[1356]. Приковали к себе внимание и краснофлотцы учебного судна «Ока» Коновалов и Пазухин, не явившиеся на собрание по перевыборам в местный совет. Пазухин обосновал свою позицию так: «Считаю ниже своего достоинства приходить на это ненужное мне собрание»[1357]. Сведений о судьбе этих краснофлотцев у нас нет, но можно предположить, что результаты текущей работы по изучению личного состава не всегда трансформировались в аресты, сроки лишения свободы или приговоры к высшей мере наказания. Выявленные данные могли принимать форму сведений в отчетах о политико-моральном состоянии личного состава в МСБМ, формируя таким образом картотеку досье на личный состав.
Как видно из ретроспективного анализа, практика изучения личного состава и политических преследований к началу 1930-х гг. накопила значительный опыт. Будущие репрессии, таким образом, стали продолжением эволюции системы преследований по политическим мотивам.
Во-вторых, результаты ряда исследований уже доказали факт проведения массовых политических преследований в годы, предшествующие 1937–1938 гг. По самым полным данным, за годы Большого террора по политическим мотивам с Балтийского флота были уволены 1063 командира, из числа которых 625 были арестованы, 188 – расстреляны и 191 приговорен к длительным срокам лишения свободы[1358]. Однако исследователь проблем, связанных с предвоенным периодом развития флота, П. В. Петров расширил хронологические рамки исследования репрессий. По его подсчетам, с 01.01.1934 по 01.04.1937 было осуждено 500 человек личного состава, среди которых только 60 человек относились к командному и начальствующему составу. Среди всех подвергнутых суду за антисоветские преступления были осуждены только 13,3 %[1359]. Справедливости ради стоит заметить, что, поскольку в поле зрения исследователей чаще всего оказываются репрессии против командного состава, приводимое сравнение производится с заведомо неполными данными, что, однако, не умаляет значения уже достигнутых результатов изучения политических репрессий.
Однако хронологические рамки исследований политических репрессий можно и нужно расширять и дальше. В настоящее время существуют свидетельства и о других случаях проведения массовых арестов в МСБМ. На основании архивных данных можно установить, что только за первые три месяца 1933 г. Особым отделом были арестованы 117 человек, в т. ч. 8 представителей начсостава[1360]. Более того, обнаруженные источники содержат даже перечень преступлений, за которые военнослужащие арестовывались. Среди 117 человек по подозрению в шпионаже были арестованы 4 человека, по одиночным делам о контрреволюционной деятельности – 21 человек, по таким же групповым делам – 55 человек и по должностным преступлениям – 37 человек[1361]. Как видно, 76 из 117 арестованных проходили именно по политическим делам, причем ярко выражено преобладание именно следственных дел о контрреволюционных группировках.
Накопленный объем знаний по теме позволяет говорить о глубокой проработанности темы и постановке самых различных исследовательских задач. Однако именно это обстоятельство ставит перед историками новую глобальную задачу – попытаться выработать такую приемлемую для большинства исследователей концепцию, которая бы позволяла с появлением каждого нового научного изыскания расширять и углублять понимание и осмысленность темы. Сложившаяся практика приковывания повышенного внимания к репрессиям 1937–1938 гг. этому делу скорее препятствует, а расширение хронологических рамок исследований и прослеживание изменений репрессивного механизма как единого целого и объединение, таким образом, усилий исследователей обогатило бы отечественную историческую школу.