Послать в конверте
Конверт предназначался не только для того, чтобы скрыть от чужих глаз содержание письма. В конверт можно было положить несколько открыток, адресованных персонально каждому члену семьи, или художественную карточку, чтобы никто не покусился на нее в пути. Красивая открытка считалась особым знаком внимания. Наконец, в конверте можно было переслать фото, продовольственный аттестат, благодарственное письмо от командования, удостоверение о награждении орденом или медалью и даже необходимые в быту мелочи – иголку, лезвие для бритвы и спички. Или это мог быть платочек, салфетка, засушенный цветок как знак любви или симпатии, намек на то, что было и будет. Евгений Верещагин на призывном пункте 24 июня 1941 г. писал любимой девушке, что взял с собой ее фотографии и платок: «Он еще пахнет! Надеюсь, он будет пахнуть, пока я буду жив, – вся моя радость, все счастье, все надежды. Больше – ничего, непроницаемость конверта – штука сомнительная»[894].
Менаше Ваил сообщал жене Белле, что в каждое письмо вложил по открытке с ответом Басе, Фане, Симе, Мише, Циле и Олюське, и никто не имеет оснований обижаться[895]. Наум Гузиков жене Асе уточнял, что в одном из его писем было два засушенных цветка: «Да и я люблю цветы. Будет время, когда мы снова будем вместе и снова у нас в квартире будут цветы»[896]. Рая Клейман вложила в конверт «Жаночкино письмо», прядь волос и контуры руки их годовалой дочери для своего мужа Марка[897].
Нередко в переписке можно было встретить просьбы военнослужащих послать им из дома необходимые мелочи, без которых трудно было обойтись. Это могли быть средства для бритья, письменные принадлежности, иголки для шитья и др. Такие просьбы были настолько понятны, что выполнялись домашними при первой возможности и требовали подтверждения в обратных письмах с фронта. Юлий Аронсон – своей жене Элле Казимировской 26 июля 1943 г.: «Получил все, что вы мне посылали: 6 писем и 3 иголки (больше не надо), нитки один раз немножко, папиросную бумагу несколько раз», а 30 ноября 1943 г. он просил прислать аскорбиновую кислоту с пометкой “витамин С”»[898]. Юрий Марголин благодарил Розу, что она не забыла прислать свояку два камушка к зажигалке[899].
Владимир Розинский просил у жены Лизочки химический карандаш и добавлял, что конверт нужно только сделать больше – «ребята наши уже так получали»[900]. Дмитрий Поляк писал родителям, что в каждом письме ему хотелось бы получать по открытке и лезвию для бритвы, добавляя, что лезвия пересылать можно[901].
Это была своего рода народная инициатива, на которую почтовые работники смотрели сквозь пальцы. При этом не существовало никакой гарантии того, что эти «незаконные» вложения, не оговоренные почтовыми правилами, дойдут до адресата. Менаше Ваил огорчался, что карандаш, который вместе с рисунком его дочка вложила в конверт в виде подарка, вытащили[902]. Яков Гутман в письме к родителям сообщал, что табак в конверте не дошел, и советовал больше этого не делать[903].
Но такие попытки продолжались. Илья Шац учил, что нужно приготовить заказную бандероль со свежими газетами «Правда», «Известия» или «Вечерняя Москва», несколько журналов «Огонек», а внутрь бандероли незаметно вложить два чернильных карандаша, пару перьев, копировальные листы, чистую бумагу для писем и конвертов и иголки. Иголки и перья можно приколоть к бумаге[904].
Когда появлялась возможность, солдаты и офицеры с фронта, в свою очередь, высылали «дефициты» своим родным в эвакуацию. 29 октября 1942 г. Менаше Ваил сообщал жене Бэле, что в предыдущем письме он вложил грифель для чернил, а через несколько дней – два пера, которые тоже он с большим трудом раздобыл[905]. Вера Куфаева 23 марта 1943 г. в письме родителям пересылала гребеночку и иголку[906]. Михаил Давидович Надельштейн направил отцу в Москву коробку спичек и интересовался, дошли ли они.[907]
Самодельные конверты
Самобытным явлением почтовой переписки военных лет стали самодельные конверты. Это было выражением несогласия с навязанными государством правилами, по которым вся почта в любом случае досматривалась, перед тем как попадала к адресату. Эти письма, конечно, тоже читала цензура, но конверт предохранял их содержимое от случайного глаза сослуживца, экспедитора, почтальона, любого постороннего человека. Люди хотели хотя бы минимально не выставлять свои мысли и чувства на всеобщее обозрение.
Изготовить конверт в домашних условиях было нетрудно. Для этого нужны были только бумага, карандаш и ножницы, когда своеобразная выкройка была готова, по ней складывали конверт. Конверты изготавливали из любой бумаги, которая находилась под рукой. Главная трудность заключалась в том, чтобы раздобыть клей для нанесения по краям. Сергей Дрейзин объяснял родителям в Москве, что не мог отослать писем полторы недели из-за неимения клея[908]. По свидетельству Николая Лобана, самодельные конверты он и его товарищи заклеивали с помощью почтовых марок[909].
Иногда воспитатели детских домов и школ привлекали воспитанников к изготовлению конвертов. По свидетельству Наталии Суслович, которая в годы войны находилась в интернате эвакуированных из Москвы в поселке Метлино Челябинской области на Урале, детей сажали за длинный стол и давали бумажные трафареты, которые называли «оригинал». Листы бумаги накладывали на трафареты, обводили карандашом и вырезали. Получались прямоугольники с четырьмя «крыльями», их складывали и склеивали, а готовые конверты куда-то уносили[910]. О количестве склеенных конвертов судить трудно, но если принять во внимание число воспитанников (70 чел.), участвовавших в этом занятии, и их периодичность (раз-два в неделю), то станет ясно, что счет конвертов, изготовленных за годы войны воспитанниками в Метлино, шел на тысячи.
Самыми трогательными были конверты из газеты. В ход шли даже дореволюционные газеты как менее востребованные. Адрес на таком конверте писали обязательно чернилами или химическим карандашом, наклеивали марку и опускали в почтовый ящик. Письмо в самодельном конверте исправно находило адресата. По штемпелям видно, что оно действительно прошло почту, а не было передано с оказией.
Самодельные конверты дополняли почтовые открытки, изготовленные в домашних условиях. Из светлого картона вырезали прямоугольник по размеру почтовой карточки 14,8 х 10,5 см. Потом на ней писали слова КУДА, КОМУ и ОТ КОГО, надписывали адрес и клеили марку. «Домашняя» карточка принималась на почте на общих основаниях. Подобным образом поступали, когда в свободной продаже почтовые открытки нельзя было купить. Посылались они в открытом виде, в чем можно убедиться по почтовым штемпелям и отметкам военной цензуры.
Самодельные конверты и почтовые карточки изготавливались порой как вид особого расположения, проявления внимания и симпатии к близкому человеку на фронте. Такой жест всегда оценивался по достоинству, был желанным и отмечался в переписке. Конверты, изготовленные подручными средствами, после того как они выполняли свою роль, не хранили, поскольку все имущество солдата умещалось в одном вещмешке. Этим они тоже ничем не отличалась от фабричных и поэтому сохранились лишь в редких случаях.
Треугольники
Письма-треугольники, которыми полны рассказы, книги и воспоминания участников Великой Отечественной войны, до сих пор остаются предметом ностальгии в России и стран постсоветского пространства. При этом никто не задумывается, какую подлинную роль сыграл этот вид почтовых отправлений, который превратился в символ фронтового письма. Их не знала ни одна воевавшая страна в мире, включая Российскую империю и советские республики, образованные в 1918 г. Треугольники возникли с началом войны с Германией и исчезли вскоре после ее окончания. До сих пор утверждается, что с началом войны хронический дефицит конвертов привел к названному «народному изобретению», тогда как существовали и другие причины.
Как сложить письмо-треугольник, знал даже новичок в военном деле. Для этого прямоугольный лист бумаги по диагонали складывался справа налево, а потом пополам – слева направо. Внизу всегда оставалась узкая полоска, служившая своеобразным клапаном, который заправлялся внутрь треугольника с предварительно загнутыми углами. На лицевой стороне писали адреса, а тыльную оставляли чистой. Такие письма не требовали марок и их не заклеивали. При необходимости в ход шли бланки из бухгалтерии, колхозной отчетности, «амбарной» книги, обоев, контурных карт, разрезанных на части плакатов, лицевых страниц книг и брошюр и даже приказы к празднику от имени Верховного главнокомандующего, а также любая печатная продукция. В этом отношении фантазия не была ограничена. Однако это была всего лишь вынужденная мера, чем вскоре государство воспользовалось.
При отсутствии конверта это оставалось единственным приемлемым решением. Дмитрий Поляк писал своим родителям из Гороховецких запасных лагерей в Москву, что, поскольку у него нет ни конвертов, ни открыток, он будет регулярно писать на самодельных письмах, и поясняет: «Знаете, треугольные такие – все-таки лучше, чем ничего»