Из вышеприведенного описания следует, что Хартленд, Аравия и Сахара совокупно составляют широкий изогнутый пояс, недоступный для мореплавателей, если не принимать в расчет три аравийских водоема. Этот пояс простирается через великий континент, от Арктики до атлантического побережья. В Аравии он выходит к Индийскому океану и, как следствие, делит оставшуюся часть континента на три обособленных области, где реки впадают в океан, свободный ото льда. Эти области таковы: тихоокеанские и индийские склоны Азии; полуострова и острова Европы и Средиземноморья; африканский мыс к югу от Сахары. Последняя область отличается от двух других следующим важным фактом: ее крупные реки – Нигер, Замбези и Конго – наравне с малыми, будь то Оранжевая или Лимпопо[140], протекают по внутреннему плоскогорью и срываются с крутого обрыва, орошая относительно короткую полосу узких прибрежных низменностей. На плоскогорье русла этих рек судоходны на протяжении нескольких тысяч миль, но они лишены выхода в океан, как и реки Сибири. То же самое, разумеется, верно и для Нила выше порогов. Поэтому мы можем рассматривать внутреннюю часть Африки к югу от Сахары как второй Хартленд. Давайте впредь именовать его Южным Хартлендом в противоположность Северному Хартленду Азии и Европы.
Несмотря на широтные различия, эти два Хартленда обнаруживают поразительные сходства. Огромный лесной массив, главным образом вечнозеленые сосны и ели, тянется от северной Германии и побережья Балтики до Маньчжурии, в результате чего леса Европы словно сливаются с лесами тихоокеанского побережья. К югу от этой лесной зоны Хартленд пустеет, деревья растут лишь по берегам рек и в горах. Эта обширная травянистая территория представляет собой плодородную прерию вдоль южной границы леса, по весне она изобилует цветами, но южнее, по мере нарастания засушливости, трава встречается все реже. Обычно об этой травянистой местности говорят как о степи, не разделяя ту на богатую и бедную растительностью, но, строго говоря, правильно так называть только менее плодородные южные земли вокруг пустынных участков Туркестана и Монголии. Степи, вероятно, были исходной средой обитания лошадей, а южные края – средой обитания двугорбых верблюдов.
Южный Хартленд также обладает просторными лугами и пастбищами, которые в Судане постепенно прибавляют в плодородии, если мерить от рубежа Сахары до тропических лесов побережья Гвинеи и Конго. Здешние леса не дотягиваются до Индийского океана, за ними лежит травянистая возвышенность, которая соединяет суданские луга с лугами Южной Африки; этот огромный открытый участок, таким образом, пролегает от Судана до мыса Вельдт[141]; здесь обитают антилопы, зебры и другие крупные копытные, которых можно уподобить диким лошадям и ослам Северного Хартленда. Пускай зебр не удалось одомашнить, поэтому у южноафриканских аборигенов не было привычных нам животных-помощников, но лошади и одногорбые верблюды из Аравии достаточно рано попали в Судан. Если коротко, в обоих Хартлендах, на севере в большей степени, чем на юге, верховые перемещения замещали собой плавания на лодках по рекам и вдоль морских побережий Атлантики и Тихого океана.
Северный Хартленд примыкает к Аравии, как мы видели, прилегает к ней на протяжении многих сотен миль там, где Иранская возвышенность спускается к долине Евфрата; Южный Хартленд в своей северо-восточной оконечности (Абиссиния и Сомали) упирается, хотя его прерывает море, в южный плодородный угол Аравии, известный как Йемен. То есть аравийские степи, обрамляющие местные пустыни, служат проходом между Северным и Южным Хартлендами; кроме того, существует проход вдоль берегов Нила через Нубию. В итоге следует отдавать себе отчет в том, что Северный Хартленд, Аравия и Южный Хартленд открывают широкий, покрытый травой проход для всадников на лошадях и верблюдах из Сибири через Персию, Аравию и Египет в Судан; если бы не зараза от мух цеце и другие болезни, люди наверняка со временем добрались бы на лошадях и верблюдах почти до самого мыса Доброй Надежды.
За пределами Аравии, Сахары и двух Хартлендов на карте Мирового острова остаются всего две сравнительно небольшие области, но эти области чрезвычайно важны для человечества. В Средиземноморье, на европейских полуостровах и островах проживают четыреста миллионов человек, а в южных и восточных береговых районах Азии (или в Индиях, если употребить старинное обозначение) численность населения составляет восемьсот миллионов человек. Получается, что в этих двух областях обитают три четверти населения земного шара. С нашей нынешней точки зрения наиболее уместным способ констатировать этот важнейший факт будет сказать, что четыре пятых населения великого континента, или Мирового острова, проживают в двух областях, которые вместе занимают всего одну пятую его площади.
Эти две области схожи между собой и в некоторых других крайне важных отношениях. Во-первых, их реки по большей части судоходны до океана. В Индиях мы располагаем рядом крупных рек, ведущих в открытое море; это Инд, Ганг, Брахмапутра, Иравади, Салуин, Менам[142], Меконг, Сонхо, Сицзян, Янцзы, Хуанхэ, Хайхэ, Ляохэ, Амур. Большинство из них судоходны на несколько сот миль от устья; британский пароход однажды поднялся по Янцзы до Ханькоу, города в пятистах милях от моря. В полуостровной Европе маловато места для таких полноводных рек, но Дунай, Рейн и Эльба могут похвалиться активной навигацией и прямым выходом в океан. Мангейм, город в трехстах милях вверх по Рейну, до войны был одним из главных портов Европы; баржи длиной в сто ярдов и водоизмещением в тысячи тонн швартовались к его причалам. В остальном полуостровная география Европы, ограничивая течение рек, сама по себе предлагает еще больше возможностей для перемещений по воде.
Схожесть этих двух «Прибрежных зон» не сводится к наличию судоходных рек. Если убрать с более засушливых территорий на карте осадков Мирового острова участки, где наблюдаются только локальные дожди благодаря присутствию гор, мы сразу же ощутим преимущества прибрежных зон в плодородии из-за широкой распространенности осадков на равнинах, а также в горах. Муссонные ветры летом несут океанскую влагу с юго-запада в Индию и с юго-востока в Китай; западные ветры с Атлантики приносят дожди в Европу в любое время года, а зимой поливают Средиземноморье. Поэтому оба побережья выделяются богатством почв, а развитое сельское хозяйство позволяет прокормить многочисленное население. Вот почему Европа и Индия – земли пахарей и мореходов, тогда как Северный Хартленд, Аравия и Южный Хартленд в большей своей части не ведали плуга и недоступны для морских судов. С другой стороны, они естественным образом приспособлены к перемещениям всадников на лошадях и верблюдах, перегоняющих стада крупного рогатого скота и овец. Даже в саваннах тропической Африки, где нет лошадей и верблюдов, богатство местных жителей состоит главным образом из рогатого скота и овец. Конечно, перед нами широкие обобщения, допускающие множество локальных исключений, однако они в достаточной степени отражают природу громадных географических реалий[143].
Давайте теперь призовем на помощь историю, поскольку никакую практическую идею из числа тех, что побуждают людей к действиям, невозможно постичь сугубо статически; мы должны опираться либо на наш собственный опыт, либо на историю человеческой расы. Оазисы Востока в поэзии обыкновенно восхваляются как великолепные сады – просто потому, что к ним путники шли через пустыни!
Документальная история зародилась в крупных оазисах на севере Аравии. Ранняя международная политика, насколько нам известно, представляла собой взаимодействие двух государств, возникших на аллювиальных равнинах нижнего Евфрата и низовий Нила; возведение плотин для защиты от наводнений и строительство каналов для распределения речной воды неизбежно способствовало насаждению социального порядка и дисциплины. Эти две цивилизации, безусловно, существенно различались, что, возможно, послужило причиной установления и налаживания связей. В Египте скалистые стены относительно узкой долины обеспечивали население материалами для строительства, а папирус, прообраз бумаги, способствовал развитию письменности; на равнинах Вавилонии строили из глиняных кирпичей, а для письма клинописью использовали глиняные таблички. Дорога между двумя странами бежала на запад, от Евфрата через сирийскую оконечность Аравийской пустыни, мимо родников Пальмиры к Дамаску, который основали в оазисе у слияния рек Абана и Фарпар, несших свои воды со склонов Антиливана и горы Хермон[144]. Из Дамаска в Египет вели разные дороги: нижняя шла вдоль побережья, а верхняя тянулась по краю пустынного плато к востоку от долины реки Иордан. Вдалеке, на скалистом хребте Иудеи, между верхней и нижней дорогами располагалась на холме крепость Иерусалим.
На карте, составленной монахами в эпоху крестовых походов и поныне висящей в соборе Херефорда, Иерусалим отмечен как геометрический центр, пуп мира, а на полу церкви Гроба Господня в Иерусалиме вам и сегодня покажут точное место «центра мироздания». Если наше изучение географических реалий, которые мы рассматриваем максимально полно, ведет к правильным выводам, то средневековые церковники не так уж и ошибались. Если Мировой остров по определению является главным оплотом человечества на земном шаре и если Аравия, будучи промежуточной областью между Европой и Индией, между Северным и Южным Хартлендами, занимает центральное положение на Мировом острове, то цитадель Иерусалима располагается стратегически по отношению к мировым реалиям, причем ее нынешняя позиция не отличается существенно от идеального размещения с точки зрения Средневековья или с учетом нахождения между древними Вавилоном и Египтом. Как показала война, Суэцкий канал обеспечивает интенсивное перемещение между Индией и Европой, и армия в Палестине способна его атаковать; уже строится, через Яффу на прибрежной равнине, грузовая железнодорожная ветка, которая соединит Южный и Северный Хартленды. Вдобавок тот, кто владеет Дамаском, получит фланговый доступ к альтернативному маршруту между океанами – вниз по долине Евфрата. Вряд ли можно объяснить чистой воды совпадением тот факт, что в этой области мы имеем отправную точку истории и средоточие путей, наиболее важных даже в наше время.