, его философия войны уничтожается.
Хартленд представляет собой северные области и внутреннюю часть Евразии. Он простирается от арктического побережья до пустынь в центре континента, его западной границей служит обширный перешеек между Балтийским и Черным морями. Эта концепция не предусматривает точного отражения на карте, поскольку она опирается на три независимых факта из физической географии, которые, подкрепляя друг друга, все-таки разнятся. Во-первых, мы имеем в этом регионе самую широкую низинную равнину на поверхности земного шара. Во-вторых, через эту равнину протекает ряд крупных судоходных рек; одни текут на север, к Арктическому морю[224], и недоступны со стороны океана, ибо их устья покрыты льдами, а другие впадают во внутренние моря, скажем, в Каспий, не обладающие выходом к океану. В-третьих, здесь имеется травянистая зона, которая вплоть до последних полутора столетий обеспечивала идеальные условия для активного кочевания с использованием лошадей и верблюдов. Среди этих трех упомянутых особенностей проще всего картографически обозначить речные бассейны: водораздел, помещающий всю группу арктических и «континентальных» рек в единую совокупность, очевидно выделяет на картах обширную область, которая по данному критерию подпадает под определение «Хартленд». Исключение из рассмотрения свободы перемещений по морю и морской мощи, однако, является отрицательным, пусть и важным, фактором; именно равнина и «травяной» пояс оказались необходимыми позитивными условиями, породившими иной тип подвижности, свойственный прериям. Что касается лугов и пастбищ, они тянутся по всей ширине равнины, но не покрывают всю ее территорию. Несмотря на эти бросающиеся в глаза обстоятельства, Хартленд в состоянии предложить достаточную физическую основу для стратегического мышления. Заходить дальше, искусственно упрощая географию, было бы ошибкой.
Для нашей текущей цели достаточно указать, что территория СССР эквивалентна Хартленду, за исключением одного направления. Чтобы маркировать это существенное исключение, давайте мысленно проведем по карте прямую линию, длиной около 5500 миль, от Берингова пролива на запад до Румынии. В трех тысячах миль от Берингова пролива эта линия пересечет реку Енисей, текущую на север от границ Монголии до Северного Ледовитого океана. К востоку от этой великой реки лежит преимущественно труднопроходимая местность (горы, плато и долины), покрытая почти повсеместно хвойными лесами; я называю эту местность «Леналенд» по ее главному признаку, крупной реке Лена. Эта местность не относится к русскому Хартленду. Леналенд занимает площадь в три с тремя четвертями миллиона квадратных миль, но здешнее население насчитывает всего около шести миллионов человек, из которых почти пять миллионов проживают вдоль трансконтинентальной железной дороги от Иркутска до Владивостока. Применительно к остатку территории на каждого жителя приходится в среднем более трех квадратных миль. Богатые природные ресурсы – древесина, энергия воды и минералы – практически не используются.
К западу от Енисея расположен, в моей терминологии, русский Хартленд, равнина протяженностью 2500 миль на север и юг и столько же на восток и запад. Ее площадь составляет четыре с половиной миллиона квадратных миль, а население превышает 170 миллионов человек. Причем население прирастает на три миллиона человек ежегодно.
Простейший и, вероятно, наиболее эффективный способ представить стратегическую ценность русского Хартленда состоит в том, чтобы сравнить его с Францией. При этом нужно помнить, что в случае Франции историческим фоном будет служить Первая мировая война, а в случае России – Вторая мировая война.
Франция, как и Россия, является страной, вытянутой по карте в ширину и длину, но она не такая округлая, как Хартленд, и потому располагает довольно небольшой площадью пропорционально протяженности подлежащих защите границ. Она окружена морями и горами со всех сторон, кроме северо-востока. В 1914–1918 годах за Альпами и Пиренеями не таились враждебные силы, а военно-морские флоты Франции и ее союзников доминировали в океане. Французские и союзные армии, развернутые на открытой северо-восточной границе, имели надежный тыл и были хорошо защищены с флангов. Печально известные низменные «ворота» на северо-востоке, через которые столь часто враги проникали на территорию страны, тянутся в ширину на 300 миль между Вогезами и Северным морем. В 1914 году линия фронта поворачивала от Вогезов обратно к Марне; в конце войны, в 1918 году, она совершила точно такой же разворот. На протяжении четырех лет эта линия прогибалась и сдвигалась, но не развалилась даже в ходе масштабного немецкого наступления весной 1918 года. Таким образом, как выяснилось, страна обладала достаточным запасом территории для глубокой обороны и для стратегического отступления. Впрочем, к сожалению для Франции, ее основная промышленность также находилась в северо-восточном секторе, то есть там, где велись непрерывные бои.
Россия в основном следует французскому образцу, разве что в больших масштабах, а ее открытая граница обращена на запад, а не на северо-восток. В нынешней войне русская армия размещалась вдоль этой открытой границы. В тылу у нее лежала обширная равнина Хартленда, доступная для глубокой обороны и для стратегического отступления. В восточном направлении эта равнина смещается к естественным преградам, образованным в совокупности «недоступным» арктическим побережьем, пустошами Леналенда за Енисеем и предгорьями хребтов, от Алтая до Гиндукуша, за которыми раскинулись Гоби, тибетские и иранские пустыни. Три вышеназванных барьера труднопреодолимы и далеко превосходят своей оборонительной ценностью побережья и горы Франции.
Верно, что арктическое побережье больше не является недоступным в том строгом смысле, какой это слово имело еще несколько лет назад. Конвои торговых судов, сопровождаемые могучими ледоколами, и самолеты, ведущие разведку водных путей среди льдов, двигаются по рекам Обь и Енисей, даже по Лене; но вражеское вторжение со стороны обширной области приполярного льда, тундровых мхов и тайги Северной Сибири выглядит практически невозможным, с учетом сухопутных средств советской противовоздушной обороны.
Завершая сравнение между Францией и Россией, давайте рассмотрим относительные масштабы ряда параллельных фактов. В русском Хартленде проживает в четыре раза больше людей, чем на открытой границе, и в двадцать раз больше, чем во Франции, а сам Хартленд вчетверо шире открытой границы. Эта открытая граница не является несоразмерной населению России; чтобы соответствовать военному развертыванию Советского Союза, Германии пришлось существенно увеличить собственную ограниченную силу, дополнив ее менее эффективными частями из оккупированных стран. Однако в одном важном отношении Россия начала вторую войну с Германией, находясь не в лучшем положении, чем Франция, оккупированная в 1914 году; как и во Франции, области наиболее развитого сельского хозяйства и промышленности располагались непосредственно на пути вторжения. Вторая пятилетка наверняка исправила бы эту ситуацию, отсрочь Германия свою агрессию хотя бы на пару лет. Возможно, это одна из причин, по которой Гитлер разорвал пакт со Сталиным в 1941 году.
Но громадные ресурсы Хартленда, не говоря уже о природных запасах Леналенда, размещаются стратегически выгодно. Промышленность быстро развивается в таких местностях, как Южный Урал (стержень осевой области) и богатейший Кузнецкий угольный бассейн за могучими естественными преградами к востоку от верховий реки Енисей. В 1938 году Россия произвела больше продовольствия, чем любая другая страна мира, если судить по объемам пшеницы, ячменя, овса, ржи и сахарной свеклы. В России добывалось больше марганца, чем в любой другой стране. Применительно к производству чугуна и стали Россия соперничала за первенство с Соединенными Штатами Америки и занимала второе место в мире по добыче нефти. Что касается угля, Михайлов утверждает, что ресурсы Кузнецкого и Красноярского угольных бассейнов каждый способны удовлетворить потребности всего мира на 300 лет вперед[225]. Политика советского правительства предусматривала баланс импорта и экспорта по итогам первой пятилетки. За исключением крайне малого числа потребительских товаров страна оказалась способной производить все, что ей требовалось.
Принимая во внимание все обстоятельства, мы неизбежно приходим к выводу о том, что если Советский Союз в нынешней войне победит Германию, он должен стать величайшей сухопутной державой на планете. Более того, он займет стратегически выгодную оборонительную позицию. Хартленд представляет собой величайшую природную крепость на земном шаре. Впервые в истории эту крепость занял гарнизон, достаточный по количеству и по качеству бойцов.
Не стану лицемерить и заверять, будто тему Хартленда, цитадели сухопутного могущества на великом континенте, возможно исчерпывающе осветить в такой короткой статье. Но все же стоит сказать несколько слов о другой концепции, противоположной моей.
В «Касабланке» не так давно прозвучал призыв уничтожить господствующую немецкую философию. Это возможно сделать, лишь омыв тевтонский ум чистой водой соперничающей философии. Предполагаю, что, скажем, в течение двух лет после приказа о прекращении огня союзники захватят Берлин, осудят преступников, установят границы и завершат все прочие хирургические вмешательства, дабы старшее поколение немцев, умирающее в отчаянии и обиде, не смогло заново исказить историю, уже для молодого поколения. Но очевидно, что бессмысленно и даже порочно приглашать в Германию иноземных учителей ради преподавания и прививания теории свободы. Свободе нельзя научить; она дается лишь тем, кто готов ею воспользоваться. Впрочем, загрязненные каналы расчистить достаточно просто, если будут действовать сразу обе силы – сухопутные с востока, из Хартленда, и морские с запада, из североатлантического бассейна. Внушите тевтонскому уму непоколебимую уверенность в том, что любая война, развязанная Германией, окажется войной на двух полноценных фронтах, и немцы сами все благополучно уладят.