(zum Spektakel) пушки, захваченные при взятии русскими войсками ливонской крепости Феллин[245]. В 1702 г. в ходе Северной войны Петр I издает указ собирать в Малороссии «пушки медные и железные <…> буди те, которые у местных государей, а именно Салтанов Турецких и у королей Польскаго и Свейскаго на боях где воинским случаем под гербами их взяты и ныне есть на лицо <…> в новопоставленном Цейхаусе для памяти на вечную славу поставить»[246].
Рубежным для музейного дела и для традиции экспонирования трофеев стало складывание современных государств-наций, испытывающих потребность в идеологическом и культурном оформлении своих политических и военных амбиций. Всплеск национализма, приведший Европу в конечном итоге к мировой войне, сопровождался интенсивным утверждением музеев как важнейших инструментов ретрансляции государственной идеологии. Это было особенно характерно для европейских колониальных метрополий. Как отмечает Бенедикт Андерсон, три общественных института – карта, перепись населения и музей «глубоко повлияли на то, как колониальное государство созерцало в воображении свой доминион – природу людей, которыми оно правило, географию своих владений и легитимность своего происхождения»[247]. Кроме того, в вооруженных силах национальных государств постепенно оформляются устойчивые традиции воинских частей.
Экспонирование боевых трофеев становится частью ритуальных практик для подъема морального духа и сплочения воинского коллектива (esprit de corps). Так, главной реликвией Музея Королевских ирландских фузилеров считается наполеоновский штандарт – орел, взятый в сражении при Бароссе (1811). Музей британских королевских инженеров с гордостью демонстрирует золотой полумесяц с могилы суданского проповедника Махди, захваченный британцами «в отмщение» за смерть в бою под Хартумом (1885) своего командира генерала Чарльза Гордона[248]. Л. Тайтакотт обращает внимание на сакрализацию трофеев в британской воинской традиции. Так, китайские пушки, отбитые при взятии фортов Дагу (Тяньцзинь) в ходе второй Опиумной войны (1860), были переплавлены для производства Крестов Виктории – высшей воинской награды Британской империи, а захваченный одним из кавалеров этого ордена зулусский щит почитался в полку как святыня[249]. Трофеи стали основой экспозиции французского Музея армии в Париже, открытого в 1905 г.: из русских пушек, взятых в кампании 1812 г., торжественные салюты давались вплоть до начала ХХ в. Немалым количеством трофейных экспонатов из кавказских, среднеазиатских и китайских походов пополнились и российские оружейные собрания[250]. В 1911 г. в Российской империи была образована первая Трофейная комиссия П. И. Белавенца[251], однако подлинно широкий размах экспонирование захваченного вооружения получает в годы Первой мировой войны.
Трофеи и пропаганда: мировые войны
Великая война требовала массовых мобилизаций, единения нации и демонизации врага. Эти цели становились достижимы только при использовании мощного аппарата пропаганды: следует напомнить, что основными средствами доведения информации в начале ХХ в. были устное и печатное слово, фотография и изобразительное искусство, поскольку радио и кино только начинали распространяться. В этих условиях выставление на публичное обозрение осязаемых объектов – «вещественных доказательств» превосходства над поверженным противником – выглядело естественным и эффективным решением.
В России сбор военных трофеев был организован с началом боевых действий, и уже в 1915 г. в Петрограде прошла первая выставка «Война и наши трофеи», пользовавшаяся большой популярностью. В 1916 г. Артиллерийский музей организовал передвижную (плавучую) выставку по маршруту Петроград – Астрахань. Яркие воспоминания об экскурсии в такой плавучий «Музей трофеев», прибывший по Волге в Саратов осенью 1917 г., оставил классик советской детской литературы Лев Кассиль: «Три часа бродили мы по барже. Мы совали головы в многодюймовые жерла австрийских гаубиц и щупали шелк боевых турецких знамен. Мы видели громадный германский снаряд – “чемодан”. В такой чемодан можно было упаковать смерть для целой роты. И, наконец, любезный руководитель показал нам достопримечательность музея. Это была немецкая каска, снятая с убитого офицера. Замечательна она была тем, что на ней остались прилипшие волосы убитого и запекшаяся настоящая немецкая кровь <…> Руководитель со смаком подчеркивал это. У руководителя были офицерские погоны, пухлое лицо хорошо отоспавшегося человека, две естественные ноги, и он жестикулировал обеими целыми и выхоленными руками»[252]. Принимая во внимание идеологические установки на дегероизацию «империалистической войны» в СССР (повесть Л. Кассиля написана в 1931 г.), мы не можем не оценить умелую работу пропагандистов царской армии по подбору экспонатов и их подаче для оказания эмоционального воздействия на публику. Стоит также отметить идею организации именно передвижных, а не только стационарных экспозиций. В условиях такой огромной страны, как Россия, это было тактически верным.
То же можно сказать о Соединенных Штатах. Вступив в войну на ее завершающем этапе, Америка развернула агитационно-пропагандистскую работу по мобилизации тыла в масштабах, значительно превосходящих усилия прочих воюющих держав. Свою роль сыграла большая территория, развитая транспортная инфраструктура, а также гораздо более динамичная в сравнении со Старым Светом индустрия шоу-бизнеса и рекламы. Если в Европе пропагандистская демонстрация военных трофеев продолжала наработанные традиции музейного экспонирования, то в США она имела больше общего с массовыми развлечениями наподобие цирков и ярмарок[253]. Кроме того, по указу президента В. Вильсона в апреле 1917 г. было создано первое в мире специализированное правительственное агентство пропаганды – Комитет общественной информации (Committee for Public Information, CPI) с выделенным бюджетом и штатом опытных профессионалов, пришедших из рекламного бизнеса и журналистики. Внутри CPI в мае 1918 г. было образовано Бюро военных экспозиций (War Expositions Bureau, WEB). Первоначально оно ведало передвижными фотовыставками, но по мере поступления захваченного немецкого вооружения переключилось на показ трофеев. Со своей задачей WEB справилось вполне успешно: при бюджете около 1 млн долларов выручка с продажи билетов на выставки трофеев составила около 1,4 млн долларов (или около 23 млн по современному курсу)[254]. Со стороны министерства финансов США выставки курировала Организация военного займа (War Loan Organization), которая также активно прибегала к услугам опытных рекламных агентов и журналистов для организации широкомасштабной продажи государственных облигаций. Целью показов трофеев, по словам одного из менеджеров, было «принести войну в дома и сердца людей, как этого не было никогда прежде»[255].
До окончания войны и в первые послевоенные годы основной формой демонстрации трофеев в США были передвижные железнодорожные выставки. На привлечение (и развлечение) публики работали цирковые труппы и звезды вестернов Голливуда, разыгрывавшие перед зрителями сцены кавалерийских и даже танковых атак. Именно в США экспонирование трофеев впервые начинает дополняться эффектами театрализации. Для погружения посетителей в напряженную атмосферу сражений «интерактивная» часть показа состояла из инсталляций траншей и блиндажей, разбитых орудий и сгоревших зданий. Поезда передвижных выставок перевозили захваченные во Франции германские пушки, аэропланы, бронемашины, другое вооружение, причем для усиления эмоционального эффекта организаторы намеренно сохраняли на этих «реликвиях войны» грязь, копоть, налипшую траву, кровь и волосы павших[256]. Желающие могли приобрести для себя небольшие военные сувениры наподобие немецких медалей и стальных шлемов. Были и «тематические» экспозиции артиллерии или даже подводных лодок: так, трофейная субмарина UC-5 продолжительное время выставлялась в Центральном парке Нью-Йорка, а «дьявольская лодка гуннов» UC-97 к 1920 г. добралась по железной дороге до Великих озер[257].
Трансформация экспозиции трофеев из музейной выставки в театрализованное шоу сопровождалась нагнетанием антинемецкой истерии. Как и на российской «барже безруких кавалеров», на американских поездах работали подготовленные гиды, часто – ветераны-фронтовики, в красках рассказывавшие о подвигах солдат Экспедиционного корпуса и злодеяниях «германской военщины». Зрителям демонстрировались не только орудия и боеприпасы, разрушавшие мирные города, но и более изощренные доказательства германской жестокости – например, якобы намеренно поврежденная немцами статуя Иоанна Крестителя из бельгийского или французского собора. В соответствующем ключе были выдержаны комментарии гидов и текстовые описания экспонатов: «Немецкая 77-мм пушка, основное орудие армии гуннов – захваченное в бою, разбитое и приведенное в негодность снарядами союзников»; «Торпеда – именно такой немцы потопили лайнер «Лузитания» и т. п.[258] О степени эмоционального накала свидетельствует текст на обратной стороне входного билета на выставку в Цинциннати: «Не проходите мимо этих трофеев, внимательно изучите их – и когда вы покинете здание Выставки, сделайте это с сердцем, преисполненным благодарности тем отважным, которые сражались и сражаются сейчас за вас, потому что ЭТО ВАША ВОЙНА»