3.1. Почему энергетика стала геополитическим оружием
С подачи Томаса Мальтуса[60] стало чуть ли не общепринятым мнением: борьба за ресурсы неизбежна в силу их ограниченности, и она будет тем более ожесточенной, чем более густонаселенной становится наша планета.
Для индустриальных обществ один из главных ресурсов – энергия. Чем выше уровень развития страны, тем больше ее энергозатраты и тем труднее ей довольствоваться исключительно имеющимися запасами энергоресурсов. Подобное может происходить как в силу сравнительно быстрого истощения соответствующих месторождений, так и в силу резкого снижения рентабельности их разработки. Например, из-за увеличения зарплат местных рабочих (горняков, нефтяников и т. п.), участвующих в добыче этих ресурсов. Ведь подъем экономики непременно оборачивается повышением уровня жизни и, следовательно, уровня оплаты наемного труда.
С учетом этих факторов и роли энергообеспеченности в экономике и военном строительстве любая страна, претендующая на геополитическую субъектность, стремится получить прямой или опосредованный контроль над территориями за пределами ее государственных границ, которые обладают достаточными запасами полезных ископаемых, необходимых для выработки энергии. Тем более что страны, не относящиеся к числу промышленно развитых, как правило, характеризуются довольно высокой степенью ресурсообеспеченности. То есть при наличии достаточного количества энергоресурсов они еще не достигли такого уровня социально-экономического развития, который позволял бы им эффективно защищать свой суверенитет и/или обеспечивать внутриполитическую стабильность в долгосрочной перспективе.
Таким образом, одни страны из-за дефицита энергоресурсов или растущей потребности в них превращаются в «охотников». А другим избыток энергоресурсов вовсе не гарантирует избавления от роли «добычи». Наивно было бы сводить такое энергетически обусловленное обострение межгосударственных противоречий исключительно к «столкновению цивилизаций». Так, в первую «нефтяную войну» (за контроль над добычей и транспортировкой каспийской нефти) оказались вовлечены США и Великобритания, которых при всем желании крайне сложно отнести к разным цивилизациям. Даром что события, ускорившие гибель Российской империи, – а именно нарастание революционных настроений в Закавказье, – во многом стали следствием конфликта американских и британских энергетических интересов.
Не исключено, что конкуренция между топливными концернами США и Великобритании в послевоенные годы внесла определенный вклад в создание ОПЕК. Благо, ключевую роль в формировании нефтяного картеля сыграли, с одной стороны, Иран, Ирак или Кувейт, чьи сырьевые запасы долгое время находились под фактическим контролем британцев, а с другой – сотрудничавшие с американскими нефтяными компаниями Саудовская Аравия и Венесуэла.
В свою очередь, в начале 1970-х нефтяное эмбарго, объявленное арабскими странами США и Западной Европе за поддержку Израиля в ходе войны Судного дня, вынудило Запад, несмотря на идеологические и отчасти цивилизационные барьеры, инициировать разрядку во взаимоотношениях с СССР, начавшим осваивать богатые западносибирские нефтегазовые месторождения.
Правда, как показали события, произошедшие полутора десятилетиями позже, таким образом Вашингтон получил дополнительный энергетический инструмент давления на своего идеологического противника. Зависимость советской экономики от доходов, получаемых в результате экспорта углеводородов, роковым образом отразилась на устойчивости сверхдержавы.
Но с исчезновением биполярного мира не исчезла борьба за энергоресурсы. В том числе и как источник усиления геополитического влияния. Добившись в сотрудничестве с Саудовской Аравией снижения нефтяных котировок, США решили задачу по ослаблению СССР. Однако побочным эффектом этой операции стал дополнительный импульс китайской экономике, только перешедшей в режим многоукладности и нуждающейся как раз в дешевых энергоносителях для выхода на траекторию устойчивого роста.
Чем интенсивнее Китай набирал экономический вес, тем более острым для США и их союзников становился вопрос контроля над мировым энергетическим рынком. С этой точки зрения произошедшие либо при прямом участии американцев, либо при их активной поддержке свержение и гибель лидеров двух крупнейших арабских петрократий – Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи – во многом звенья одной цепи. Даром что результат вряд ли полностью оправдал ожидания тех, кто инициировал геополитические потрясения сначала на Среднем Востоке, а потом и в Северной Африке. Ведь одним из последствий этих процессов стало появление формата ОПЕК+, то есть перехват глобальной нефтяной инициативы, еще совсем недавно казавшийся фантастикой, альянс России и монархий Залива.
В какой-то степени и украинский конфликт можно считать отголоском войны в Ираке и «арабской весны». Но об этом мы подробнее поговорим позднее, в п. 4.2. Пока же отметим, что в истории XX и тем более XXI в. немало примеров, которые позволяют сделать вывод об использовании энергетики как эффективного геополитического оружия. Но многие из них не менее ярко показывают, что это оружие – обоюдоострое. И выигрыш того, кто его применяет, очень скоро может обернуться проигрышем. Или в лучшем случае реальными бенефициарами будут не те, кто изначально примерял на себя эту роль.
Впрочем, соответствующие риски и кейсы, похоже, мало кого останавливают. Лишнее подтверждение тому – стремление Дональда Трампа перенести эпицентр борьбы за энергоресурсы и ключевые маршруты их транспортировки с юга на север, в Арктику. Чем в значительной степени и обусловлены масштабные экспансионистские планы администрации 47-го президента США в отношении Канады и Гренландии.
3.1.1. Битва за бакинскую нефть: как начиналась энергетическая геополитика
История промышленной разработки нефтяных месторождений началась 27 августа 1859 г., когда в американском штате Пенсильвания Эдвин Дрейк[61], используя паровую машину и технологии для добычи соли, пробурил первую скважину. После этого Пенсильвания стала эпицентром нефтяной лихорадки. И здесь вскоре появилась компания, позднее названная Standard Oil, основатель которой Джон Рокфеллер станет не только самым богатым американцем, но и в какой-то мере одним из родоначальников нефтяной геополитики.
Обрести этот статус Рокфеллеру во многом невольно помогла Российская империя. В 70-е гг. XIX в. она была крупнейшим покупателем керосина, произведенного Standard Oil. Но не прошло и десятилетия, как отечественное топливо начало теснить американское на самом емком на тот момент и крайне привлекательном европейском рынке.
Причина всему – бакинские нефтяные месторождения, освоением которых занялись братья Нобель, решившие приумножить капиталы, заработанные на поставках динамита российским войскам в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
Поскольку налаживание экспортных поставок в Европу требовало и решения вопроса транспортировки, Нобели озаботились строительством Закавказской железной дороги, которая должна была связать Баку с черноморским портом Батум. А так как оборотных средств не хватало, обратились за кредитом к парижскому банку Ротшильдов.
Влиятельное семейство по достоинству оценило финансовые перспективы проекта. Но заем выдали под залог нефтяных месторождений Нобелей.
К концу 1880-х «Батумское нефтяное и торговое общество» (БНиТО), учрежденное Ротшильдами, вышло на первое место по экспорту российского керосина за границу. А на долю России приходилось уже 22 % мирового керосинового рынка. Объем российской нефтедобычи в России увеличился в 10 раз, практически достигнув американского уровня.
Рис. 17
Людвиг Нобель – учредитель крупнейшей нефтяной компании Российской империи
Фото: © Неизвестный автор
Таблица 22
Добыча нефти «Товариществом нефтяного производства братьев Нобель»[62]
Сохранение лидерства требовало от Рокфеллера решительного ответа на «русский вопрос». В качестве первого шага Standard Oil в ноябре 1885 г. резко снизила свои отпускные цены в Европе, что совпало с распространением на рынке слухов о крайне низком качестве российского керосина.
На следующем этапе «кнут» был заменен на «пряник» – в виде идеи создания всемирного нефтяного синдиката с участием Рокфеллеров, Ротшильдов и Нобелей. Результатом переговоров стало подписание 14 марта 1895 г. соглашения «от имени нефтяной промышленности США» и «от имени нефтяной промышленности России». Документ предполагал, что американцам отводится 3/4 мирового рынка, а российским нефтяникам (представленным Ротшильдами и Нобелями) – 25 %. Но сделку пришлось отменить из-за негативного отношения российских властей. Нельзя исключать, что Санкт-Петербург в этом случае действовал в интересах Ротшильдов, с которыми у Сергея Витте, в то время министра финансов и автора масштабной и многоплановой реформы, были более чем конструктивные взаимоотношения.
Влиятельное банкирское семейство нашло возможность не только потеснить Рокфеллера на европейском рынке, но и организовать торговлю каспийским сырьем по всему миру. Произошло это благодаря заключению контракта с британским нефтеторговцем Маркусом Сэмюэлем[63]. Его компания, которая позднее получит название Shell, обладала исключительным правом прохода танкеров через Суэцкий канал. В то время как судам с топливом от Standard Oil приходилось огибать Африку, чтобы попасть в Азию. Это, конечно, не могло не отразиться на конкурентоспособности рокфеллеровского керосина.
Еще чуть-чуть – и Российская империя стала бы главной нефтяной державой мира. Но карты спутала Русско-японская война и последовавшая за ней революция 1905 г. Если конфликт с Японией значительно осложнил продажу российского топлива на азиатском рынке, то масштабные протестные выступления рабочих в начале XX в. самым непосредственным образом ударили по нефтедобыче.
В биографии Иосифа Сталина рассказывается, как под его руководством «в декабре 1904 г. проводилась гигантская стачка бакинских рабочих, которая продолжалась с 13 по 31 декабря и завершилась заключением первого в истории рабочего движения России коллективного договора с нефтепромышленниками»[64]. Сам Сталин называл эти события «сигналом славных январских-февральских выступлений по всей России».
Но сигналом они стали и для Ротшильдов, которые с 1905 г. начали настойчиво искать покупателя своих российских нефтяных активов. Лишь через семь лет таковой нашелся – в лице детища Маркуса Сэмюэля – Royal Dutch Shell и голландской Royal Dutch Petroleum Company, владевшей месторождениями в Индонезии.
Пока Ротшильды, получив в обмен акции Royal Dutch Shell, превращались из нефтяных акторов в нефтяных рантье, Рокфеллер пожинал плоды применения в отношении Standard Oil антимонопольного законодательства, в результате чего его компания была разделена на 34 более мелких.
Впрочем, выходить из нефтяной игры первый американский миллиардер явно не собирался. Свидетельство чему – версия о том, что США вступили в Первую мировую войну в апреле 1917 г. в том числе из-за требования Рокфеллера передать ему права на разработку иранских месторождений, открытых в 1908 г. Таким образом геополитические действия едва ли не впервые были увязаны с интересами в области энергетики.
Трудно сказать, в какой степени на появление этого рокфеллеровского ноу-хау повлияли перипетии борьбы за бакинскую нефть. Но можно утверждать, что с тех пор зависимость геополитических приоритетов Вашингтона от крупнейших энергетических компаний США будет только усиливаться.
3.1.2. Возникновение ОПЕК. Нефтяной рынок после Второй мировой войны
В 1950 г. группа из семи американских и британских компаний – «Семь сестер», как назвал их глава итальянской Eni Энрико Маттеи, – контролировала практически весь мировой экспортный рынок сырой нефти. Попытки того же Маттеи разрушить эту монополию за счет заключения договоров с правительствами ряда ближневосточных государств (прежде всего с шахским Ираном) и торгового соглашения с СССР, начинающим осваивать свои нефтяные месторождения, не увенчались успехом. Провалу начинания в немалой степени способствовала гибель итальянского премьера в авиакатастрофе в 1962-м.
С 1950 г. в течение двух десятилетий суммарные объемы нефтедобычи выросли в четыре раза. В 1968-м нефть и газ обеспечивали 60 % мирового коммерческого потребления энергии.
В такой ситуации вопрос о более справедливом перераспределении нефтяных доходов не мог не возникнуть у стран Ближнего Востока, богатых этим сырьем, но остающихся под фактически колониальным патронажем США и Британии. Более того, в какой-то степени именно нефтяная проблема обусловила подъем национально-освободительного движения в ряде арабских стран и в Иране.
Неслучайно прославившийся национализацией Суэцкого канала (ключевой для мирового нефтяного рынка водной артерии) египетский президент Гамаль Абдель Насер называл нефть «жизненно важным нервом цивилизации, без которого не могут существовать ни огромные производственные мощности, ни сообщение по земле, морю и воздуху». И напоминал, что на Ближнем Востоке более 50 % мировых запасов нефти, без которых все чудеса современной техники были бы «простыми кусками железа, ржавыми, неподвижными и безжизненными».
Схожей логикой, очевидно, руководствовался и иранский премьер Мохаммед Мосаддык, с подачи которого Тегеран в марте 1951 г. объявил о национализации местных нефтяных месторождений и расторжении многолетней нефтяной концессии с Великобританией.
При этом нефтяной фактор гальванизировал антиколониальные тренды не только на Ближнем Востоке. Точнее, тема деколонизации энергетической ренты способствовала консолидации стран третьего мира.
В 1955 г. в индонезийском Бандунге прошла знаковая встреча глав 29 государств и правительств, организованная президентом Индонезии Ахмедом Сукарно. Наряду с локальными темами, вроде взаимоотношений тогда радикально-коммунистического Китая с его соседями или недопущения холодной войны в Азиатском регионе, участники саммита обсудили возможность координации для стабилизации мировых (!) цен на энергоносители. При этом надо учитывать, что в Бандунге тогда присутствовали и саудовский принц Фейсал, и тот же Гамаль Абдель Насер, и генеральный секретарь Лиги арабских государств (ЛАГ) Абдул Халек Хасуна. Причем последний чуть ли не сразу после возвращения из Индонезии встретился с Мохаммадом Салманом, руководившим Нефтяным бюро ЛАГ.
Не менее резонансным событием стало свержение монархии в Ираке в июле 1958 г. После этого уже и в Лондоне стали обсуждать целесообразность создания механизма регулирования мировых цен на нефть. Правда, британцы рассматривали это как меньшее зло по сравнению с получением независимыми правительствами арабских стран полного контроля над их запасами углеводородов.
В тот же год, но чуть раньше аналогичный удар был нанесен по нефтяному благополучию США. В январе 1958 г. был смещен с поста президента Венесуэлы генерал Маркос Перес Хименес, при котором Боливарианская Республика исправно снабжала своего могущественного североамериканского патрона нефтью, компенсируя последствия ближневосточных антиколониальных выпадов.
При Хименесе Венесуэла удвоила добычу нефти, доведя ее до исторического максимума. И нельзя сказать, что все доходы от продажи энергоносителей оставались исключительно в распоряжении правящей верхушки. Для жителей Каракаса два «кадиллака» в гараже в середине 1950-х были не таким уж экстраординарным явлением. Тем не менее риторика оппозиционера Ромуло Бетанкура, утверждавшего, что Хименес при поддержке международных нефтяных концернов превратил страну в нефтяной завод, нашла достаточное число сторонников – и в элите, и в народе, – чтобы затеянное им вооруженное восстание оказалось успешным.
Правда, президентство Бетанкура рисковало стать гораздо более быстротечным, чем диктатура Хименеса. Опять же, из-за нефти и восстановления транзита по Суэцкому каналу, которое привело к переизбытку сырья на мировом рынке и, соответственно, к падению доходов основных экспортеров.
Именно тогда министр добывающей промышленности и углеводородов Венесуэлы Хуан Пабло Перес Альфонсо предложил создать организацию, которая взяла бы на себя ответственность за поддержание приемлемого баланса между спросом и предложением, а значит, и уровня цен на мировом нефтяном рынке.
14 сентября 1960 г. Венесуэла и ряд крупнейших ближневосточных нефтяных экспортеров – Иран, Ирак, Кувейт, Саудовская Аравия – объявили о создании ОПЕК.
Катар присоединился в 1961 г., Индонезия и Ливия – в 1962-м, Абу-Даби – в 1967-м (а в целом ОАЭ – в 1974-м), Алжир – в 1969-м, Нигерия – в 1971-м, Эквадор и Габон – в 1973-м. К началу энергетического кризиса 1973 г. картель насчитывал 13 государств-участников.
Вместе с тем падение нефтяных цен продолжалось еще 10 лет. В итоге к 1970 г. цены на сырую нефть упали почти на 40 % по сравнению с 1947-м – с $2,2 до менее чем $1,3 за баррель. А прибыль нефтедобывающих компаний сократилась в 8 раз – с $1,6 до $0,2 за баррель.
Следующее десятилетие поначалу обещало стать более успешным для ОПЕК. Как в экономическом, так и в геополитическом плане.
Нефтяное эмбарго, объявленное арабскими странами США и Западной Европе в обмен на поддержку Израиля в Войне Судного дня, ожидаемо привело к росту цен на нефть. И заодно к повышению значения ОПЕК для западного политического и делового истеблишмента. Тем более что далеко не все ключевые участники картеля занимали антиизраильскую и/или антизападную позицию. Например, тогда еще шахский Иран был вполне лоялен по отношению как к Израилю, так и к Вашингтону. А «челночная дипломатия» Генри Киссинджера[65] предусматривала и сближение США с Саудовской Аравией.
Рис. 18
Динамика среднегодовых цен на нефть (1970–2016), $/баррель
Источник: Reuters
В этом смысле сложно переоценить вклад ОПЕК в относительную стабилизацию нефтяных котировок в 1975–1978 гг. (рис. 18). Хотя, конечно, немаловажную роль здесь сыграло полномасштабное вовлечение в мировую нефтяную торговлю Советского Союза, ставшего едва ли не главным конкурентом ОПЕК.
Впрочем, как выяснилось уже очень скоро, для одного из системообразующих участников картеля замедление прироста нефтяных доходов оказалось фатальным. Шахский режим Ирана во многом из-за бюджетных проблем не смог купировать растущее социальное недовольство, которое в результате привело к свержению монархии и провозглашению Исламской республики. На иранской нефтедобыче эти события не могли не отразиться самым худшим образом. Суточные объемы упали с 6 млн баррелей в сентябре 1978 г. до 2,4 млн баррелей к декабрю 1978 г.
Попытки других членов ОПЕК компенсировать сокращение поставок иранской нефти, нарастить собственные дезавуировали действия Саудовской Аравии. Нельзя исключать, что главная суннитская монархия стремилась спешно пополнить свою казну на случай усиления напряженности отношений с Ираном, после того как к власти в Тегеране пришли шиитские радикалы.
Эр-Рияд вдвое сократил объемы добычи, что обернулось двукратным же ростом нефтяных котировок. Это, в свою очередь, привело к наращиванию нефтедобычи в странах, не входящих в ОПЕК. И в итоге – не просто к смене повышательного ценового тренда на понижательный, но и к существенному сокращению рыночной доли картеля.
Новые реалии и вызовы заставили ОПЕК в марте 1982 г. ввести порядок установления отдельных квот на объемы добычи для стран-участников по отдельности, а не только на весь картель в целом. Кроме того, на Саудовскую Аравию была возложена обязанность отслеживать, насколько текущее соотношение спроса и предложения отвечает задачам по удержанию ценовых ориентиров.
Далеко не все участники ОПЕК согласились действовать по этим правилам. Некоторые расценили вмешательство в определение их объемов добычи как посягательство на суверенитет.
Столкнувшись с саботажем нововведений внутри картеля и сокращением из-за этого собственной доли рынка, Эр-Рияд в 1986 г. отказался от выполнения функций нефтяного балансира. В результате цена нефти упала с $50 до менее чем $30 за баррель (в ценах 2013 г.).
Урок, извлеченный участниками ОПЕК из этих событий, помог стабилизировать нефтяные котировки на более длительный период, чем в 1970-х. Если не брать в расчет кратковременный всплеск во время войны в Персидском заливе (1991), то можно говорить об 11-летнем – с 1986 по 1997 г. – периоде относительного спокойствия на рынке энергоносителей. Но в конце 1997 г. участники ОПЕК переоценили перспективы спроса и увеличили общий «потолок» добычи на 2,5 млн баррелей в день. Ответом стало резкое падение нефтяных котировок в 1998–1999 гг. Но уже в 2000 г. цена нефти вновь превысила целевой показатель $30 за баррель – после того как ОПЕК опять сократила квоты на добычу.
3.1.3. Формат ОПЕК+
В ОПЕК никогда не было полного единодушия. Различий между участниками картеля ненамного меньше, чем сходств. Национальные традиции, религия, численность и плотность населения, формы правления, уровень развития экономики и благосостояния граждан – по многим из этих факторов крупнейшие страны – экспортеры нефти, входящие в ОПЕК, могут сильно отличаться.
Например, Саудовская Аравия и другие монархии Персидского залива – сравнительно малонаселенные, однако они обладают громадными запасами нефти, характеризуются высокими показателями ВВП на душу населения, получают крупные инвестиции из-за рубежа и поддерживают довольно тесные отношения с транснациональными корпорациями. Для Конго, Нигерии, Эквадора (член ОПЕК до 2020 г.) и Венесуэлы характерны большая численность населения с весьма невысокими доходами. Необходимость выполнять хотя бы минимальный объем социальных обязательств для поддержания политической стабильности вынуждает такие страны продавать значительные объемы нефти, особенно когда ее цена снижается.
Ничего удивительного, что двум упомянутым группам участников ОПЕК довольно сложно найти общий язык. В то же время необходимость стабилизации нефтяного рынка заставляет конфликтующие и даже воюющие страны сотрудничать в рамках картеля.
Мы уже отмечали наличие серьезных религиозных противоречий между Саудовской Аравией и Ираном. Можно вспомнить также ирано-иракскую войну 1980–1988 гг., которая не помешала обеим странам оставаться в ОПЕК. Не повлекло за собой каких-либо выходов или исключений из картеля и вторжение Ирака в Кувейт в 1991-м, хотя и было напрямую обусловлено войной за нефтяные ресурсы.
Прецедентными в этом смысле являются демарши Катара и Анголы, покинувших ОПЕК соответственно в 2019-м и 2023-м. Впрочем, это происходило уже в другие времена, когда важную роль для картеля начали играть не входящие в него государства Россия и Китай.
Наличие ОПЕК, несомненно, внесло значительные коррективы не только в расклад на мировом энергетическом рынке, но и в геополитический ландшафт. Обусловлено это было прежде всего заинтересованностью индустриально развитых держав в сравнительно недорогих энергоносителях.
Неслучайно Великобритания, обнаружив во время премьерства Маргарет Тэтчер большие запасы нефти в Северном море, форсировала освоение этих месторождений, чтобы сбить цены на сырье. Подобным образом действовала Норвегия, в 1990–2000-х вошедшая в число крупнейших нефтедобывающих стран.
Франция и Япония сделали ставку на атомную энергетику как альтернативу генерациям, использующим дорожающие нефтепродукты. ФРГ перешла на советский газ. Далее мы подробнее остановимся на роли энергетики в «разрядке» между СССР и странами Запада, а также во взаимоотношениях коммунистической сверхдержавы с ОПЕК, равно как и в распаде Советского Союза.
Пока же отметим, что для постсоветской России, особенно на фоне деградации обрабатывающей промышленности в 1990-е, экспорт энергоносителей превратился в главный источник пополнения бюджета и поддержания стабильности рубля. Обвал цен на нефть стал одной из главных причин дефолта и обвала курса рубля в 1998-м. В том же году Российская Федерация получила статус наблюдателя в ОПЕК. Впрочем, до момента создания условий для полноценного альянса нашей страны с ОПЕК прошли почти два десятка лет и произошел ряд событий, потрясших мировой энергетический рынок и изменивших геополитический ландшафт.
Как это ни парадоксально, первый шаг к полноценному сближению России и ОПЕК сделали США, когда в 2003 г. инициировали полномасштабное вторжение в Ирак – страну, которую по праву можно считать системообразующим участником нефтяного картеля. Не будет откровением и предположение, что за стремлением тогдашней администрации Джорджа Буша – младшего покончить с режимом Саддама Хусейна лежало стремление американских нефтяных гигантов (дружественных «хозяину» Белого дома) получить доступ к крупнейшим иракским нефтяным месторождениям.
Другое дело, что подобные изменения геополитического статус-кво не обходятся без побочных эффектов. Превращение Ирака в failed state привело к социальной деградации тысяч иракских силовиков, оставшихся без привилегий и средств к существованию после свержения принявшего их на службу Хусейна. Надо ли удивляться, что именно в Ираке началось возрождение джихадизма, а основатель печально известной ИГИЛ[66] взял себе прозвище Аль Багдади?
При этом сложно переоценить вклад «игиловцев» в обвал нефтяных котировок, начавшийся в 2014 г. и ударивший практически по всем нефтяным экспортерам, участникам ОПЕК и тем, кто не входил в картель. Наступление джихадистов на Ближнем Востоке сопровождалось не только казнями и расправами, но и принявшим промышленный масштаб воровством нефти, которой в захваченных террористами областях Ирака или Сирии было в избытке. Ворованное сырье сбывалось на мировом рынке, создавая переизбыток предложения и сбивая цены.
Такая ситуация не могла устраивать ОПЕК. Но она создавала серьезные проблемы и для России. Тем более что падение доходов от продажи едва ли не главного экспортного товара происходило на фоне антироссийских санкций, введенных в связи с присоединением Крыма и событиями на Донбассе.
Чтобы совместными усилиями стабилизировать нефтяной рынок, сначала обсуждалась возможность вступления России в ОПЕК. Но затем стороны сошлись на формате ОПЕК+: Россия и еще ряд стран (прежде всего Казахстан и Азербайджан) получали право вносить предложения при определении квот на добычу нефти, рекомендательный (но не обязательный) характер для Москвы носили решения самого картеля.
Нельзя сказать, что с тех пор все проблемы во взаимоотношениях России и ОПЕК остались в прошлом. В марте 2020 г., когда еще только начиналась пандемия COVID-19, Москва и Эр-Рияд значительно разошлись в прогнозах спроса на нефть. В результате на время между Россией и ключевыми участниками картеля разгорелась ценовая война. А поскольку демпинг со стороны ключевых экспортеров совпал с объявлением первых локдаунов в Китае и других крупнейших азиатских импортерах энергоносителей, стоимость нефтяных фьючерсов упала до отрицательных величин.
Помимо России и участников ОПЕК, большие убытки несли и американские производители сланцевой нефти. Напомним наблюдение экономиста Михаила Хазина, по мнению которого соглашение ОПЕК+ – «модель американского построения рынка, которая предполагает, что страны ОПЕК [поддерживая приемлемый уровень нефтяных цен выше $60 за баррель за счет сокращения собственного экспорта] фактически финансируют американскую сланцевую промышленность, поддерживая ее рентабельность, и отдают ей свою долю мирового рынка»[67].
Очередной энергетический кризис рисковал обернуться новыми потрясениями для системообразующей отрасли, а значит дополнительным ударом для всей мировой экономики. В условиях развивающейся пандемии это имело все шансы создать эффект «идеального шторма». И весьма вероятно было перерастание экономической и геоэкономической турбулентности в геополитическую, вплоть до прямого вооруженного столкновения крупнейших держав мира.
Тем показательнее, что предотвратить развитие событий по самому негативному сценарию помогли трехсторонние российско-американско-саудовские переговоры на высшем уровне. После состоявшегося 10 апреля 2020 г. телефонного разговора между Владимиром Путиным, Дональдом Трампом (тогда завершавшего свой первый президентский срок) и королем Саудовской Аравии Сальманом бен Абдель Азизом Аль Саудом формат ОПЕК+ был возобновлен. Его участники договорились о снижении суточного объема добычи нефти до 9,7 млн баррелей. А Трамп написал в соцсетях: «Большая нефтяная сделка с ОПЕК+ заключена. Это позволит сэкономить сотни тысяч рабочих мест в энергетике в Соединенных Штатах. Я хотел бы поблагодарить и поздравить президента России Владимира Путина и короля Саудовской Аравии Сальмана. Я только что говорил с ними из Овального кабинета. Прекрасная сделка для всех!»
Показательный пример: когда Трампа уже не было в Белом доме, а США после начала СВО ввели в отношении России масштабные санкции, которые касались и нефтяного сектора, ОПЕК и ее ключевые участники не отказались от сотрудничества с Москвой. Наоборот, на фоне жестких ограничений на покупку российской нефти и нефтепродуктов (которые не могли не отразиться на всей динамике предложения на мировом энергетическом рынке) Саудовская Аравия в августе 2023 г. сократила добычу нефти на 1 млн баррелей в сутки. А в марте 2024 г. – еще более чем на 2 млн баррелей.
Таблица 23
Страны – участники ОПЕК (2024)
Рис. 19
Страны ОПЕК (2023)
Таблица 24
Страны – участники соглашения ОПЕК+ (2024)
Рис. 20
Страны ОПЕК и ОПЕК+ (2019)
Формат ОПЕК+ предполагает упрощенные процедуры как при присоединении к соглашению, так и при выходе из него. Такая свобода маневра позволяет крупнейшим нефтяным экспортерам мира содействовать стабилизации нефтяных котировок, не налагая на себя обязательств, выполнение которых может грозить ущемлением суверенитета и/или национальных экономических интересов. Помимо России, сегодня в рамках ОПЕК+ в регулировании мирового нефтяного рынка участвуют Азербайджан, Бахрейн, Бразилия, Казахстан, Малайзия, Мексика, Оман, Судан и Южный Судан.
Суммарно участники ОПЕК+ контролируют без малого 60 % мировой нефтедобычи и от 80 до 90 % доказанных запасов[68].
3.1.4. Энергетика как фактор геополитического сближения. Экономический тандем ФРГ – СССР (Германия – Россия)
Европейский газовый рынок стал складываться довольно поздно. Условной точкой отсчета можно считать начало освоения месторождения Groningen в Нидерландах в 1960-х, а затем и нефтегазовых месторождений в британском секторе Северного моря.
В СССР до обнаружения больших запасов газа в Западной Сибири приоритетными энергоносителями считались нефть и уголь. Лишь после открытия с 1962 г. на тюменском Севере 20 газовых месторождений с суммарными запасами в несколько триллионов кубометров этот вид топлива начинает становиться приоритетным как с точки зрения формирования топливного баланса страны, так и с точки зрения экспортных поставок.
В этом смысле едва ли не более привлекательным направлением, чем страны соцлагеря, для Москвы были западноевропейские государства. Они обладали не только твердой валютой, но также технологиями и компетенциями, позволяющими в достаточно сжатые сроки осваивать месторождения, расположенные в широтах с крайне неблагоприятными погодными условиями, и строить трубопроводы для транспортировки добываемого сырья.
Иными словами, газовое сотрудничество между СССР и Западной Европой обещало стать весьма взаимовыгодным. Немаловажный нюанс состоял, однако, в сохранении геополитического барьера, обусловленного холодной войной. Условия сближения СССР с Западом усугубили события 1960-х, такие как Берлинский кризис (1961), Карибский кризис (1962), Шестидневная война (1967), Пражская весна (1968).
В то же время в отношении некоторых ведущих западных политиков к Советскому Союзу начала просматриваться склонность к большему прагматизму.
Яркий тому пример – Вилли Брандт. В бытность его федеральным канцлером (1969–1974) ФРГ отошла от применения так называемой доктрины Хальштейна. Согласно ей, официальный Бонн должен был поддерживать и устанавливать дипотношения только с теми странами, которые не признавали ГДР. И, наоборот, дружественные по отношению к ГДР действия со стороны любого государства рассматривались ФРГ как недружественный шаг, приводящий к разрыву дипотношений с Бонном.
В феврале 1970 г. Министерство иностранных дел ФРГ объявило о прекращении действия доктрины Хальштейна, в 1972-м ФРГ и ГДР официально признали друг друга. А в 1973 г. Восточная Германия была принята в ООН.
Параллельно с дипломатическим урегулированием между ФРГ и ГДР Москва и Бонн заключили «сделку века». Так наблюдатели назвали соглашение «газ – трубы». СССР обязался в течение 25 лет ежегодно поставлять 3 млрд м³ газа, а западногерманский концерн Mannesmann взамен должен был выпустить для советских газовщиков 1,2 млн т труб большого диаметра.
Для реализации проекта требовалось построить магистральный трубопровод протяженностью 4451 км, с диаметром трубы 1420 мм и рабочим давлением 75 МПа, с рекордной проектной мощностью прокачки 32 млрд м³/год, по которому газ из западносибирского Уренгоя должен был поставляться вплоть до госграницы СССР, а оттуда – в газораспределительные центры стран – участников соглашения. При этом магистраль проходила через ареалы многолетней мерзлоты, обводненные и заболоченные участки, должна была преодолеть горные массивы Урала и Карпат, требовала возведения 29 многониточных переходов через крупные реки и 620 – через сравнительно небольшие водные преграды. Запланировано было строительство 40 компрессорных станций.
Газовое сближение СССР и ФРГ стало серьезным вызовом не только для идеологических, но и геополитических доктринеров, прежде всего сторонников концепции противостояния континентальной и морской цивилизаций. С этой точки зрения устранение или по крайней мере микширование евразийского раскола, обусловленного холодной войной, существенно ослабляло позиции экономических и идейных лидеров трансатлантического блока – США и Великобритании.
Но некоторые влиятельные представители американского истеблишмента придерживались иной концепции, которую с известными ретроспективными оговорками можно назвать «энергетической геополитикой». Так, адвокат Сэмюэл Писар, консультировавший многих влиятельных американских бизнесменов и по иронии судьбы приходившийся отчимом будущему госсекретарю Энтони Блинкену, в колонке «Давайте вернемся на рельсы разрядки», опубликованной в The New York Times в сентябре 1977 г., рассуждал: «Следует ли поощрять американскую промышленность к участию в разработке энергетических ресурсов Сибири – щекотливый политический вопрос. Но с экономической точки зрения такое участие было бы чрезвычайно важно. Оно ослабило бы растущее давление на мировые цены, помогло бы нам диверсифицировать нашу нездоровую зависимость от Ближнего Востока и улучшить наш торговый баланс, поскольку можно ожидать, что российские экспортные доходы пойдут на увеличение закупок американских товаров».
Рис. 21
Сделка века, или «Газ на трубы». Строительство газопровода Уренгой – Помары – Ужгород
Фото: © Fabiàn Cevallos / Contributor
Книга Писара «Сосуществование и коммерция»[69] о выстраивании экономических взаимоотношений с коммунистическим блоком была одной из настольных у Ричарда Никсона, архитектора советско-американской разрядки начала 1970-х. Но к моменту написания процитированной колонки настроения в Белом доме значительно изменились – политику теперь уже администрации Джимми Картера по отношению к Кремлю определял в должности советника по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, не склонный к компромиссам с СССР. Тем более что события конца 1970-х – начала 1980-х больше играли на руку «ястребам».
В декабре 1979 г. советские войска вошли в Афганистан. А через два года, в декабре 1981 г., генерал Войцех Ярузельский объявил о введении военного положения в Польше. К тому моменту Бжезинский уже не работал в Белом доме. Но есть основания полагать, что этот известный американский геополитик-практик имел отношение к обоим кризисам, крайне негативно отразившимся на СССР.
«Теперь у нас есть шанс дать Советскому Союзу свою Вьетнамскую войну», – писал Бжезинский Картеру с началом боев в Афганистане. А еще в марте 1978 г. он представил своему шефу план дестабилизации ситуации в Польше. Бжезинский предлагал увязать согласие западных кредиторов на реструктуризацию польского внешнего долга с легализацией в стране антикоммунистической оппозиции. Кстати, нельзя исключать, что роль, которую сыграли в польских протестах шахтеры, создавшие нашумевший профсоюз «Солидарность», в немалой степени обусловлена активной газификацией Европы с помощью СССР. Такое изменение топливных приоритетов европейских потребителей не могло не спровоцировать падение цен на уголь, которое неизбежно отразилось на зарплатах горняков.
Как бы там ни было, но у противников экономического сотрудничества с СССР появились весомые (на их взгляд) аргументы для, пожалуй, первого применения геополитического оружия – санкций. 29 декабря 1981 г. США объявили эмбарго в отношении компаний, участвующих в строительстве советского газопровода. Под рестрикции, в частности, попали компания Caterpillar, уже поставившая Советскому Союзу 100 трубоукладчиков, и концерн General Electric, изготовляющий роторы для компрессорных станций. В результате были разорваны контракты на $1 млрд.
«Нам особенно больно, потому что эта рана нанесена другом», – заявила Маргарет Тэтчер, сетуя, что демарш США вынудит участвующие в «сделке века» британские компании сокращать рабочие места. Более того, «железная леди» утверждала, что «в конечном счете это вредно для американских интересов, поскольку очень многие скажут: нет никакого смысла подписывать контракты на поставку материалов, машин и оборудования из США, если в любой момент они могут просто отменить договор».
ФРГ, Франция, Италия тоже не спешили поддерживать американское эмбарго. Даром что сами США, несмотря на декларируемое желание экономически наказать СССР, продолжали поставлять туда зерно.
А когда американский минторг начал составлять черные списки иностранных компаний, нарушающих эмбарго, возникла не менее парадоксальная ситуация. Эти европейские производители не смогли выполнить обязательства даже перед покупателями, никак не связанными с советским газопроводом, нередко даже являющимися потенциальными конкурентами Советского Союза на европейских рынках.
Совпадение или нет, но первый американо-европейский околоэнергетический санкционный конфликт завершился сразу после смерти советского лидера Леонида Брежнева. 13 ноября 1982 г. тогдашний президент США Рональд Рейган в еженедельном субботнем радиообращении к нации объявил, что Соединенные Штаты достигли с европейцами соглашения о координации экономической политики в отношении Советского Союза, поэтому он принял решение снять санкции против газопровода.
Примечательно, что в числе прочего упомянутое Рейганом соглашение предусматривало проведение в кратчайшие сроки исследования альтернативных источников энергоснабжения Западной Европы. А также отказ от заключения новых контрактов на закупки советского газа, пока упомянутое исследование не будет завершено.
Советский газ с крупнейшего на тот момент Уренгойского месторождения пришел в Западную Европу 1 января 1984 г. Почти через семь лет СССР перестанет существовать. Но через 20 лет уже постсоветская Россия задумается о реализации масштабного газопроводного проекта для поставок сырья в Германию по дну Балтийского моря, позволяющего и поставщику, и потребителю минимизировать риски, связанные с некорректными и недружественными действиями транзитеров.
У истории «Северного потока» (а речь идет о нем) и его советского предшественника немало параллелей. Даром что Вилли Брандт ушел в отставку из-за шпионского скандала – один из его ближайших помощников был заподозрен в работе на восточногерманскую разведку. А седьмому федеральному канцлеру Герхарду Шрёдеру, при котором товарооборот между Россией и ФРГ достиг рекордных €31 млрд, вменялось наличие личной финансовой заинтересованности в запуске нового российского газопровода.
Разумеется, без геополитики здесь не обошлось. Тем более что об идеологии – а именно противоборстве двух систем – применительно к объединенной Германии и постсоветской России говорить не приходится.
Но наряду со стремлением к расширению энергетического сотрудничества с Москвой Шрёдер резко критиковал Вашингтон за то, что он называл «иракской авантюрой». А как мы отмечали выше, вторжение США в Ирак было обусловлено как энергетическими, так и геополитическими интересами. Точнее, их взаимосвязью.
Далее мы подробнее рассмотрим этот сюжет. Но нельзя не заметить, что контроль над нефтяными месторождениями Ирака – одной из крупнейших стран в центре Евразии – создавал предпосылки для усиления американского геополитического влияния на всем материке. Тем более чувствительным для США становилось повышение энергетической зависимости Германии – на тот момент безусловного индустриального лидера Европы – от России.
Тем не менее по-рейгановски нейтрализовать «газопроводную угрозу» с помощью санкций Белый дом решился только при Трампе. В конце 2019 г. вступили в силу американские санкции против «Северного потока – 2», а также «Турецкого потока». Правда, здесь коммерческая логика, скорее всего, превалировала над геополитической – Трампу важно было освободить европейский рынок сбыта для американского сланцевого газа.
Зато Джо Байден, занявший Овальный кабинет в 2021-м, руководствовался в большей степени геополитическими соображениями, когда заявил, что «введение санкций было бы контрпродуктивным с точки зрения наших отношений с Европой»[70].
Показательно и то, что 23 февраля 2022 г. – уже после признания Россией ДНР и ЛНР, но за день до начала СВО – Байден распорядился ввести санкции в отношении Nord Stream 2 AG – компании-оператора «Северного потока – 2». В мае 2022 г. Польша отказалась участвовать в транзите российского газа в Германии по газопроводу Ямал – Европа. А 26 сентября 2022 г. было зафиксировано резкое падение давления в газопроводах «Северный поток» и «Северный поток – 2». Компания-оператор заявила, что разрушения, произошедшие в один день одновременно в трех местах, носят беспрецедентный характер.
С тех пор российско-немецкое партнерство в энергетической сфере поставлено на длительную паузу.
3.1.5. Колосс на нефтяных ногах. Роль Саудовской Аравии и ОПЕК в обвале экономики СССР
Когда говорят о причинах падения СССР, нередко утверждают, что победить в холодной войне Западу помогла Саудовская Аравия, которую американцы уговорили значительно снизить цены на нефть. Советская экономика не выдержала падения нефтедолларовых доходов, что и предопределило судьбу сверхдержавы.
Нельзя сказать, что эта версия не имеет оснований, но, как часто бывает, история гораздо сложнее.
Начиная с 1970-х гг. СССР активно использовал углеводородные ресурсы для расширения и укрепления сферы влияния. Соцстраны Восточной Европы, Вьетнам и особенно Куба получали энергоносители по ценам иногда в разы ниже рыночных. Более того, применительно, например, к Кубе оплата сырья производилась не «живыми деньгами», а встречными поставками товаров. Причем с коммерческой точки зрения этот бартер осуществлялся на невыгодных для Москвы условиях. При этом разработка новых нефтегазовых месторождений среди таежно-тундровых болот Западной Сибири требовала огромных инвестиций в создание добывающей, транспортной и социальной инфраструктуры на этих территориях.
До определенного момента мировая нефтяная конъюнктура позволяла СССР не особо задумываться об издержках. Более того, на фоне стагфляции[71] западных экономик, вызванной энергетическим кризисом начала 1970-х, советская выглядела намного устойчивее. «Такие потрясения не свойственны нашему социалистическому плановому хозяйству», – утверждал в июне 1974 г. председатель Совмина СССР Алексей Косыгин. А несколько ранее глава советского МИДа Андрей Громыко на сессии Генассамблеи ООН заявлял, что энергетический кризис не имеет ничего общего с физической доступностью природных ресурсов, а является отражением политического и социального кризиса и «тот факт, что социалистический мир практически не пострадал, является ясным доказательством этого».
С 1940 по 1974 г. добыча нефти в СССР выросла с 31 до 450 млн т, а объемы добычи природного газа за этот же период выросли в 80 раз: с 3,3 до 256 млрд м³. Благодаря месторождениям Кавказа, Волго-Уральского региона, а с 1960-х и Западной Сибири, Советский Союз стал вторым производителем нефти в мире, уступая только Соединенным Штатам. В 1968 г. началось освоение гигантского западносибирского нефтяного месторождения Самотлор. А к концу 1970-х гг. было введено в эксплуатацию Уренгойское газовое месторождение, на тот момент считавшееся крупнейшим в мире.
Таблица 25
Структура экспорта СССР (1970–1985) (%)
Рис. 22
Структура экспорта СССР (1970–1985)
Экспорт нефти из СССР с 1970 по 1985 г. вырос почти в три раза, составляя около 30 % от объема добычи. При этом к 1985 г. продажа углеводородов обеспечивала более 50 % советского экспорта и около 80 % валютных доходов государства. Приток валюты позволил СССР с середины 1970-х начать массовые закупки зерна для компенсации дефицита внутреннего сельскохозяйственного производства, а также приобретать с целью модернизации промышленности технику и технологии.
Правда, росли и госрасходы, которые тоже в значительной степени финансировались за счет сырьевых доходов. При этом, наряду с масштабным инфраструктурным строительством (а это не только упомянутый газопровод Уренгой – Помары – Ужгород, но и Байкало-Амурская магистраль), значительных средств в условиях «гонки вооружений» требовал ВПК. С 1980 по 1988 г. советские военные расходы выросли на 50 %, хотя их доля от ВВП оставалась сравнительно небольшой.
Реализация сложных, дорогостоящих проектов совпадает с очередным падением цен на энергоносители, при этом затраты на добычу неуклонно растут. К началу 1980-х было отмечено снижение дебета значительного числа скважин, что потребовало дополнительных мероприятий для интенсификации добычи, и, как следствие, привело к росту себестоимости сырья.
О первых признаках «советского энергетического кризиса» заговорили в 1977 г. ЦРУ, опираясь на исследования советских геологов, утверждало, что пик нефтедобычи в СССР не за горами. Отсюда следовали три сценария.
Первый – более активный перевод экономики на генерации, не использующие нефтепродукты или газ, прежде всего угольные и атомные.
Второй – повышение общей энергоэффективности экономики, реорганизация производства, поиск новых направлений экспорта, изменение ценовой политики в отношении экспортных поставок в дружественные страны.
Третий – продолжение экстенсивного наращивания добычи за счет чрезмерной эксплуатации сибирских ресурсов.
Дальнейшее развитие событий показало, что брежневская команда пошла по третьему пути. План XI пятилетки (1981–1985) предусматривал сохранение за ТЭКом роли главного экономического драйвера.
Но неизменно растущие капвложения в главную отрасль не давали отдачи, в то время как цена закупки за границей сельскохозяйственной продукции и техники постоянно увеличивалась. Параллельно возрастали запросы на поставки советских энергоносителей со стороны восточноевропейских союзников. Например, власти ГДР в 1981 г. мотивировали рост своих потребностей в советском сырье необходимостью «сгладить влияние западной пропаганды». «Должен ли я резать поставки нефти в Польшу? Вьетнам голодает, должны ли мы сокращать поставки в Юго-Восточную Азию? Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Йемен, мы тянем их всех. При том что и наш уровень жизни необычайно низкий»[72], – задался риторическим вопросом председатель Госплана Николай Байбаков.
На фоне дешевеющей нефти США в августе 1985 г. девальвировали доллар на 25 %[73]. Это позволило увеличить номинальные доходы американского бюджета, упростить обслуживание госдолга и повысить конкурентоспособность американских товаров. Зато советские нефтяные доходы тоже фактически упали на четверть, и это без учета чисто рыночных колебаний.
Осознавая критическую зависимость от нефти, Советский Союз продемонстрировал готовность пойти на сближение с ОПЕК, прежде считавшейся главным конкурентом. Кувейтская делегация, посетившая Москву в 1986-м, получила гарантии, что СССР не будет увеличивать объемы добычи.
Другое дело, что ключевую роль в нефтяном картеле играла Саудовская Аравия. А перед ней стоял целый ряд задач, не только экономических, но и других.
Появлению Саудовской Аравии предшествовал конфликт между шарифом (правителем) Мекки Хусейном ибн Али аль-Хашеми и британцами. Последние обязались отплатить аль-Хашеми за союзничество в ходе Первой мировой войны правом создать панарабское государство на землях, входивших в состав поверженной Британской империи.
Это обещание Лондон не выполнил. Зато у аль-Хашеми и его союзников появился противовес среди арабов – этноконфессиональная группа ваххабитов во главе с Абдул-Азизом ибн Сауда. Он отобрал у хашемитов контроль над Меккой и Мединой, имеющими сакральное значение для каждого мусульманина, и в 1932 г. провозгласил своим королевством значительную часть Аравийского полуострова, названную Саудовской Аравией. При этом практически одновременно с обретением саудитами государственности стало понятно, что новая монархия войдет в число самых нефтеносных стран мира. А рокфеллеровская Standard Oil of California одной из первых вошла в концессию по разработке аравийских месторождений.
Вслед за бизнесом оперативно подключились и политики. Уже к середине 1940-х Вашингтон окончательно лишил Лондон каких-либо притязаний на патронаж над Эр-Риядом. Американский Ex-Im Bank предоставил саудитам кредитные линии на развитие нефтедобычи. Пентагон строил в королевстве дорожную и аэропортовую инфраструктуру. Госдеп подчеркивал геостратегическую роль территории и воздушного бассейна Саудовской Аравии в доминировании над всем Ближним Востоком, а также особую ценность ближневосточной нефти для американской экономики[74].
В феврале 1945 г., после Ялтинской конференции, Франклин Рузвельт заключил с Абдул-Азизом ибн Саудом «пакт Куинси». Документ был назван в честь корабля, на котором проходила встреча американского президента и саудовского короля, наделял США монопольным правом на разведку, разработку месторождений и покупку нефти на территории Саудовской Аравии. Взамен Эр-Рияд получал абсолютные гарантии безопасности.
Начало массовой добычи нефти в Саудовской Аравии послужило причиной появления «теории консервации». Ее сторонники, чьи голоса в итоге были услышаны, предлагали законсервировать американские месторождения, оставив их в качестве стратегического запаса на будущее, и перейти на импортируемое сырье. В результате в 1948 г. объемы американского импорта сырой нефти и нефтепродуктов впервые превысили экспорт.
Правда, в том же 1948-м на Ближнем Востоке появилось государство Израиль, которое тоже вскоре попало под опеку США и которому суждено было стать главным камнем преткновения во взаимоотношениях Вашингтона с Эр-Риядом. А через четверть века из-за израильской победы в войне с широкой арабской коалицией (Войне Судного дня) американо-саудовское партнерство чуть было окончательно не кануло в прошлое.
В отместку за поражение своих соплеменников и единоверцев арабские страны объявили нефтяное эмбарго странам, поддержавшим Израиль. Цена на нефть взлетела с $3 до $12 за баррель. В полной мере столкнувшись с побочным эффектом консервации, США вошли в стагфляцию – высокие темпы инфляции (из-за стремительного подорожания топлива) в сочетании с крайне низкими, почти нулевыми, темпами экономического роста.
Поэтому одной из целей знаменитой «челночной дипломатии» госсекретаря Генри Киссинджера было нахождение такого варианта израильско-египетского урегулирования, который устроил бы Эр-Рияд.
Впрочем, уже в 1979-м, на следующий год после подписания Кэмп-Дэвидского соглашения – мирного договора между Израилем и Египтом, – саудиты получили сразу три аргумента в пользу сохранения дружбы с США.
Шиитский Иран после свержения шаха и прихода к власти религиозных радикалов стал еще менее дружественным по отношению к крупнейшему суннитскому (салафитскому) королевству.
В саудовском «подбрюшье» активизировалась патронируемая СССР Народно-Демократическая Республика Йемен, спровоцировавшая даже кратковременный вооруженный конфликт с Йеменской Арабской Республикой.
Наконец, советские войска вошли в мусульманский Афганистан.
Справедливо рассматривая СССР как главного конкурента на мировом рынке энергоносителей, Эр-Рияд сам пытался предпринимать контратаки против Москвы на религиозно-идеологическом фронте. Еще в 1975-м в западных аналитических центрах, но при поддержке саудитов, была запущена программа «ислам против коммунизма». А к 1978 г. в некоторых регионах СССР возникли подпольные ячейки исламистов[75]. Поэтому, когда в 1981-м рейгановский директор ЦРУ Уильям Кейси прибыл в Саудовскую Аравию для переговоров о формировании антисоветского альянса, эту миссию никак нельзя было назвать невыполнимой.
Другое дело, что от саудитов, помимо помощи афганским моджахедам, требовалось нарастить объемы нефтедобычи и тем самым спровоцировать обвал цен на стратегически важное для СССР сырье. А выполнить эту задачу было намного сложнее.
В 1981 г. Саудовская Аравия добывала 8,5 млн баррелей в день, тогда как Иран и Ирак вместе – около 1 млн баррелей. Доходы королевства от сырьевого экспорта достигали $110 млрд, поэтому Эр-Рияд был главным бенефициаром геополитических потрясений на Ближнем Востоке. В то же время нефтяное эмбарго 1970-х заставило страны Запада задуматься не только о развитии безуглеродных генераций или диверсификации поставок энергоносителей за счет СССР, но также о реализации/расконсервировании собственных нефтедобывающих проектов. Благо, до конца неосвоенными оставались месторождения в Северном море. А высокие цены на нефть делали такие проекты привлекательными и с чисто коммерческой точки зрения.
С 1975 по 1985 г. доля ОПЕК в мировом объеме добычи упала с 48 до 28 %. В Эр-Рияде не могли не понимать, что выполнение просьбы американцев чревато не просто значительным сокращением собственных доходов в моменте, но и высокой вероятностью потери рынка в среднесрочной перспективе.
Рис. 23
Динамика добычи нефти в мире, млн т
Понимая озабоченность саудовских контрагентов, Кейси утверждал, что дешевая нефть станет драйвером американской экономики, и в этом случае саудиты окажутся в плюсе как владельцы крупных пакетов акций американских компаний. Кроме того, Западная Европа сможет вновь переключиться с советского газа на саудовскую нефть.
Решающие переговоры – между Рональдом Рейганом и пятым саудовским королем Фахдом – состоялись в феврале 1985 г. По странному стечению обстоятельств менее чем за месяц до того, как шестым и последним руководителем советской компартии стал Михаил Горбачев, – в не столь отдаленном будущем автор «перестройки», – при котором СССР прекратил свое существование.
Эр-Рияд нарастил суточную добычу: с 2,5 млн до 6 млн, а затем и до 9 млн баррелей. И в 1986-м нефтяные котировки рухнули до $10 за баррель. В Саудовской Аравии начался затяжной социально-экономический кризис, продлившийся до очередного нефтяного ралли в начале XXI в. Но монархия Саудов сохранилась, в отличие от их конкурента – СССР.
Рис. 24
Президент США Рональд Рейган и король Саудовской Аравии Фахд (1985)
Фото: © Reagan White House Photographs
Возможно, не стоит излишне переоценивать роль саудитов в падении коммунистической сверхдержавы. Например, итальянский историк-международник Джулиано Гаравини видит в этой версии исключительно попытку адептов Рейгана постфактум возвеличить своего кумира.
Как бы там ни было, не возникни в советской экономике такого перекоса в пользу ТЭКа, его нефтегазовой составляющей, прояви руководство СССР политическую волю для прекращения «углеводородной зависимости», возможно, падение цен на нефть в середине 1980-х и не привело бы к столь печальным последствиям. Даже если оно и стало результатом сговора между США и Саудовской Аравией.
3.1.6. Энергетический след современных вооруженных конфликтов
Если рассматривать вооруженные конфликты последних десятилетий как проявление борьбы геополитических акторов за усиление собственного влияния с одновременным ослаблением конкурентов, то мы увидим некое сходство спровоцировавших эти эксцессы причин. Ведь бóльшая их часть происходит на территориях, располагающих значительными запасами энергоресурсов или имеющих определяющее значение для их транспортировки.
Такая точка зрения позволяет увидеть закономерность и в более чем полувековой нестабильности Ближнего Востока, зона которой охватывает Персидский залив, Месопотамскую низменность, Аравийский полуостров, Суэцкий канал и Средиземноморское побережье Передней Азии; и в периодически обостряющихся североафриканских конфликтах; и в тлеющем греко-турецком противостоянии. Энергетическая подоплека явно просматривается и в украинском конфликте, равно как и в межэтнических войнах в Южном Судане, Нигерии и т. д.
Что бы ни становилось формальным триггером – межэтнические или межконфессиональные разногласия, территориальные претензии или борьба политических движений, – почти всегда за такого рода локальными конфликтами проступают очертания глобальной энергетической войны.
Ирано-иракская война (1980–1988)
Исламская революция в Иране обусловила не только демонтаж светского государства и замену его теократией. Пришедший к власти в 1979 г. режим шиитских радикалов, будучи одинаково враждебным по отношению и к капиталистическому Западу (прежде всего, к США), и к социалистическому Востоку (во главе с СССР), представлял в то же время серьезную угрозу и для суннитских соседей. В сопредельных с Ираном государствах проживало немало шиитов, что давало повод новому иранскому лидеру аятолле Хомейни инициировать территориальную экспансию под предлогом защиты единоверцев.
В то же время США, заинтересованные в сдерживании переставшего быть дружественным Тегерана, сделали ставку на поддержку иракского автократа Саддама Хусейна, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй». Благо тот как лидер страны, находившейся в непосредственной близости с Ираном, меньше всего был заинтересован в раскручивании «шиитского фактора».
Основываясь на данных американской разведки о неутешительном состоянии иранской армии, Хусейн предъявил Тегерану претензии на восточное побережье реки Шатт-эль-Араб и нефтеносную провинцию Хузестан. 2 сентября 1980 г. иракская армия начала вторжение.
Война между Ираном и Ираком продлилась восемь лет, не принеся ни одной из стран значительных побед, но унеся жизни около 180 000 иракцев и полумиллиона иранцев. Экономические потери Багдада составили $342 млрд, и на $110 млрд вырос иракский внешний долг. Тегеран потерял $845 млрд. Основные расходы были связаны с закупкой вооружений. При этом, например, продукцией советского ВПК пользовались обе стороны конфликта. Да и США, снабжая Ирак разведывательной информацией, в то же время (как выяснилось в результате скандала «Иран-контрас») продавали оружие Тегерану.
Помимо мирового военно-промышленного лобби, в выигрыше от ирано-иракской войны оказалась Саудовская Аравия – вынужденное снижение активности двух стран – крупнейших нефтяных экспортеров позволило Эр-Рияду заметно укрепить свои позиции как в ОПЕК, так и на мировом энергетическом рынке.
Определенные выгоды, правда, извлек и Саддам Хусейн. К окончанию войны он обладал крупнейшей армией среди стран Персидского залива. Но очень скоро это силовое доминирование сыграло с ним злую шутку.
Вторжение Ирака в Кувейт и операция «Буря в пустыне» (1990–1991). Американское вторжение в Ирак (2003)
Война с Ираном оставила Саддаму Хусейну не только большую армию, но и большие долги. Стремясь поправить финансовое положение страны, Хусейн вспомнил еще об одном территориальном споре – теперь с расположенным на юго-востоке Кувейтом.
Этот эмират иракские националисты считают своей незаконно отторгнутой территорией как минимум со времен его выхода из-под британского протектората в 1961 г. В отличие от Ирака, Кувейт имеет весьма протяженную границу с нефтеносным Персидским заливом и поэтому обладает 9 % мировых запасов нефти.
Вполне объяснимо и то, что во время ирано-иракской войны Кувейт активно кредитовал своего более крупного, но менее богатого соседа, очевидно, рассчитывая, что такая помощь заставит Багдад отказаться от посягательств на кувейтский суверенитет.
Но расчет не оправдался. В июле 1990 г. Хусейн обвинил соседний эмират в незаконной добыче иракской нефти на приграничном месторождении Румайла. В качестве компенсации иракский лидер потребовал списания долгов на $16,5 млрд – в эту сумму входили $14 млрд за «украденную» нефть и $2,5 млрд за моральный ущерб.
Эмир Кувейта шейх Джабер аль-Ахмед аль-Джабер ас-Сабах ожидаемо отверг эти требования. И 2 августа 1990 г. телевидение Ирака объявило о вводе войск в эмират для помощи революционному Временному правительству свободного Кувейта в борьбе с монархическим режимом, проводящим антинародную политику.
Неожиданной в этой истории (и прежде всего для Хусейна) оказалась лишь реакция Вашингтона. Ведь еще в июле – уже после объявления фактического ультиматума, но до вторжения – посол США Эйприл Глэспи в ходе встречи с иракским президентом заявила: «У меня есть прямая инструкция президента – добиваться улучшения отношений с Ираком. У нас нет точки зрения на межарабские конфликты, такие как ваш пограничный спор с Кувейтом… Эта тема не связана с Америкой». Эти слова утвердили лидера Ирака во мнении, что новая война будет для него победоносной[76].
Но уже в день иракского вторжения в Кувейт тогдашний американский президент Джордж Буш – старший обсуждал с командованием вооруженных сил возможность отправки войск в Персидский залив. Очевидно, смене позиции США – от сдержанно нейтральной до откровенно антииракской – в значительной мере посодействовала Саудовская Аравия.
В Эр-Рияде опасались, что Саддам Хусейн, если его не остановить, не удовлетворится одним Кувейтом и пойдет дальше по Аравийскому полуострову. Тем более что иракский автократ давно критиковал главную нефтяную монархию за ее политику на рынке энергоносителей.
«Мы направляем нашу дружескую, но от этого не менее серьезную критику в адрес арабских братьев, чья политика в области производства и сбыта привела к созданию перенасыщения рынка нефти. Мы не можем найти убедительных аргументов в пользу этой политики и ее целей, а пагубный эффект, который она оказала на производство нефти в арабских и других странах, является очевидным. Не все мы обладаем такими же финансовыми резервами, как некоторые страны…» – говорил Хусейн, явно имея в виду в первую очередь саудитов[77]. В то же время для США саудовский нефтяной демпинг был крайне выгоден в экономическом и геополитическом плане.
Наглядным доказательством саудовского вклада в изменение мироустройства – а именно в демонтаж биполярного мира – стало довольно быстрое присоединение СССР к эмбарго в отношении Ирака. От Москвы не последовало возражений и в ноябре 1990-го, когда Совбез ООН разрешил использование силы в случае, если иракские войска не будут выведены из Кувейта до 15 января 1991 г.
А уже 17 января 1991 г. началась «Буря в пустыне», названная Хусейном «матерью всех войн». Во многом эта характеристика оказалась пророческой. США создали прецедент, позволяющий и впредь прибегать к силе для усмирения стран, чьи действия признаны не соответствующими правилам наступившего однополярного мира.
В этом смысле начавшееся в 2003-м полномасштабное вторжение возглавляемой американцами коалиции в Ирак – логичное продолжение и развитие произошедшего в 1991-м. Но при сходстве геополитических мотивов обоих Бушей есть довольно существенный нюанс в энергетической подоплеке иракской войны, инициированной Джорджем Бушем – младшим.
Дело в том, что теракт 11 сентября 2001 г. далеко не лучшим образом сказался на прочности американо-саудовского альянса. Причем наличие среди террористов, атаковавших башни-близнецы, значительного числа саудитов – скорее повод, нежели причина. Не менее важным представляется факт, что неоконы[78], консультировавшие руководство Белого дома, считали окончательное умиротворение Ближнего Востока невозможным без установления демократических режимов во всех странах региона. Данный подход подразумевал демонтаж не только враждебно настроенных по отношению к Вашингтону автократий, вроде иракской, сирийской или иранской, но и вполне лояльных Вашингтону монархий Персидского залива во главе с Саудовской Аравией. Важным элементом такой демократизации Ближнего Востока, наряду с чисто силовыми акциями (вроде вторжения в Ирак), являлся перехват Западом инициативы на мировом энергетическом рынке. Благо, как утверждал вице-президент Дик Чейни, страна, владеющая Персидским заливом, не только делает более предсказуемой свою экономику, но и фактически управляет экономиками других стран[79]. А британская The Guardian писала, что существуют лишь две реальные причины, побудившие США начать войну с Ираком, – это желание получить контроль над иракской нефтью и сохранить доллар в качестве резервной мировой валюты».
О том, насколько успешным оказалось воплощение замысла Буша-младшего и его консультантов, можно судить хотя бы по тому, что постсаддамовский Ирак никак нельзя назвать страной, всецело находящейся в сфере американского влияния. С Пекином и Москвой Багдад сотрудничает (в том числе и в энергетической сфере) едва ли не активнее, чем с Вашингтоном.
Не менее показательно и то, что официальное окончание американской военной кампании в Ираке практически совпало по времени (декабрь 2011 г.) с апогеем «арабской весны», среди прочего превратившей в failed state Ливию, другую богатую энергоносителями автократию.
«Арабская весна» и война в Ливии (2011)
1 сентября 1969 г. организация «Свободные офицеры» под руководством капитана Муаммара Каддафи свергла короля Мухаммада Идриса, и одним из первых шагов новой, уже республиканской, власти стала национализация ливийских нефтяных месторождений.
Нефть была главным гарантом благосостояния Королевства Ливия – с 1951 по 1969 г. годовой доход на душу населения вырос с $25–35 до $2000. Ливийская Арабская Республика, чей лидер обвинял низложенного монарха и его режим в «коррумпированности и реакционности», тоже не собиралась отказываться от сырьевой ренты. Наоборот, Каддафи, строя «государство масс» (так можно перевести неологизм «джамахирия»), сделал ставку на ее максимальную консолидацию.
Кстати, Ливия была провозглашена джамахирией в марте 1977-го. Как стало понятно позднее, это был последний год относительного затишья на мировом энергетическом рынке. В начале 1980-х ливийские годовые нефтяные доходы рухнули почти вчетверо – с $21 до $5,4 млрд. Иными словами, поддерживать политическую стабильность и экономическую устойчивость своего «анархо-коммунистического» проекта Каддафи было все сложнее.
Тем показательнее, что именно в это время Запад попытался взять реванш за случившуюся 15 годами ранее экспроприацию своих нефтяных активов в Ливии. 15 апреля 1986 г., обвинив Триполи в организации взрыва на берлинской дискотеке, из-за которого погибли два американских солдата, США нанесли серию авиаударов по ливийским военным объектам и резиденции Каддафи.
Уничтожить лидера джамахирии американцам тогда не удалось. Но уже через два года, выдвинув против Триполи еще одно обвинение в терроризме – теперь в организации подрыва пассажирского лайнера над шотландским Локерби, – США и их союзники инициировали введение жестких международных санкций в отношении Ливии. Излишне говорить, что главным объектом рестрикций стал ливийский нефтяной сектор.
Неудивительно, что в 1992–1999 гг., когда и относительно благополучные нефтяные экспортеры испытывали серьезные проблемы, джамахирия переживала полномасштабный социально-экономический кризис. Доходы населения сократились на 20 %, экономика росла менее чем на 1 % в год. Началось политическое бурление, выразившееся, в частности, в волне протестов в восточной части Ливии.
Каддафи пришлось пойти на компромисс с Западом. Он выдал Великобритании агентов ливийской разведки, названных организаторами теракта над Локерби, а также выплатил компенсацию семьям 270 жертв. После терактов 11 сентября 2001 г. Ливия поддержала объявленную американцами «войну с терроризмом». В 2003-м Каддафи объявил об отказе от каких-либо планов по разработке ядерного оружия, получив в ответ снятие всех санкций.
Впрочем, едва ли уместно утверждать, что, отказываясь от санкционного давления на Триполи, Запад руководствовался исключительно гуманитарными соображениями. В то время уже вовсю шла война в Ираке, которая, как мы уже отмечали, создавала для нефтеносной Саудовской Аравии скорее риски, нежели возможности. Взаимоотношения Вашингтона с Москвой тоже начали ухудшаться. В том числе и потому, что Кремль не поддержал очередную иракскую кампанию. А Каддафи, помимо полного дезавуирования ливийской ядерной программы, собирался вдвое – до 3 млн баррелей в сутки – нарастить нефтедобычу. Кроме того, джамахирия вновь открывала свои месторождения для иностранцев. В 2004-м на торги были выставлены 15 лицензий на право нефтеразведки. В результате к 2010 г. на поставки из Ливии приходилось около 15 % французского нефтяного импорта, чуть меньше 10 % – общеевропейского.
Правда, в целом международная реабилитация ливийской нефти способствовала скорее увеличению доходов джамахирии, чем сколько-нибудь существенному снижению нефтяного ажиотажа. С 2003 по 2008 гг. стоимость барреля возросла с $36,5 до рекордных $105,23. Чрезмерная дороговизна энергоносителей способствовала мировому экономическому кризису, разразившемуся в конце нулевых, в не меньшей степени, чем крах крупнейших американских банков, спекулировавших ипотечными закладными.
Как результат, 40 %-ный обвал нефтяных котировок в 2009-м, вслед за громкими банкротствами в финансовом секторе США. Такой резкий перепад не мог не ударить по Ливии и другим автократиям, строившим свое благополучие на дорогой нефти. Тем более что далеко не все они использовали время нефтяных сверхдоходов для формирования надежных резервов. Например, Libyan Investment Authority (LIA) – фонд, созданный в 2006 г. для аккумулирования нефтяной ренты, вкладывал средства в основном в европейские компании. В моменте такая финансовая стратегия приносила Каддафи неплохие дивиденды, в том числе и внешнеполитические, благодаря заинтересованности в его инвестициях со стороны бизнес-элиты ЕС.
Но мировой кризис привел к существенному обесцениванию активов LIA. Это, наряду с сокращением нефтяных доходов, не могло не отразиться на способности джамахирии поддерживать благосостояние граждан.
Уже 13 января 2011 г., следуя примеру соседей – тунисцев и алжирцев, – ливийцы вышли на массовые протестные акции. Сначала протестующие выступали против замораживания проектов по строительству жилья и против безработицы, достигающей 30 %-ного показателя. Однако вскоре появились и требования отставки Каддафи. Жесткие ответные действия силовиков привели к человеческим жертвам, и вскоре эксцессы «уличной демократии» переросли в полномасштабные вооруженные столкновения между сторонниками и противниками режима. Среди последних активную роль играли представители суфийского ордена сануситов, к которому принадлежал король Идрис I, свергнутый Каддафи в 1969 г.
Примечателен и альянс, посодействовавший падению режима Каддафи извне – помимо коалиции западных стран во главе с США, еще и с ОАЭ и Катаром. Если американцы и европейцы, содействуя, в том числе и за счет вооруженной поддержки, демонтажу джамахирии, рассчитывали обеспечить себя более доступными и дешевыми энергоносителями (что помогло бы им быстрее устранить последствия экономического кризиса), то Доха и Абу-Даби стремились устранить конкурента[[80],[81] ].
По прошествии почти 14 лет можно сказать, что своей цели добились последние. Если, конечно, не предполагать, что жестокая расправа над самим Каддафи была единственной целью Вашингтона и его союзников.
Влиятельное издание Foreign Affairs не так давно признавало: «С возникновением нестабильности в Ливии доля предложений легкой и малосернистой нефти на рынке сократилась до 16 %»[82]. Ливийские месторождения работают, но вновь полноценным (и главное – суверенным) участником нефтяного рынка страна до сих пор не стала. При этом она все больше оказывается в сфере влияния Турции.
Гражданские войны и межэтнические конфликты в Нигерии и Южном Судане
Нигерия – крупнейшая нефтедобывающая страна Африки, ее ежедневный объем добычи составляет 2–2,5 млн. При этом большинство из 200 млн нигерийцев живут менее чем на $3 в день. Исключение, как это нередко бывает в таких странах, представляют правящие слои.
Также неудивительно, что на фоне столь значительного социального расслоения малообеспеченное население начинает симпатизировать радикалам. Особенно это характерно для мусульман, по их численности Нигерия занимает первое место в Африке.
Именно на нигерийских мусульман опираются джихадисты из «Боко харам». К слову, это народное, можно сказать, жаргонное название, которое с языка хáуса[83] можно перевести как «западное образование – грех». Официально со времени своего создания в 2002 г. радикальным проповедником Абу Юсуфом Мохаммедом Юсуфом группировка называлась «Общество приверженцев распространения учения пророка и джихада» (Jama'atu Ahlis Sunna Lidda'awati wal-Jihad). А в 2015 г., принеся присягу «Исламскому государству»[84], нигерийские радикалы объявили себя «Западноафриканской провинцией Исламского государства» (Wilayah ad-Dawlah al-Islāmiyah fi Gharbi Ifriqia).
Поскольку до сих пор нигерийские власти не могут справиться с экстремистами, это самым негативным образом сказывается не только на доверии к ним со стороны населения (прежде всего немусульманской его части), но и на возможностях Нигерии выступать в качестве самодостаточного и предсказуемого участника нефтяного рынка. Тем более что «Боко харам» действует как раз в нефтеносных регионах.
Поэтому представляется далеко не праздным вопрос о наличии внешних интересантов, содействующих сохранению «Боко харам».
Новейшая история Судана – наглядная иллюстрация того, как нерешенность вопроса о перераспределении нефтяных доходов может привести к распаду государства по конфессиональному признаку.
Первая Гражданская война между суданскими мусульманами, проживающими на севере, и христианами, проживающими на юге, шла с 1955 по 1972 гг. Завершилась она лишь после того, как правительство мусульманского большинства согласилось предоставить больше автономии своим соплеменникам-иноверцам.
Но в начале 1980-х на юге Судана были обнаружены значительные запасы нефти. Поскольку это сопровождалось обострением межконфессиональных противоречий – президент Джафар Мухаммед Нимейри провозгласил шариатское государство и обязал следовать мусульманским религиозным нормам все население страны, – вооруженные столкновения между жителями севера и юга возобновились.
Вторая суданская война продлилась 22 года, унесла жизни почти 2 млн человек и завершилась в 2005 г. предоставлением Южному Судану шестилетней автономии, после которой должен был состояться референдум о полной независимости. Примечательно, что суданский конфликт начался еще до демонтажа биполярного мира, а завершился уже во время иракской войны. Тем логичнее предположить заинтересованность Запада в появлении еще одного немусульманского нефтеносного государства.
Правда, у Южного Судана нет своего выхода к главной нефтеэкспортной артерии – Красному морю. Монетизация южносуданских нефтяных богатств требует использования (в качестве транзитной) суданской территории. Эта ситуация играет на руку как самому Судану, так и его союзникам из арабских стран.
Не меньшие риски возникают из-за сохранения напряженности в соседней Центральноафриканской Республике (ЦАР). Но здесь стабилизирующую роль может сыграть Россия, которая активно сотрудничает и с властями ЦАР, и с Южным Суданом.
Разумеется, конфликты на Украине и в Сирии тоже не лишены подоплеки, связанной с энергетикой. Но их масштабность и многофакторность требуют более подробного рассмотрения всех причин и следствий, к чему мы вернемся в четвертой главе.