На заре истории дети Сима, или семиты, покоряли возделываемые окрестности арабских пустынь; налицо немалое сходство между кольцом их поселений вокруг песчаного моря и таким же кольцом греческих поселений вокруг Эгейского моря. Вторжение из-за Иордана в Землю Обетованную Бени-Израэль, детей Израиля, было, вероятно, одним из многих набегов бедуинов. Халдеи, из принадлежавшего которым города Ур на границе с пустыней Авраам двинулся по проторенной дороге в Палестину, были семитами и вытеснили несемитов-аккадцев с земель, ставших Вавилонией; династия царей-пастухов в Египте также, по-видимому, имела семитское происхождение[145]. Выходит, все народы Аравии – арабы, вавилоняне, ассирийцы, сирийцы, финикийцы и евреи – говорили на диалектах одной языковой группы (семитской). Ныне там повсеместно, от Таврского хребта до Аденского залива и от Персидских гор до оазисов в Сахаре к западу от Нила, говорят по-арабски.
Аравийская возвышенность резко обрывается к морскому побережью во всех направлениях, кроме одного: к северо-востоку она плавно опускается в широкую впадину, занятую долиной Евфрата и Персидским заливом. Длина этой впадины составляет восемнадцать сотен миль от ущелья, сквозь которое Евфрат вырывается с Армянского нагорья, до Ормузского пролива в устье Персидского залива; на всем протяжении вдоль впадины тянутся Персидские горы, высотный иранский рубеж Хартленда. Одно из величайших событий древней истории произошло, когда персидские горцы спустились в долину Евфрата при царе Кире и, захватив Вавилон, по сирийской дороге через Дамаск двинулись завоевывать Египет.
Ущелье, через которое Евфрат покидает Армянское нагорье, находится более чем в восьмистах милях по прямой линии от устья реки и всего на расстоянии чуть более ста миль от северо-восточного побережья Средиземного моря около Алеппо. Непосредственно к западу от этого ущелья возвышается Армянское нагорье, средняя высота которого равняется приблизительно полутора милям и которое ниспадает к гораздо более низменному полуострову Малая Азия. Вторым великим событием древней истории был поход македонцев, которые при царе Александре переправились через Дарданеллы и прошли по открытому центру Малой Азии, через перевалы Тавра проникли в Киликию, через Сирию добрались до Египта, а затем, через ту же Сирию, достигли Евфрата и спустились по реке до Вавилона. Верно, что Александр таким способом привел македонцев по суше в Аравию, но их вторжение в действительности опиралось на морскую силу, о чем свидетельствует быстрое последующее развитие крупных грекоязычных портов Александрия и Антиохия, прибрежных столиц, откуда мореходы отправлялись в глубь суши.
Если анализировать эти факты с географической точки зрения, легко увидеть, что пояс плодородия тянется к северо-западу вверх по Евфрату, затем сворачивает на юг вдоль собирающих дождевую влагу берегов Сирии и обрывается на западе, в Египте. Это густонаселенный пояс, где обитают оседлые пахари. За исключением двух участков безжизненной земли, главная дорога античности бежала через его поля зерновых культур, от Вавилона до Мемфиса. Ключ к некоторым великим событиям древней истории можно отыскать в подчинении народов этой сельскохозяйственной полосы то одним, то другим соседям, обладавшим повышенной тягой к перемене мест. С юга, оставляя за спинами выжженные просторы Аравии, всадники на верблюдах наступали на северо-восток, в сторону Месопотамии, на северо-запад, в сторону Сирии, и на запад, в сторону Египта; с северо-востока, повернувшись спинами к просторам Хартленда, всадники на лошадях проникали с Иранской возвышенности в Месопотамию; с северо-запада, через полуостров Малой Азии или прямо через левантийское побережье, нападали морские народы, шедшие по водным путям Европы и угрожавшие Сирии и Египту.
В Азии римляне практически присвоили себе западную часть территории, завоеванной македонцами. Рейн и Дунай, вдоль которых стояли легионы, обозначали пределы римского проникновения на север от Средиземного моря, а верховья Евфрата, где река течет с севера на юг, прежде чем повернуть на юго-восток, обозначали пределы (тоже обороняемые легионами) проникновения Рима на восток от Средиземного моря. Фактически Римская империя была, в широком смысле, империей локальной: она полностью принадлежала атлантическому побережью. Дальние провинции, находившиеся ранее под властью македонцев, в римские времена отошли парфянам, наследникам персов, которые, в свою очередь, явились из Ирана в Месопотамию.
Затем вновь настала пора всадников на верблюдах. Воодушевленные проповедями Магомета, арабы из центрального оазиса Неджд, и западной областью Хиджаз (там находятся Мекка и Медина) двинули вперед сарацинское воинство, которое изгнало парфян из Месопотамии, вытеснило римлян из Сирии и Египта и основало вереницу внутренних столиц – Каир, Дамаск и Багдад – на древнем пути через пояс плодородия. С этой плодородной базы власть сарацин распространялась на все окрестные области, причем способами, которые позволяют говорить об искреннем стремлении создать мировую империю. К северо-востоку магометане направились из Багдада в Иран по тому же проходу, которым прежде шли в обратном направлении парфяне и персы; они сумели даже достичь северной Индии. На юге они пересекли йеменский мыс Аравии, вышли к африканскому побережью к югу от Сахары и освоили на своих верблюдах и лошадях всю территорию Судана. Так, подобно огромному орлу, их сухопутная империя распростерла свои крылья от аравийского центра на земли Северного Хартленда, в глубь Азии, и на земли Южного Хартленда, в глубь Африки.
Но сарацины не намеревались довольствоваться господством, основанным только на средствах передвижения, присущих степям и пустыням; подобно своим предшественникам, финикийцам и подданным библейской царицы Савской[146], они устремились к морю. На запад они двигались по северному побережью Африки, по воде и по суше, пока не достигли двух стран, Берберии и Испании, чьи обширные равнины, ни полностью бесплодные, как Сахара, ни лесистые, как большая часть Европейского полуострова, в некоторой степени напоминали им условия родины. А к востоку от Йемена, в устье Красного моря, и из Омана, в устье Персидского залива, они отплывали с летними муссонами в сторону Малабарского побережья Индии и даже к далеким Малайским островам, возвращаясь домой уже с зимними муссонами. Арабские дау постепенно вычерчивали на карте морскую империю, простирающуюся от Гибралтарского пролива до Малаккского и от атлантического берега до тихоокеанского побережья.
Эти обширные сарацинские владения, подчинение северных и южных земель всадниками на верблюдах при господстве на западе и востоке мореходов, просуществовали недолго, ибо вмешался роковой дефект: арабская база не располагала достаточно многочисленной живой силой, способной обеспечить покорность завоеванных территорий. Впрочем, никто из изучающих реалии, на которые следует нанизывать стратегическое мышление любого правительства, стремящегося к мировой власти, не должен упускать из вида предостережения, почерпнутые из истории человечества.
Империю сарацин низвергла не Европа и не Индия; удар с севера нанес Хартленд, и это неоспоримый факт. Аравия окружена морями и пустынями со всех направлений, кроме одного – со стороны Хартленда. Западную морскую силу арабов, вне сомнения, сдерживали Венеция и Генуя, а их восточную морскую силу сумели укротить португальцы, обогнувшие мыс Доброй Надежды, но падение сарацин спровоцировала тюркская сухопутная сила. Здесь следует чуть тщательнее изучить характеристики великого Северного Хартленда, в первую очередь, применительно к вытянутой в длину луговой зоне, которая лежит южнее зоны лесов и частично накладывается на западе и востоке на рубежи двух прибрежных областей.
Степи начинаются из центра Европы, где Венгерскую равнину[147] целиком окружает кольцо поросших лесами гор – Восточных Альп и Карпат. Современные поля пшеницы и кукурузы в значительной степени вытеснили луга, но еще сто лет назад, до прокладки железнодорожных путей к рынкам сбыта, условно морские территории Венгрии к востоку от Дуная представляли собой прерию, а достаток венгры измеряли преимущественно лошадьми и рогатым скотом. За лесным барьером Карпат открывается главный степной пояс, который идет на восток, имея на юге побережье Черного моря и опушку русских лесов на севере. Лесной клин причудливым зигзагом вторгается на Русскую равнину[148], в южном направлении от северного конца Карпат на широте пятидесятой параллели до подножий Уральского хребта на пятьдесят шестой параллели. Москва находится поблизости от лесов, в местности расчищенных полян, которая составляла всю обитаемую Россию до недавней колонизации степи. Что касается бассейнов Волги и Дона, там пшеничные поля колосятся сегодня вместо степной травы, но всего сто лет назад казачьи форпосты России стояли на реках Днепр и Дон, только деревья по берегам которых нарушали бескрайний травяной ландшафт.
Леса на южной оконечности Уральского хребта образуют своего рода «мыс», вдающийся в степи, но равнина, ведущая из Европы в Азию: между Уральским хребтом и северным берегом Каспийского моря, вся покрыта травой. За этими «воротами» степи расширяются пуще прежнего. К северу от них продолжаются леса, но на юг теперь лежат пустыни и субаридные просторы Туркестана. Транссибирская железная дорога пересекает степную зону от Челябинска, станции у восточного подножия Урала, где сходятся пути из Петрограда и Москвы, до Иркутска на реке Ангара чуть ниже того места, где она вытекает из озера Байкал. Пшеничные поля постепенно заменяют траву вдоль железнодорожной линии, но оседлое население здесь довольно малочисленно, а татары и киргизы все еще кочуют по обширным пространствам.
Далее край леса сворачивает на юг вдоль границы между Западной и Восточной Сибирью, поскольку Восточная Сибирь изобилует лесистыми горами и холмами, которые мало-помалу с