассчитывая «растоптать осиное гнездо», откуда прилетали больно жалившие насекомые. Но персидские усилия не увенчались успехом, а заслугу завершения первого этапа в становлении морского могущества следует приписать македонцам, наполовину грекам и наполовину варварам, которые явились с «основания» полуострова и завоевали лежавшую южнее греческую морскую базу, а затем двинулись в Азию, через Сирию в Египет, уничтожив по дороге финикийский Тир. Тем самым они создали «закрытое море» в восточном Средиземноморье, лишив греков и финикийцев морских баз. После этого царь македонцев Александр мог смело идти дальше, в Переднюю Азию. Можно, конечно, рассуждать о подвижности кораблей и о «длинной руке» флота, но морское могущество как таковое зависит прежде всего от наличия соответствующих баз, производительных и безопасных. Греческая морская мощь развивалась аналогично египетской речной мощи, и финал для обоих был одинаковым; торговля по морю успешно велась и без защиты военного флота, поскольку все побережья принадлежали одной стране.
Теперь отправимся в западное Средиземноморье. Расположенный там Рим возник как укрепленный город на холме, а у подножия последнего находились мост и речной причал. Этот город на холме с мостом и портом был цитаделью и рынком для малочисленных крестьян, которые возделывали почву Лация, «широкую землю», или равнину, между Апеннинами и морем. «Отец»-Тибр с точки зрения судоходства представлял собой небольшой поток, пригодный для плавания на малых мореходных судах, которые поднимались от побережья на несколько миль против течения, но этого оказалось достаточно, чтобы обеспечить Риму преимущество перед соперниками – городами на альбанских и этрусских холмах. У Рима были мост и внутренний порт, как и у Лондона.
Опираясь на производительность Лация, римляне через Тибр выплывали в западное Средиземноморье. Вскоре началась их конкуренция с карфагенянами, которые развивали хозяйство в плодородной долине Мержедех на мысу через море. Вспыхнула Первая Пуническая, или Финикийская, война, и римляне победоносно утвердились на море. Затем они расширили свою базу, присоединив к Лацию весь Италийский полуостров вплоть до реки Рубикон.
В ходе Второй Пунической войны карфагенский полководец Ганнибал попытался разрушить римское морское могущество, совершив обходной маневр по суше, подобно Ксерксу и Александру, которым также противостояли морские силы. Он переправил свое войско из Африки в Иберию (Испанию) через узкий пролив, а затем устремился через южную Галлию в Италию. Но Ганнибал потерпел поражение, а Рим аннексировал средиземноморские побережья Галлии и Испании. Захватив сам город Карфаген в Третью Пуническую войну, римляне превратили западное Средиземноморье в «закрытое море», поскольку теперь все берега принадлежали одной сухопутной державе.
Оставалось объединить владычество над западным и восточным бассейнами Средиземного моря, которые соединяются через Сицилийский и Мессинский проливы. Римские легионы заняли Македонию и промаршировали по Азии, но различие между латинским Западом и греческим Востоком сохранялось, что сделалось очевидным, когда разгорелась гражданская война между римскими правителями Запада и Востока, Цезарем и Антонием. В морской битве у мыса Акций, одном из решающих сражений мировой истории, западный флот Цезаря уничтожил восточный флот Антония. С тех пор пять столетий все Средиземное море являлось «закрытым», «внутренним»; потому мы сегодня привыкли думать о Римской империи как о преимущественно сухопутной державе. Ей не требовалось большого флота, не считая нескольких «полицейских» кораблей, чтобы поддерживать порядок над основными торговыми путями Средиземного моря; точно так же египетские фараоны в свое время подчинили себе весь Нил. Снова сухопутная сила завершила этап соперничества на воде, лишив морскую силу ее баз. Да, состоялось кульминационное морское сражение при Акции, а флот Цезаря сумел первым добиться заслуженной награды всех последующих флотов-победителей – полной власти над морем. Но впоследствии эта власть удерживалась не на море, а на суше, конкретно на побережьях.
Когда Рим завершил организацию своей власти в Средиземноморье, наступила долгая переходная эпоха, на протяжении которой постепенно происходило океаническое развитие западной цивилизации. Переход начался с римской дорожной системы, призванной обеспечить большую свободу действий легионам.
После окончания Пунических войн оказалось, что четыре латиноязычные провинции окружают западное Средиземноморье – речь об Италии, южной Галлии, восточной и южной Испании, а также о карфагенской Африке. Безопасность внешних границ африканской провинции гарантировалась пустыней Сахара, Италию защищал Адриатический «ров», но вот в Галлии и Испании обнаружились неудобные соседи – непокоренные кельтские племена. Иначе говоря, перед империей встала знакомая дилемма – либо наступать и положить конец угрозе, либо окопаться и отражать набеги, но саму угрозу не уничтожать. Отважный народ избрал первый путь, и в итоге римские дороги пролегли до океана на пространстве в тысячу миль от мыса Сент-Винсент до устья Рейна. Тем самым латинская часть империи обрела опору в двух особенностях физической географии: с одной стороны находилось Латинское море (западное Средиземноморье), а с другой располагался Латинский полуостров – между Средиземным морем и океаном[116].
Юлий Цезарь закрепился на побережье Бискайского залива и построил флот, позднее разгромивший флотилию венетов, приплывших из Бретани. Затем, поскольку британские кельты поддерживали своих сородичей в Галлии, он пересек Ла-Манш и сокрушил их островную базу. Спустя сто лет римляне завоевали всю низинную, наиболее плодородную Британию, устранив опасность возникновения морской силы на галльском побережье. Ла-Манш по этой причине также превратился в «закрытое море» во власти сухопутной силы.
Минуло четыре столетия, и сухопутная сила Рима ослабела, так что моря по обе стороны Латинского полуострова вскоре перестали быть «закрытыми». Северяне из своих фьордов совершали набеги в Северном море, отваживались пересекать Ла-Манш и даже Гибралтарский пролив, проникали в Средиземноморье; их морская сила мало-помалу утверждалась на всем Латинском полуострове. Они основали передовые базы на Британских островах и на Сицилии, а порой дерзко нападали на побережья Нормандии и южной Италии.
Между тем сарацинская конница на верблюдах вырвалась из Аравии и отняла у империи Карфаген, Египет и Сирию, то есть провинции, лежавшие к югу от Средиземного моря. Затем они построили собственный флот и сумели оккупировать часть Сицилии и Испании. Таким образом, Средиземноморье утратило положение «внутренней» области империи, сделалось рубежом, разделявшим христианский и исламский миры. При этом многочисленность кораблей позволяла сарацинам сохранять за собой Испанию (к северу от моря) – точно так же, как в более ранние времена господство Рима позволяло ему владеть Карфагеном (к югу от моря).
Добрую тысячу лет латинский христианский мир оставался узником Латинского полуострова и островной Британии. Он тянулся на полторы тысячи миль на северо-восток, если мерить по прямой, от океанского побережья и Священного мыса древних[117] до Копенгагенского пролива, а в пятнадцати сотнях миль на восток, меряя тем же способом, лежало извилистое средиземноморское побережье, вплоть до проливов в Константинополе. Малый полуостров придвигается к большому через проливы: с одной стороны Скандинавия, с другой стороны Малая Азия; а за этими сухопутными преградами образовались два опоясанных сушей бассейна – Балтийское и Черное моря. Если допустить, что Британия как бы компенсировала Италию, то симметрия дистальной оконечности[118] большого полуострова позволяла мысленно наложить на карту латинский крест: макушка – Германия, боковины – Англия и Италия, опора – Испания, а центр – Франция; тем самым словно подчеркивалось существование церковной империи пяти народов, которая, даже сместившись к северу, выступала средневековым наследником государства римских цезарей. Однако на востоке, где Балтийское и Черное моря впервые начали определять полуостровной характер Европы, рубежи выглядели менее четкими, поскольку Балканский полуостров устремлялся на юг, постепенно сужаясь и перетекая в исторический небольшой Греческий полуостров.