В последние годы проблемы мировой энергетики все больше увязываются с вопросами перераспределения сфер геополитического влияния. Таким образом, неэкономическая мотивация зачастую превалирует над сугубо коммерческими соображениями.
На фоне обострения отношений России с Западом отечественный энергетический сектор превращается в едва ли не ключевой инструмент геополитики. А энергетическая дипломатия становится важнейшим элементом как защиты национальных интересов, так и укрепления позиций страны в многополярном мире.
События начала 2020-х – пандемия COVID-19, настойчивое продвижение и политизация зеленой повестки, масштабные антироссийские санкции, призванные в том числе сделать невозможным российский экспорт энергоносителей – не могли не отразиться на мировом энергетическом рынке. И, как следствие, в разы повысили ценность «энергодипломатических» усилий.
Необходимость противостоять попыткам геополитических конкурентов изолировать Россию заставляет использовать самые разные форматы международного взаимодействия. А взаимовыгодные энергетические проекты, как уже не раз случалось ранее в мировой истории, оказываются едва ли не самой плодотворной основой для создания в том числе и новых геостратегических партнерств.
Тем более что многие страны, не присоединившиеся к антироссийским санкциям и остающиеся крупнейшими покупателями российских энергоносителей, входят в число наиболее быстро растущих экономик мира и во многом из-за этого весьма неоднозначно относятся к тому, что принято называть четвертым энергопереходом.
Его политическое оформление состоялось в 2015 г., с принятием Парижского соглашения по климату. К тому моменту в научном и политическом истеблишменте (главным образом на Западе) стала превалировать точка зрения, что промышленная деятельность человека негативно влияет на состояние окружающей среды и является определяющим фактором глобального потепления, угрожающего жизни на планете. Исходя из этой логики, необходимо обеспечить экологическую безопасность энергетики и преодолеть зависимость от ископаемых видов топлива, перейдя к низкоуглеродной модели экономики, в чем и заключается четвертый энергопереход.
Страны – подписанты Парижского соглашения взяли на себя обязательство не допустить превышения глобальной среднегодовой температуры на Земле к 2100 г. более чем на 2 ℃ от доиндустриального уровня и сделать все необходимое для удержания потепления в пределах 1,5 ℃. Было объявлено также, что пик эмиссии СО2 должен быть достигнут «настолько скоро, насколько это окажется возможным».
Мы уже отмечали, что предыдущие энергопереходы были обусловлены возрастанием потребностей человечества в энергии. А их ключевым фактором являлось экономическое и технологическое преимущество новых источников генерации. Кроме того, до сих пор каждый последующий энергопереход не приводил к полному исчезновению энергоносителя, которым характеризовался предшествующий.
Но теперь о повышении энергетической эффективности речь не идет. Наоборот, ряду стран на неопределенный период времени придется, скорее всего, поступиться темпами экономического роста ради достижения целей «устойчивого развития». Последнее и дает основания для предположений о политизированности зеленой повестки. Тем более что Дональд Трамп, выигравший президентскую кампанию 2016 г. под лозунгами о необходимости реиндустриализации Америки, летом 2017-го объявил о выходе своей страны из Парижского соглашения. Вновь присоединились к нему США лишь в феврале 2021-го, меньше чем через месяц после того, как Овальный кабинет занял Джо Байден.
Для густонаселенных стран (ныне причисляемых к Глобальному Югу), которые могут успешно конкурировать с так называемыми развитыми по темпам экономического роста, но еще сильно уступают им по доле ВВП на душу населения, ограничение на использование сравнительно недорогих (с точки зрения соотношения цены и энергоэффективности) углеводородов едва ли не критичнее, чем для США.
В то же время такие страны – как в силу географического расположения, так и в силу особенностей социально-экономического развития, а также демографии – порой даже в большей степени страдают от последствий глобального потепления, нежели Запад, инициировавший зеленую повестку.
Более того, на протяжении нескольких лет наблюдается парадоксальная ситуация, когда из-за аномальной жары страны АТР вынуждены наращивать закупки угля, нефти и газа, чтобы устранить энергодефицит, образовавшийся из-за снижения выработки на экологически чистых ГЭС в результате снижения уровня воды в реках и водохранилищах.
Этот парадокс – наглядное подтверждение климатической проблемы и опасности попыток навязать простые и/или универсальные способы ее разрешения. Ведь тот же Запад вряд ли устроит ситуация, если энергетические катаклизмы обернутся социально-политическими и в итоге породят новую «дугу нестабильности» на Глобальном Юге с неизбежным наплывом мигрантов в ЕС, Великобританию, Австралию и США.
Комплексный подход, согласно которому при реализации зеленой повестки необходимо учитывать одновременно соображения энергетической безопасности, экономической целесообразности и устойчивости, представляется в этом смысле не просто более логичным, но и менее рискованным. Следование таким принципам стало одним из ключевых факторов, обусловивших сближение России с Глобальным Югом.
В силу уже неоднократно отмеченной тесной взаимосвязи геополитики и энергетики было бы по меньшей мере неосмотрительно отделять от концепции многополярности или вовсе выводить данный аспект за рамки геополитического дискурса. Другое дело, что на смену геополитическому доктринерству приходит геополитический прагматизм.
В российском случае последний подкрепляется неограниченным доступом к ресурсной базе практически всех видов энергоносителей, а также наличием соответствующих технологий и компетенций. Наряду с большими запасами угля, нефти и газа наша страна обладает значительным гидропотенциалом (вторым в мире после бразильского) и почти столетним опытом строительства и эксплуатации гидроэнергетических сооружений. Достаточно сказать, что возведение гидрогенераций было ключевым элементом плана ГОЭЛРО. А всего через 30 лет после того как в 1926 г. в СССР была запущена первая ГЭС (Волховская), советские специалисты модернизировали ГЭС «Супхун» в недавно провозглашенной (к тому моменту) Корейской Народно-Демократической Республике. И с тех пор эта станция изображена на гербе КНДР.
Если сегодня потенциал отечественных гидроэнергетических компетенций реализован на мировом рынке не в полной мере, то атомщики, несомненно, в числе лидеров российского высокотехнологического экспорта. А ведь АЭС, которые «Росатом» строит теперь в странах Глобального Юга, – тоже вклад в глобальное продвижение низкоуглеродной энергетики и минимизацию выбросов парниковых газов.
Даже если говорить об одном из эталонных элементов четвертого энергоперехода – ветроэнергетике, то и здесь у России есть вполне позитивный исторический опыт. В 1931 г. в Курске была сооружена первая в мире ВЭС, на стабильность выработки которой не оказывала критического влияния беспорядочность порывов ветра. И, как отмечалось в пункте, посвященном нВИЭ, если бы не открытие богатых западносибирских нефтегазовых месторождений, по степени развития ветроэнергетики Советский Союз был бы мировым лидером. Хотя, конечно, вовсе не очевидно, что ставка на такие энергоносители позволила бы ему стать крупнейшей промышленной державой.
Как бы там ни было, Россия может диверсифицировать свое энергетическое предложение с учетом текущих и долгосрочных интересов зарубежных контрагентов. И потребность дружественных стран в изменении собственных энергобалансов в соответствии с требованием зеленой повестки не является препятствием для Москвы.
Скорее наоборот, это дополнительное «окно возможностей» для российской энергетической дипломатии. И данная опция становится тем более актуальной в связи с возвращением в Белый дом Дональда Трампа, продолжающего декларировать неприятие климатического алармизма.
Сбалансированное отношение к зеленой повестке, выработанное на основе энергетического сотрудничества с Глобальным Югом, в этом случае может стать для России серьезным козырем и подтвердить ее право быть ключевым коммуникатором между Западом и Востоком.
Не будем делать прогнозы о перспективах и сроках отмены антироссийских санкций, включая те, что касаются российского энергетического сектора. Но можно с уверенностью сказать, что отечественная энергетическая дипломатия не просто помогла избежать изоляции страны, но и открыла горизонты, которые до недавнего времени даже не просматривались.
Показательно и то, что, несмотря на непрекращающиеся попытки стигматизации России на Западе, участие нашей страны в одном из самых важных и перспективных международных энергетических проектов продолжается. В октябре 2024 г. в Россию приезжал генеральный директор международной организации ITER (International Thermonuclear Experimental Reactor) Пьетро Барабаски, где встречался в том числе и с главой «Росатома» Алексеем Лихачевым. А через месяц российская госкорпорация организовала приезд во Францию группы нижегородских специалистов для монтажа гиротронной системы в термоядерном реакторе ITER.
Эта установка, в основе работы которой не распад атомов, а ядерный синтез и которую порой называют «искусственным солнцем», может генерировать 0,5 ГВт тепловой и 0,2 ГВт электрической энергии при потреблении не больше 0,050 ГВт. Несложно представить, какие кардинальные (если не сказать революционные) изменения произойдут в мировой энергетике, когда этот амбициозный многолетний проект дойдет до стадии практического воплощения. Человечество получит новый сверхмощный и при этом экологически чистый источник энергии.
И это, несомненно, будет совсем другая история. В том числе и в геополитике.