Уход Браницкого был дурным знаком - Россию покидали даже самые верные сторонники. Еще недавно русская партия в Польше могла опираться на поддержку коронного гетмана. Однако и он вовсе не был «ручным» сторонником Петербурга. Графа оскорбил отказ Екатерины от его предложения набрать и возглавить три бригады польской конницы, которые Браницкий собирался обратить против турок. Гетман и сам высказывал притязания на корону, поэтому громкая военная слава и приращения территорий Польши, которые можно было бы связать с его именем, были Браницкому как нельзя кстати. Крушение надежд на русско-польский союз поставило крест на подобных планах магната, и он готов был переметнуться в стан противников России. Маршал сейма Станислав Малаховский, уже высказавшийся за союз с Пруссией, начал вербовку набранных Браницким кавалеристов в состав войск, которые можно было бы обратить против России.
Эта информация была крайне неприятна Потемкину, т. к. коронный гетман являлся его зятем и личные отношения между ними были очень теплы. Однако с начала марта светлейшему князю пришлось принимать против польского родственника весьма крутые меры. В одном из мартовских ордеров Потемкина генералу И. И. Меллеру-Закомельскому, замещавшему командующего на время его отъезда в Петербург, сказано: «Граф Браницкий, добиваясь получить в свои руки командование над войсками в Украине, рассеивает через своих о бунтах, подкупает таможенных, чтоб рапортовали всякую дичь». Польская Украина являлась чрезвычайно удобным местом для агитации, поскольку ее крестьянство постоянно находилось в состоянии близком к бунту. Потемкину вовсе не было выгодно, чтоб бунт разразился раньше времени. Чтобы предотвратить попытку Браницкого использовать брожения украинских крестьян в свою пользу, князь разослал во все принадлежавшие ему поместья в Польше недвусмысленный приказ: «Всем моим подданным объявить, чтоб хранили тишину и что я не потерплю никаких беспорядков в предосуждении блага Республики» {532}.
Подкуп таможенников для того, чтоб они «рапортовали всякую дичь», производился с целью ввести польское общество в заблуждение насчет частых пересечений русскими войсками польских [117] границ. Подобные инциденты действительно имели место, особенно для поимки дезертиров, хотя командующий и издал приказ, запрещающий «делать шалости в Польше» {533}. Еще в феврале крайне неблагоприятную огласку получил поступок генерал-майора Д. Г. Неранчича, отправившегося через границу с целым эскадроном вдогонку за дезертирами. Потемкин выговаривал в ордере И. И. Мел - леру-Закомельскому: «Неранчич не имел права в Польшу ездить на расправу, а еще меньше вводить эскадрон. Сие дело надлежит строго исследовать» {534}. Штакельбергу в Варшаву было послано повеление принести сейму извинение за пересечение границы. На фоне подобных событий каждое новое сообщение от таможенных чиновников, подкупленных Браницким, грозило разразиться бедой. Но еще опаснее были действия графа в самой Варшаве, где он повел переговоры с полномочным министром прусского короля маркизом Джироламо Луккезини, обещая берлинскому кабинету объединить против короля Станислава-Августа всех польских дворян, если Пруссия окажет покровительство, создаваемой шляхетской конфедерации.
Еще в Петербурге Екатерина несколько раз требовала от Потемкина написать Браницкому и приказать покинуть конфедерацию: «Пора тебе унимать Браницкого. Я никак его поведением не обманута, он в конфедерации ищет короля ссадить» {535}, «ему стыдно и позорно быть врагом своих благодетелей» {536}, «из таковой конфедерации выйдет король прусский новый в Польше» {537}. Князь старался убедить императрицу, что окриком в польских делах ничего не решить. «Помилуй, матушка, чем я уйму Браницкого и когда я его баловал? - писал князь в одной из записок. - Теперь словами ничего делать нельзя, а брать меры нужно. Сердцем ничего не произведем, и оно лишнее. Польша вся - Браницкий, о сем Вам всегда говорил. Браницкого я так держал, что удивительно, как он мог сносить сие, всей армии известно. Войдите в положение дел, Вы увидите, что с Польшей иной нужен оборот. Нам нельзя быть в стороне, когда там действуют все… Нужно там работать» {538}. Угрожающие декларации посла Штакельберга и методы жесткого давления, к которым была склонна Екатерина, не давали, по мнению князя, результатов в условиях, когда Россия сама находилась в стесненном международном положении.
В письме 9 мая из Смоленска Потемкин предлагал расколоть конфедерацию изнутри, склонив на свою стороны давнего союзника Браницкого графа Станислава Фликса Щенсны-Потоцкого, командовавшего войсками на Польской Украине. Для поощрения прорусски настроенного Потоцкого Потемкин просил Екатерину написать по-французски письмо, обращенное к князю, где бы она между прочим с похвалой отзывалась о Потоцком и обещала ему милости и покровительство. Это письмо Григорий Александрович собирался показать графу. «Не худо будет, если здесь включите поклон его жене» {539}, - замечает Потемкин. Жена графа Жозефина-Амалия, урожденная Мнишек, благодаря своему родству, пользовалась определенным влиянием в польском дворянском обществе, поэтому даже ее возможную помощь стоило учитывать в быстро слабевшем лагере сторонников России.
Через 4 дня необходимое Григорию Александровичу послание было получено. «Прошу Вас, князь, уверить генерала от артиллерии графа Потоцкого, когда Вы его увидите, в полном моем уважении, которое мне внушило его истинно патриотическое поведение, - писала Екатерина. - Я буду с нетерпением искать возможность воспользоваться случаем, когда я могла бы выразить ему и его супруге, которой вы также передадите мой поклон… мою признательность» {540}.
Затеянная Потемкиным игра давала свои плоды. Щенсны-Потоцкий пока слабо и боязливо, но все же начал действовать в Польше в пользу своих русских покровителей. 5 июля из Ольвиополя князь сообщал Екатерине об интересных сведениях присланных графом Потоцким из Варшавы. «Замешкался я несколько сим отправлением, дожидаясь возвращением моего посланного по требованию той особы в Польше, о которой мне изволили в письме писать. Он мне дал знать, чтоб я верного человека к нему прислал. Он имеет важного много сказать об умыслах партии противной, или лучше сказать вообще всех поляков противу нас. Нужно, моя кормилица, остеречься, а как ни есть ласкою короля прусского удержать в его стремлении, что бы Вы не сделали, не помешает Вам, развязавши руки, да оплеуху, а иначе, матушка, ей богу, он выиграет, вспомните меня» {541}. Потоцкий, хотя и не мог всерьез помочь своим петербургским покровителям, но по крайней мере доставлял точные сведения о действиях прусской дипломатии в Польше. По мнению Потемкина, у России не было возможности отвесить Фридриху-Вильгельму «оплеуху» до тех пор, пока руки оставались связаны войной с Турцией, а вести военные действия, имея в тылу враждебно настроенную республику, становилось все опаснее.
Польша решительно отказалась дать России разрешение провозить через ее территорию [118] вооружение для армии. Это больно ударило по снабжению войск, так как оружие и амуницию доставляли обьино на одних и тех же транспортах. «Каменский рапортует, что люди без обуви и без рубашек, затем что поляки не пропускают, - сообщал князь все в том же письме 9 мая 1789 г., - но я думаю, что они хотели вести с ружьями. Можно б вещи готовой амуниции особо отправить, но я до приезда не могу распутать, предварительно же посылаю к Репнину о приведении всего поелику возможно к лучшему» {542}. Любые передвижения русских транспортов по польской территории начали вызывать подозрения взбудораженных бесконечными формированиями и расформированиями войск поляков. Даже незначительное происшествие на границе могло послужить причиной конфликта. 23 марта 1789 г. Потемкин рассказывал Екатерине об одном событии, чуть было не разразившемся крупными неприятностями. «Наши промышленники в Польше наделали… дурачеств, вздумалось им везти ножи скрытно в армию для продажи. Залили их в масло. Поляки сие открыли и взяли подозрение» {543}.
В это же время Польша начала закупку в Пруссии ружей для своей армии. Все стороны, вовлеченные в конфликт, отдавали себе отчет для войны с кем, предназначается ввозимое через прусскую границу вооружение. Еще находясь в Петербурге, Потемкин предлагал Екатерине демонстративно разрешить Польше закупку ружей в России: «Нам позволить ружья полякам сделать в Туле. Они купят у прусаков и без того, а тут мы покажем, что не опасаемся их. К тому можно много с некоторой поправкой и старых сбыть» {544}. Однако императрица отказалась от этого предложения, поскольку не хотела своими руками вооружать вероятного противника. К сожалению, в ходе переговоров о закупке вооружений в Пруссии прусско-польские связи еще больше укрепились, и летом польские войска, оснащенные новыми берлинскими, а не старыми из довоенных тульских запасов, ружьями, начали угрожающе разворачиваться в сторону России.