, в эпоху третьей, постиндустриальной волны главным ресурсом становится информация. Мы видим постепенное «абстрагирование» ресурса, его «субъективизацию». И пора признать, что мы стали свидетелями того, как возникает четвёртая, «мифопоэтическая» волна. Я условно называю этот процесс мифологической (мифопоэтической) революцией.
Зарождается эпоха, главным ресурсом которой является миф. За примерами далеко ходить не надо. Политика осуществляется всё больше путём политтехнологий. Судьбу политика или политического феномена определяет уже не объективная информация о нём, а создаваемый о нём миф. В экономике — те же чудеса. Все мы знаем, что независимо от качества товара он может удорожаться фантастически в разы только потому, что связан с сильным брендом. Но бренд, по сути, и есть управляемый миф.
Возвращаясь к нашей сегодняшней теме, произнесу относительно молодой термин: геопоэтика. Перед вами исторически первая антология по геопоэтике, выпущенная в этом году в московском издательстве «Арт Хаус медиа», составитель — ваш покорный слуга. Тридцать с лишним авторов из девяти стран, от Андрея Битова и Юрия Андруховича до Михаила Гаспарова и Дмитрия Замятина. Что такое геопоэтика? Если коротко — это работа с ландшафтно-территориальными (географическими) мифами. Создание новых мифов или обновление старых. В современной прагматичной формулировке — управление мифом, ландшафтно-территориальным мифом. Как видим, это совсем рядом с брендингом и ребрендингом регионов — тема, традиционно общая у нас с Вадимом Штепой.
Ни для кого не секрет, что туризм и сфера путешествий — великое будущее человечества. Для России с её космическими размерами это будущее тем более великое. А сильный бренд региона, устоявшийся содержательный и позитивный миф о нём — это залог стабильного притока туристов — как зарубежных, так и российских. А с ним — и притока денег в местный бюджет, как и в семейные бюджеты местного населения. Миф — всему голова.
Но дело не только в экономике. Жить в регионе с уникальным мифом, ради которого приезжает всё больше туристов, уже не так скучно, чувствуешь себя немножко в центре мира. А ведь страна, состоящая из центров, сильнее, чем состоящая из провинций.
Сильный миф способен создавать силы притяжения не только финансового или политического свойства. Ментальность населения в таком месте становится более открытой внешнему миру и более склонной к культурной рефлексии. В конце концов, меняется локальная идентичность, интересными становятся сами по себе местные жители. Способность видеть своё место на карте, своё отличие от других формирует интерес и к себе, и к другим.
Сейчас в России местами идут спорадические процессы нового мифообразования. Ирина Прохорова упоминает в какой-то публикации забавный пример. В провинциальном городке Мышкин создан Музей мыши — первый и единственный в стране. Понятно, как много это даст городу в плане и туристическом, и экономическом, и культурном (хотя, казалось бы, ну, мышь, и что с того?). Он отчасти перестанет быть провинцией. Прохорова называет это «созданием новых традиций». Мне кажется, здесь был бы уместнее термин «мифогенез» или, ещё точнее, поскольку процесс осознанный и целенаправленный, — «мифопоэтика».
Так что я призываю россиян к повсеместному геопоэтическому творчеству — к мифопоэтике на местах. К созданию интересных и разнообразных новых мифов о своих малых родинах и к актуализации и обновлению мифов, существовавших ранее. Основной инструмент в этой работе — культурные события, желательно повторяющиеся: фестивали, хэппенинги, перформансы, конференции, привязанные к определённой площадке, миф о которой вы хотите изменить. Это проективная геопоэтика. Мы начали первые эксперименты в этом жанре в 1993–1995 годах — в Крыму и на острове Тузла, позже переместились в Москву.
В течение исторических пертурбаций ХХ века население России было отчуждено не только от своей земли, от своей физической географии, но и от своей геопоэтики и метафизики, от своих региональных мифов и возможности их развивать. Мифологизировалось государство в целом, а мифологическая карта регионов постепенно гомогенизировалась, становилась всё менее пёстрой и интересной.
Я не слишком в восторге от фильма «Овсянки» с чисто художественной точки зрения. Но его появление, как и появление книги, по которой он сделан, как мне кажется, отражает важную тенденцию — нового мифотворчества, произвольного мифогенеза на местах. Материалом для новых мифов могут быть и привнесённая фактура внешнего свойства, как в случае с городом Мышкин (там и компьютерные мыши задействованы, разумеется), и внутреннего свойства, как угро-финнский языческий фольклор в «Овсянках», — хотя в данном случае он, видимо, целиком придуман заново. А то, что крупный мифо-поэт Квентин Тарантино, как говорят, аплодировал фильму стоя, говорит о том, что пойман правильный тренд — включения в современную мифологию фактурной архаики, забытых этнических традиций.
В связи со своей сегодняшней темой, помимо уже названных имён Битова и Замятина, я бы хотел назвать Владимира Каганского. Это главный, концептуальный путешественник в России, географ-теоретик и географ-практик. Вот кто может правильно описывать регионы. Далее, нельзя не упомянуть филолога Владимира Абашева (Пермь). Он автор первой региональной книги по геопоэтике — «Русская литература Урала: проблемы геопоэтики», которая выпущена в прошлом году. Процесс, что называется, пошёл, и, я думаю, его уже не остановить.
А разговор о Перми сегодня невозможен без упоминания имени Марата Гельмана. Заметим, это далеко не первый его геопоэтический проект. Лет, наверное, десять назад состоялась первая «Культурная столица» — питерский вариант альтернативного центра. Ещё раньше — фестиваль землячеств «Москва — Территория 2000» и «Неофициальная Москва» в 1999-м, с которой начались его эксперименты с выращиванием новых географических мифов и модернизацией старых.
С другой стороны, Николай Полисский. Художник, который «идёт в народ» и создаёт новую местную мифологию и новую идентичность. Жанр лэнд-арта — в сущности, «практическая геопоэтика» — существует в мире уже с полвека, но у Полисского с его циклопическими инсталляциями в парке «Никола-Ленивец» лэнд-арт впервые становится народным искусством. Жители окрестных сёл — его соавторы. Это поворот в истории мировой культуры, я считаю. И это всё происходит в России: хотя бы в чём-то мы не отстаём от Запада, а очевидно опережаем.
Таким образом, ключевые слова, которые бы я хотел повторить в заключение, — это кентаврические термины геопоэтика, зоософия, неототем, мифопоэтическая революция. Понятия, кажущиеся зыбкими, но приобретающие всё больший вес у нас на глазах.
Правильное описание России и адекватное описание регионов — это сейчас самая актуальная и болезненная тема. И соответственно, чрезвычайно важны процессы регионального мифогенеза. Регионы должны становиться всё более непохожими друг на друга, более контрастными, как в «фотошопе» с помощью простой функции контрастирования. Так они будут лучше видеть друг друга и более плодотворно взаимодействовать. Увеличивающиеся культурные различия, различия местных менталитетов, идентичностей должно сильнее сблизить между собой регионы, сделать их взаимодействие более содержательным. И одним из главных факторов здесь будет являться ландшафтно-территориальный миф и умение с ним работать.
Ну, и вообще, ведь путешествовать по однообразной стране невозможно.
Будущее как опечаткаМуки новой антропологии[31]
Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране…
Я не хочу назад в матрёшку.
…Потом приходит смерть, подобно заре, и ты просыпаешься, смеясь над тем, что считал своей скорбью.
«НИКОГДА НИЧЕГО НЕ БУДЕТ». — «НЕТ ВООБЩЕ НИЧЕГО, ЧТО „БУДЕТ“». — «ЕСТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО НАС БУДИТ». — «И ЭТО НИКАКОЕ НЕ „БУДУЩЕЕ“». — «ПОТОМУ ЧТО ВСЁ, НАС БУДЯЩЕЕ, ЭТО ПРОСТО НАСТОЯЩЕЕ НАСТОЯЩЕЕ».
Так, путём обмена телеграммами между Северной Америкой и Восточным Крымом, мы с удалённым коллегой N. N. набросали в 1995 году новую концепцию феномена Времени. Товарища ждали на очередном, третьем Боспорском форуме современной культуры в качестве единственного заокеанского гостя, и мне хотелось, чтобы его долгожданный приезд стал победой не только над Географией, но и над Историей.
Давно забытый, вытесненный другими наработанными с тех пор теориями и практиками, этот конструкт всплыл в памяти в начале 2014 года, когда в Украине начал болезненно обостряться внутриполитический конфликт. Но об этом чуть позже.
Через пару лет после той переписки вдруг выяснилось, что континенты связаны не только телеграфом.
И вот, осваивая Интернет, я обратил внимание на некую странность в тогдашней юзерской лексике. Для подключения к Сети использовалось выражение «выйти в Интернет»; оно и сейчас в ходу. Всемирная Паутина лексико-метафорически сближалась с Космосом. Обратный процесс, однако, описывался отчего-то тем же глаголом: «выйти из Интернета». Т. е. к концу сеанса веб-космос сужался примерно до габаритов рабочего кабинета или собственно компьютера, и покидать его приходилось в том же направлении, что и в него попадать. Становясь вроде бы «обратным», движение оставалось при этом центробежным.
Меня радовало и почему-то слегка тревожило, что контекст моей жизнедеятельности регулярно, и всякий раз «необратимо», менял своё качество по отношению ко мне. Вот я выхожу из замкнутой физической Реальности, как из запертого помещения, в разомкнутую Виртуальность… А вот снова выхожу — но уже ИЗ интернета, как из ограниченного пространства, обратно в неограниченную Реальность.