4.1. Энергетическая политика России в условиях политического кризиса
В предыдущих главах мы уже убедились, насколько тесно процессы мировой энергетики переплетены с геополитикой. Борьба различных геополитических акторов за сферы влияния почти всегда становится причиной резких колебаний цен на энергоносители или даже очередного передела энергетического рынка. Но нередко случается наоборот – новации в энергетике, открытие новых крупных месторождений или переход на качественно иной вид топлива приводят к значительной коррекции, а то и вовсе к кардинальному пересмотру сложившихся геополитических раскладов.
Изучение взаимного влияния геополитики и мировой энергетики приводит к целесообразности создания специальной дисциплины – геоэнергетики, которая исследовала бы комплекс причин и последствий борьбы за контроль над энергетическими ресурсами и путями их транспортировки, новации в сфере добычи энергоресурсов и выработки энергии и др. Разумеется, объяснение мировых процессов исключительно с точки зрения энергетики не может быть полностью релевантным и тем более единственно верным. Но зачастую именно геоэнергетический подход способен объяснить подоплеку многих резонансных событий, трактовка которых в масс-медиа нередко имеет весьма отдаленное отношение к реальному положению дел.
Топливно-энергетический комплекс – системообразующий элемент любого государства. Энергообеспеченность, энергобезопасность и стоимость энергоносителей во многом определяют не только экономический потенциал и инвестиционный климат, но и степень суверенитета и геополитического влияния. Особенно ярко это проявляется, когда страна оказывается критически зависима либо от импорта, либо от экспорта энергоносителей. Поэтому именно энергетика становится приоритетной целью, когда возникает потребность в ослаблении или устранении экономического или геополитического конкурента.
Россия в этом смысле не просто не стала исключением, но ее ТЭК испытал на себе применение всего арсенала средств геополитического давления, или, точнее сказать, подавления. Причем масштабные санкции – важный, но далеко не единственный поражающий элемент. Тем более что Запад начал использовать энергетический фактор для «сдерживания России» задолго до февраля 2022-го или даже марта 2014-го. Достаточно вспомнить, как непросто в европейских странах шло согласование по «Северным потокам», как было приостановлено строительство «Южного потока», и в то же время – как активно искал ЕС возможность налаживания альтернативных, не связанных с Россией, поставок газа. Чему, кстати, немало поспособствовало появление технологии получения, транспортировки и последующей регазификации СПГ, позволившей выйти на европейский рынок далеким от Старого Света газодобывающим странам, например Катару. Да и США производство СПГ в сочетании со «сланцевой революцией» дало возможность стать еще одним поставщиком газа для Европы, торпедировать проекты, связанные с российско-европейским сотрудничеством в области энергетики.
Имеет под собой веские основания и такая точка зрения: целью продвигаемой рядом западных элит зеленой повестки является не только ослабление промышленных лидеров Глобального Юга, но и значительное сокращение российских доходов.
На долю углеводородов на протяжении почти 20 лет стабильно приходилось более половины всего российского экспорта. А с 2005 по 2013 гг. этот показатель достигал 60–67 %. При этом не менее трети (а в иные годы и половина) доходной части бюджета формируется за счет поступлений от нефтегазовых компаний. Что одним дает повод для рассуждений о «стране-бензоколонке», а другим – уверенность в успешности использования энергетического фактора в борьбе с Россией.
В связи с этим перед нашей страной в сфере геоэнергетики стоят следующие задачи:
1. Стабильное обеспечение собственных нужд энергопотребления в экономике и коммунальном секторе с учетом потенциального роста энергопотребления.
2. Своевременная замена (модернизация) основных фондов отрасли.
3. Проработка возможных вариантов функционирования и оптимизации работы энергосистемы (создание алгоритмов) страны в случае массированного ракетно-бомбового удара по объектам энергетики. Превентивное обеспечение основных объектов энергетической инфраструктуры системами ПВО.
4. Географическая диверсификация поставок энергоносителей на мировой рынок.
5. Увеличение тоннажа танкерного флота.
6. Развитие инфраструктуры СМП, усиление присутствия в Арктике.
7. Общее снижение в экспорте доли углеводородного сырья, развитие собственной перерабатывающей базы.
8. Сбалансированная реализация положений четвертого энергоперехода, преследующая цели:
● надежного и экономически оправданного энергообеспечения промышленности и домохозяйств;
● снижения количества выбросов парниковых газов;
● поддержания технологического суверенитета в области использования нВИЭ, а также в производстве эффективных средств накопления и хранения электроэнергии.
Еще менее 10 лет назад некоторые из указанных пунктов могли показаться плодом неуемных фантазий. Но скорость мировых трансформационных процессов стремительно нарастает. Многое из немыслимого вчера сегодня воспринимается как данность.
4.2. Энергетические корни войн (сюжеты XXI в.)
Если проанализировать географию крупных военных конфликтов за последние 50 лет, несложно заметить, что большинство из них прямо или косвенно связаны с переделом энергетического рынка и борьбой за контроль над важнейшими геополитическими узлами. К ним следует отнести:
● ключевые элементы глобальных торговых маршрутов (Суэцкий и Панамский каналы, Баб-эль-Мандебский, Гибралтарский и Малаккский проливы, СМП);
● зоны расположения крупнейших месторождений, находящиеся в сфере интересов нескольких государств (Персидский, Гвинейский, Мексиканский заливы, бассейны Карибского, Северного и Каспийского морей);
● географические объекты, имеющие большое военно-стратегическое значение (система Датских проливов, проливы Босфор и Дарданеллы, Филиппинские и Японские острова, Крымский полуостров, полуостров Корея, остров Кипр, остров Куба и др.).
При этом контроль над каждым из упомянутых типов геополитических узлов дает возможность влиять на мировой энергетический рынок, а то и вовсе инициировать его передел. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе сугубо коммерческими.
Усиление влияния, в том числе и в результате прямого вооруженного вмешательства, увеличивает доходы геополитического актора, причем главным образом за счет новых энергетических бонусов. А это обеспечивает ресурсами дальнейшее продолжение экспансии.
Не будет преувеличением сказать, что по меньшей мере со времен первой промышленной революции энергетика, «кровь экономики», в XXI в. становится еще и главным генератором глобальной нестабильности.
Как минимум у трех крупных и резонансных конфликтов уходящей четверти нынешнего столетия явно просматривается энергетическая составляющая. О геоэнергетических причинах и аспектах американского вторжения в Ирак мы подробно рассказали в п. 3.1.6. Теперь поговорим о соответствующих обстоятельствах сирийского и украинского конфликтов.
Сирийский конфликт (2011 – н. вр.)
Поиск энергетических предпосылок сирийского конфликта возвращает в 2003 г., когда была запущена первая нитка Арабского газопровода, призванного поставлять египетский газ в Сирию и Ливан. В мае 2009 г. Каир и Анкара договорились о продлении трубы до турецкой территории с последующим присоединением к проекту Nabucco[109].
Тогда же, в 2009-м, Болгария подписывает с Египтом меморандум о поставках газа, параллельно отказавшись от участия в российском «Южном потоке». И, наконец, Доха предлагает дотянуть Арабский газопровод до Персидского залива. Точнее, до месторождения, которое в иранском варианте называется Южный Парс, а в катарском – «Северный купол».
Гигантские запасы имеющегося там газа делают переработку его в СПГ (на поставках которого специализируется Катар) весьма энергоемкой, что не может не отразиться на рентабельности. В свою очередь, масштабный трубопроводный проект, предполагавший также участие и Саудовской Аравии, давал шанс монархиям Персидского залива потеснить Россию на энергетическом рынке Европы и тем самым компенсировать потери, обусловленные американским вторжением в Ирак.
Камнем преткновения стала Сирия. Используя конфессиональную близость, алавизм, приверженцы которого были сирийским правящим классом во времена правления Асадов (считается одним из ответвлений шиизма), Тегеран сделал Дамаску альтернативное предложение. А именно – провести трубу с Южного Парса через шиитские районы Ирака на сирийский берег Средиземного моря, где будет производиться и уже на газовозах отправляться в Европу СПГ.
Для Башара Асада иранская идея выглядела более привлекательной еще и потому, что в этом случае в роли хаба выступала его страна, а не Турция – как в случае с катарским проектом. Ведь сирийско-турецкие взаимоотношения никогда не были идеальными, хотя бы потому, что провинции, в середине 40-х гг. прошлого века образовавшие Сирийскую Арабскую Республику, когда-то входили в состав Османской империи.
Правда, отказав в итоге Катару, Асад не ответил сразу согласием Ирану. Лишь через два года, 25 июня 2011 г., в иранском Бушере состоялось подписание меморандума о строительстве газопровода от Южного Парса до Средиземноморского побережья.
Но к тому моменту «арабская весна» дошла и до Сирии. Более того, 4 июня произошли первые вооруженные антиправительственные выступления. Причем в провинции Идлиб, ближайшей к турецкой границе. Не менее показательно и то, что в том же 2011-м Доха разорвала дипотношения с Дамаском, а чуть менее двух лет спустя, в марте 2013-го, именно в Катаре открылось первое посольство сирийской оппозиции.
Понятно, что на фоне перерастания протестов в полномасштабную гражданскую войну, а затем и превращения значительной части страны в «игиловский»