тарину были безжалостны, и потому страны наподобие Франции и Великобритании сегодня однородны и свободны от разноязычия, превращающего тот же Ближний Восток в настоящий кошмар. Почему бы не воспользоваться современными способами транспортировки и организации на общее благо, на установление счастливого и справедливого положения дел? Ведь последствия в данном случае очевидны: польский Позен вклинится угрожающе в восточную границу Германии, а германская Восточная Пруссия будет трамплином для проникновения в Россию[195].
Следующими среди наших «пограничных» народов идут чехи и словаки, до недавнего времени разлученные линией, что отделяла Австрию от Венгрии, как поляков разделяли границы России, Пруссии и Австрии. Совокупно чехов и словаков насчитывается, возможно, девять миллионов человек; это один из наиболее энергичных малых народов Европы, проживающий в замечательной стране, где есть уголь, металл, древесина, запасы воды, зерно и вино, а сама страна лежит на главном железнодорожном пути от Балтики и Варшавы к Вене и Адриатике.
Далее идут южные славяне – слово Jugo означает «юг» – а именно, к словенцам, хорватам и сербам. Их насчитывается вместе около двенадцати миллионов человек. Ранее эти народы также разделяла внутренняя граница между Австрией и Венгрией; кроме того, среди них налицо соперничество латинской (католической) и греческой (православной) церквей. Для тех, кто знаком с Балканами, это красноречивое следствие заключенного на Корфу под давлением австро-венгерской тирании соглашения между католиками (словенцы и хорваты) и православными сербами. Южные славяне должны получить выход к далматинским портам Адриатики, а одна из грузовых железнодорожных веток пройдет по долине Савы до Белграда и далее, через Моравский «коридор», до Константинополя.
Румыния – следующее государство этого Ближнего Востока Европы. Природным центром Румынии является трансильванский бастион Карпат с его плодородными долинами, богатыми металлами горами, нефтяными месторождениями и великолепными лесами. Трансильванское крестьянство образуют именно румыны, но правит здесь «привилегированное» меньшинство мадьяр и «саксов». Опять-таки, полагаю вполне возможным в рамках нового государственного устройства обеспечить справедливое переселение или обязать к полному принятию румынского гражданства, хотя следует признать, что враждебность между «саксами» и румынами не столь остра, как вражда между пруссаками и поляками.
Остальная часть Румынии, нынешнее королевство к востоку и югу от Трансильвании, омывается местными реками. Этот плодородный естественный «бастион» снабжает Европу нефтью, пшеницей и кукурузой; двенадцать миллионов румын обречены разбогатеть. Галац, Браила и Констанца[196] – важнейшие румынские порты на Черном море, и все свободные нации заинтересованы в появлении румынских кораблей в этом море, поскольку оно, естественно, обоснованно считается «закрытым» водоемом Хартленда. Не думаю, что когда-либо настанет такое время, чтобы Лига Наций перестала уделять внимание Балтийскому и Черному морям, ибо Хартленд порождает и будет порождать всемогущий милитаризм. Цивилизация заключается в подчинении природы и установлении дисциплины в обществе; Лига Наций как высший орган объединенного человечества должна внимательно следить за Хартлендом и возможными организаторами из представителей его населения по той же причине, по которой полицейская служба в Лондоне и Париже считается общенациональной, а не сугубо муниципальной заботой.
Греки первыми из семи народов нашего промежуточного пояса сбросили с себя ярмо немецкого гнета в текущей войне по той простой причине, что их страна лежит за пределами Хартленда и поэтому открыта для морского могущества. Но в дни подводных лодок и аэропланов утверждение власти над Грецией со стороны какой-либо великой державы Хартленда повлечет за собой, вероятно, овладение всем Мировым островом – и так повторится история древней Македонии.
Перейдем теперь к мадьярам и болгарам. Правда состоит в том, что оба народа эксплуатируются пруссаками, пусть и не находятся у тех в прямом подчинении. Всякий, кто бывал в Будапеште, осведомлен о глубоком недоверии мадьяр к немцам; недавний альянс обусловили чисто прагматические соображения, а не высокие чувства. Правящая мадьярская каста, около миллиона человек, угнетала остальные девять миллионов населения ничуть не меньше, чем другие подвластные ей народы. Союз с Пруссией – это действительно был союз с Пруссией, а не с Австрией – заключали ради поддержки мадьярской олигархии и на благо последней. Несомненно, мадьяры спровоцировали сильное отвращение к себе среди славян и румын, но, если впредь не будет порабощения славян ради выгоды Германии, демократическая Венгрия рано или поздно приспособится к новым условиям. Болгары же, давайте вспомним, являлись союзниками сербов в войне против турок, и конфликты между сербами и болгарами, обострившиеся сегодня, на самом деле лишь семейная ссора. Это следствие текущего развития, и оно сводится в основном к религиозному соперничеству. Нельзя допустить, чтобы болгары воспользовались плодами своего предательства во Второй Балканской войне[197], но, если союзники сумеют навязать этим народам справедливые условия мира, обе нации, изрядно утомленные войной, примут эти условия с радостью. Ведь всего-навсего двадцать лет в Болгарии имело значение мнение одного человека – царя Фердинанда[198], немца по происхождению.
Наиболее важным со стратегической точки зрения фактом применительно к этим промежуточным государствам Восточной Европы является то обстоятельство, что самые цивилизованные страны, Польша и Богемия, располагаются на севере и по своему положению больше всего уязвимы для прусской агрессии. При гарантиях сохранения независимости Польша и Богемия превратятся в вершину широкого клина, который проляжет от Адриатического и Черного морей до побережья Балтики; эти семь самостоятельных государств, с общим населением свыше шестидесяти миллионов человек и с железными дорогами, надежно связывающими их друг с другом, вместе смогут, обладая доступом к океану через Адриатическое, Черное и Балтийское моря, создать крепкий заслон перед немцами Пруссии и Австрии. А возведение такого заслона представляется ныне насущной необходимостью. При этом Лига Наций должна сохранить за собой право, по международным законам, направлять военные корабли в Черное и Балтийское моря.
Когда перечисленные пункты в повестке международной политики будут реализованы, станет, полагаю, вполне возможным воплотить в жизнь демократический идеал, учредить Лигу Наций, грезы о которой посещали западные народы на всем протяжении недавней войны. Каковы же основные условия, которые должны быть выполнены, если мы хотим обрести полноценную, дееспособную Лигу Наций? Виконт Грей в недавней брошюре изложил два таких условия. Первое заключается в том, что эта «идея должна быть воспринята со всей серьезностью и убедительностью главами государств». Второе условие подразумевает, что «правительства и народы государств, желающих основать Лигу, должны ясно сознавать, что такое действие налагает определенные ограничения на национальную политику каждой страны и может повлечь за собой принятие ряда неудобных обязательств. Более сильные страны поэтому должны отказаться от права принуждения более слабых к принятию решений в своих интересах».
Это разумные, крайне важные условия, но достаточно ли их в нынешней ситуации? Прежде чем брать на себя какие-либо общие обязательства, разве не стоит задуматься о том, каково может быть их конкретное выражение? Лиге Наций предстоит учитывать совершенно определенные реалии. До войны у нас было некое подобие такой Лиги, в состав которой входили государства-участники системы международного права. Но разве война началась не потому, что две великих державы нарушили нормы международного права, сначала в отношении одного, а затем в отношении другого малого государства? Разве двум упомянутым великим державам едва не удалось разгромить могущественную Лигу, вставшую на защиту международных законов? С учетом этого факта разве достаточно высказывать пожелание к более сильным странам «отказаться от права принуждения» в навязывании своих интересов малым странам? Коротко говоря, разве наши идеалы не вовлекают нас в порочный круг, который не разорвать, игнорируя реалии?
Чтобы Лига продолжала существовать и была дееспособной, в ее составе, очевидно, не должно быть государства, сильного настолько, что оно способно противостоять общей воле человечества. Или сформулируем иначе: в составе Лиги не должно быть доминирующего партнера или группы партнеров. Кто приведет пример жизнеспособной федерации, подчиненной преобладающему партнеру? В Соединенных Штатах Америки имеются великие штаты Нью-Йорк, Пенсильвания и Иллинойс, но все они являются равноправными с другими членами североамериканского союза. В Канаде Квебек и Онтарио уравновешивают друг друга, а потому малые провинции доминиона могут не опасаться какого-либо давления с их стороны. В Австралийском содружестве мы находим относительно равноправные штаты Новый Южный Уэльс и Виктория. В Швейцарии даже крупный кантон Берн нисколько не притязает на господство. А вот германская федерация была, по существу, фикцией из-за господства Пруссии. Что касается Великобритании, смею сказать, что главным препятствием на пути к единству островов, даже допуская, что ирландцы договорятся между собой, является доминирование Англии. Недавняя война вспыхнула из-за того, что мы позволили Германии утвердиться почти над всей Европой. Вспомним – разве великие войны прошлого в Европе начинались не вследствие того, что одно государство европейской системы (при Наполеоне, Людовике XIV или Филиппе II) становилось чрезмерно могущественным? Если мы желаем, чтобы Лига Наций добилась успеха, нужно признать эти суровые реалии и не пытаться их замаскировать.