Характеризуя ту или иную сторону их жизни и боевой подготовки, с которыми он сумел познакомиться, А. К. Келчевский не скупился на оценки «хорошо», «отлично», «обдуманно», «основательно» и т. п. Он признавался: «Я ехал на фронт наших союзников с предубеждением. Четырнадцать месяцев принимая участие в боевой работе родной армии, участвуя в наступлении и обороне против немцев и против австрийцев, я невольно вспомнил, с каким горьким и досадным чувством читали мы однообразные бюллетени войны на Западном фронте: “Такого-то числа день прошел спокойно, а там-то ограничился лишь артиллерийской перестрелкой; такого-то числа нам удалось овладеть столькими-то метрами неприятельских окопов и удержать их за собой”. Повторяю, нам, участникам крупных боевых операций на нашем фронте, все эти известия казались обидными и невольно закрадывалось чувство сомнения и подрывалась вера в серьезность борьбы на Западном фронте. Поездка во Францию, знакомство, хотя и беглое, с армиями наших союзников, с условиями борьбы, создавшимися на их фронте, все это отчасти рассеяло мои предубеждения»[613].
Однако сомнения все же остались, причем принципиального свойства. Отдавая должное заслугам союзников в области разработки новой стратегии и тактики войны, Келчевский отмечал: «Они все учитывают, у них много расчета и стремления довести риск, без которого, однако, невозможна победа, до нуля. Но лучшее – враг хорошего. Добиваясь совершенства, они утрачивают время и дают возможность врагу улучшить оборону и довести последнюю чуть ли не до условий крепостной борьбы». В этом, по мнению русского офицера, «заключается приговор позиционной войне». В этой связи А. К. Келчевский не мог удержаться от критического замечания в адрес западных союзников России, которые, обладая превосходством в живой силе, артиллерии, авиации, «имея позади себя отлично организованный тыл армии и патриотически настроенное население <…> работающее не покладая рук в пользу родных армий», по его мнению, «могли бы, и не раз, рискнуть, после Марны, не только частичным, но общим наступлением, чтобы раздавить врага»[614].
В отчете лейб-гвардии Преображенского полка капитана Веденяпина, участника миссии Кривенко, также сквозит скептицизм: «Более года Западный фронт остается на месте, лишь местами французы продвинулись немного вперед. Обе стороны закопались и имели много времени и средств (инженеров, материалов и путей) для прочного закрепления своей линии». В итоге, заключает он, траншейная война, «потребовавшая <…> многих усилий и давшая много опыта», принесла «мало видимых результатов». Вместе с тем офицер признает, что новый способ военных действий, появившийся на Западе, представляет собой более сложное явление, чем это может показаться на первый взгляд. Рано выносить ему приговор, поскольку он «находится еще в периоде испытаний», хотя уже в настоящее время, по словам офицера, «невольно бросается в глаза общая идея происходящего» на французском фронте – «организаторский талант и грандиозность работы». Свою мысль Веденяпин поясняет следующим образом: «Постоянно напряженная готовность всех сил и средств к немедленному действию в связи со стремлением сблизиться с противником для уничтожения его, будь то на воздухе, на земле или даже под землей (минная война), создает тот дух активности, который и есть главная сила французской обороны; он направляет все богатые технические средства армии к действительному и интенсивному их применению на голову германца»[615].
Обратил Веденяпин внимание и на такую причину перехода союзных армий к методам траншейной войны, как их стремление к «экономии» убывающих людских ресурсов. По его оценке, «в бережливом расходовании средств и изыскании источников их заблаговременно, в расчете на продолжительную войну», союзники добились больших успехов. В особенности же Веденяпина покорила их «бережливость в людях»: «Упущения, небрежность или легкомыслие в этом отношении считаются преступлением, ибо своею жизнью каждый распоряжаться волен, за жизнь подчиненного отвечает»[616].
В целом на офицера произвели глубокое впечатление «героические усилия, сделанные французами при подготовке и исполнении сентябрьской атаки (в Шампани. – Прим. А. Р.), а также те громадные потери, которые они понесли за короткое время». Да и вообще все, чему он был свидетелем и на фронте, и в тылу, по его словам, «указывает на то рвение, на ту громадную энергию в работе, которую французы вкладывают в общее дело борьбы с упорным врагом». Неудача наступления в Шампани, по мнению Веденяпина, лишь обнаружила «всю трудность атаки на современные укрепленные позиции Западного фронта»[617].
В фонде русской военной миссии РГВИА сохранилось несколько документов[618], авторство которых «с высокой долей вероятности» принадлежит полковнику В. В. Кривенко. В них выражена глубокая неудовлетворенность состоянием дел в области «взаимного знакомства и взаимной верной оценки союзниками во всем, что касается сил и средств каждого из участников, а равно роли, выпавшей на каждого из них». Опираясь на знакомство с условиями и приемами ведения боевых действий на Западном фронте, автор следующим образом определял основные недостатки русской армии с точки зрения тактики осуществления крупномасштабных наступательных операций: «На русском фронте до сих пор нет:
а) убеждения в том, что пехота не может и не должна штыками брать неразрушенные артиллерийским огнем позиции; б) что <…> в тылу первой линии [обороны противника] всегда будут еще другие линии, или в виде сплошных позиций, или в виде ряда укрепленных пунктов <…>; в) что при обороне начальник каждого боевого участка должен иметь точно разработанный план действий на случай наступления противника; г) что при маневренном наступлении колонны могут направляться вперед лишь при отличном знании группировки противника <…>». Он убежден, что русские военачальники могли бы многому поучиться у своих французских коллег. «Франция, – читаем мы в документах, – выполнила огромную работу по сводкам тактических взглядов, вытекающих из опыта боевых столкновений, имевших место на ее фронте. При огромной систематичности в труде и несомненных военных способностях французы в эту войну создали целую новую науку боевых действий, освещающую те приемы, которые способны приводить к успеху как частные, так и общие стратегические операции».
В отличие от других членов своей группы, вернувшихся на родину по завершении командировки, В. В. Кривенко решением командования был оставлен во Франции. Как офицер генерального штаба, он был назначен на должность штаб-офицера для особых поручений при представителе Верховного главнокомандующего при французской Главной квартире генерале Я. Г. Жилинском. Ему было поручено вести все текущие дела русской военной миссии, совершать поездки на фронт и готовить сообщения, которые за подписью его начальника отсылались в Ставку.
Один из докладов В. В. Кривенко вызвал широкий резонанс как в русских, так и во французских военных кругах. Он был озаглавлен «Исторический обзор кампании на французском фронте за 1916 г.». В значительной части он посвящен характеристике «общего положения дел на французском фронте». В частности, автор пространно, с отсылками к боевому опыту союзных армий, анализировал доктрину наступательного боя в условиях позиционной войны, выдвинутую генералом Ж. Жоффром. В. В. Кривенко поддерживал основную идею генерала о «перенесении центра внимания при атаке укрепленных позиций с усилий пехоты на силу артиллерийских средств разрушения»[619], но с рядом частных положений доктрины решительно был не согласен. В особенности ему претил казенный дух документа. Сразу видно, заключал автор, что к нему приложили руку штабные офицеры Главной квартиры, поскольку ей свойственны «все недостатки труда не полководческого, а коллективного, где личное вдохновение полководца, с одной стороны, и моральные импульсы войска, с другой стороны, как данные, неуловимые цифрами или расчетами, играли второстепенную роль»[620].
Тем не менее, продолжал В. В. Кривенко, недостатки отнюдь не дают «основания решительно оспаривать целесообразность» новой военной доктрины. Главное ее достоинство заключается в том, что она опирается на реальный опыт войны на Западном фронте, обеспечивает «живую связь с условиями современных сражений». Доктрина реалистична, поскольку исходит из представления об ограниченности «тех средств, которыми располагала Франция с зимы этого года для дальнейшего продолжения войны», иначе говоря – из признания того факта, что мобилизационный ресурс, или, по словам автора, «людской запас» Франции близок к полному «истощению». В. В. Кривенко отдавал должное военному командованию, которому хватило мужества взглянуть правде в глаза: «Сентябрьское наступление (1915 г. – Прим. А. Р.) в Шампани, основанное на порыве пехотных масс, сосредоточенных в огромных размерах на линии первых траншей, и закончившееся неудачей и потерями почти 140 тыс. человек, послужило французской Главной квартире серьезным основанием к смещению центра тяжести усилий с плеч пехоты на артиллерийские средства». Вместе с тем В. В. Кривенко затруднялся с оценкой крупных сражений 1916 г. под Верденом и Соммой, в которых французские и британские войска активно применяли как новейшие образцы военной техники, так и новую тактику ведения боя. Чистой победой союзников их трудно назвать. Но довольно и того, что под Верденом французам удалось «избежать генерального сражения», которое им пытался навязать противник[621]. О сражении на Сомме, по мнению автора, нужно судить также по критериям не традиционной маневренной, а современной «траншейной войны». В такой войне, утверждал В. В. Кривенко, «иногда успех наступления более зависит от свойств обороняющегося, нежели от порыва атакующего»