В той же «Насте» солдатский хор поет минорную песню на стихи Геннадия Шпаликова:
Вот возьму и повешусь,
И меня закопают,
И десять товарищей, сидя в пивной,
Кружками вдарят, прощаясь со мной.
Позже Данелия сделает аллюзию на эти строки в сценарии «Привет от Чарли-трубача», написанном в соавторстве с Сергеем Дерновым:
«Ильин положил трубку, побарабанил пальцами по столу.
— Повеситься, что ли?.. М-м-м… Возьму и повешусь… — Он начал что-то мычать себе под нос, потом сел за синтезатор и стал подбирать мелодию, напевая: — Вот возьму и повешусь… я на люстре хрустальной…»
Здесь можно увидеть контаминацию мотивов сразу из двух данелиевских фильмов — не только «Насти», но и «Слезы капали», где товарищ Васин пытался повеситься на крюке от люстры.
Одна из самых незаметных для обычного зрителя автоцитат в творчестве Данелии связана со сценарием фильма «Француз», который Георгий Николаевич написал вместе с Сергеем Бодровым-старшим по повести Евгения Дубровина «В ожидании козы». Приведем эпизод этого сценария, в дубровинском первоисточнике отсутствующий (вероятно, сцена навеяна послевоенными воспоминаниями самого Данелии):
«— Товарищ, купите часы, пожалуйста. — К Авесу подошли братья, чистенькие, причесанные, Виктор в пионерском галстуке. Виктор держал большие карманные часы.
— Павел Буре, — прочитал Авес. — Сколько просите, трюфеля? — спросил он без интереса.
— Четыреста двадцать, — сказал Виктор.
— Сколько? — поразился искренне Авес. — Река Хунцы! Да вы себя грабите, самураи! Таким часам полтора куска цена, не меньше.
— Нам лишнего не надо, товарищ, — с достоинством сказал Виктор. — Нам только на билеты.
— Мы в делегаты едем, — сказал Влад.
— Дай-ка, — протянул руку мужчина в пижаме. Он взял часы, покрутил их, поднес к уху (секундной стрелки на часах не было).
Дядя Сева за его спиной затикал в ухо железными зубами.
Мужчина опустил часы.
— Четыреста? — переспросил мужчина.
— Четыреста двадцать, — уточнил Виктор.
— Друг, ты мне здесь одолжи, а я тебе там отдам. Надо помочь делегатам, — попросил Авес.
Мужчина молча достал деньги, отсчитал, отдал их Виктору, часы спрятал в карман».
(В фильм «Француз» 1988 года, где Авеса отлично играет Леонид Ярмольник, к сожалению, не попало окончание этой аферы, из которой следует, что вокзальный жулик при помощи подручных мальчишек не только продал вышедшему из поезда незнакомцу сломанные часы, но еще и вернул их себе обратно:
«— Погоди! — Авес отковырнул заднюю стенку часов. Там оказался песок. — Видишь? Провокация! — заорал он. — Ну стрельцы! — Он быстро зашагал к зданию вокзала.
— Стоп! Куда ты? Плюнь, отстанешь!
— Ты вот что. Ты беги в третий вагон и скажи моей жене Маше, чтобы не кудахтала! Я вас на дрезине догоню! — крикнул Авес».)
Так вот, явная реминисценция приведенного эпизода негаданно возникает в мультфильме «Ку! Кин-дза-дза», где точно таким же способом, каким Авес сбывал часы, мошенники-инопланетяне пытаются продать фальшивую гравицаппу попавшему на планету Плюк подростку Толику: один гуманоид расхваливает товар, а второй щелкает у землянина за спиной зубами, изображая гравицаппное тиканье.
Глава шестая. «Взял книжку под мышку и полетел в Тбилиси…»
«Я взял книжку под мышку и полетел в Тбилиси.
Прилетел, позвонил режиссеру Эльдару Шенгелая и сказал, что мне нужен грузинский сценарист. Эльдар назвал мне фамилии трех возможных сценаристов (одного из них, Резо Габриадзе, выделил, он с ним работал, двух других знал меньше):
— А в общем, приходи завтра на студию, и я тебя со всеми познакомлю. Завтра привезут бочковое пиво, и они все обязательно появятся.
Первым, на мое счастье, за пивом пришел Резо Габриадзе. А других я ждать не стал и вручил ему книжку».
Книжка, о которой идет речь, — небольшой роман не самого известного французского писателя Клода Тилье (1801–1844) «Мой дядя Бенжамен» (1843). То было любимое литературное произведение Мери Анджапаридзе — соответственно, и Георгий впервые ознакомился с ним еще в детстве. Роман — блестящий; тем досаднее, что как минимум в России он, мягко говоря, не пользуется широкой известностью: в течение семидесяти пяти лет — с 1937-го по 2012-й книга Тилье не переиздавалась у нас вовсе.
«Мой дядя Бенжамен» всегда нравился Данелии, однако мысль о его экранизации возникла у него случайно — через попытку найти кинематографический подход к совсем иному сочинению.
После «Тридцати трех» Данелия планировал написать вместе со Шпаликовым сценарий «Мертвых душ» по Гоголю, но начальство настойчиво посоветовало отложить эту идею. И тогда Георгий загорелся желанием перенести на пленку очень нравящийся ему ранний рассказ Роберта Шекли «Ордер на убийство» (1955) — едкую притчу, замаскированную под научную фантастику. Рассказ повествует о далеком будущем и о крохотной земной колонии на планете Новый Дилавер. Ее жители 200 лет назад потеряли связь со своей прародиной Землей и с тех пор ведут тишайшее существование. Внезапно в поселении «пробуждается» древняя рация и сообщает, что на планету скоро прибудет земной инспектор. Местный мэр находит в старинных документах указания о том, как должна выглядеть всякая земная колония — и с ужасом обнаруживает, что в их колонии не имеется ни почты, ни полиции, ни тюрьмы, ни, что самое удручающее, преступников. Тогда одного жителя мэр немедленно делает почтальоном, другого — полицейским, ну а третьему — рыбаку Тому — предписано в кратчайшие сроки стать вором и убийцей. С воровством Том кое-как справляется, но осуществить убийство он, как и все прочие жители Нового Дилавера, совершенно не в силах. Рассказ заканчивается тем, что рыбак пытается убить того самого прилетевшего инспектора, но и на этого постороннего человека у него не поднимаются руки. Инспектор же немедленно улетает прочь, проклиная «отсталую» планету.
Данелия, судя по его пересказу «Ордера на убийство» в «Безбилетном пассажире», собирался — в своем духе — сделать сюжет более трагическим: у него получилось бы так, что главный герой все-таки прикончил нагрянувшего инспектора. Проблема была не в допустимых отклонениях от текста оригинала, а в том, чтобы из небольшого рассказа сделать полнокровный полнометражный фильм. Необходимо было максимально развить и содержательно насытить едва намеченные у Шекли характеры. Данелии почему-то пришло в голову, что с такой задачей как никто лучше справится как раз тогда набиравший популярность прозаик Фазиль Искандер. Тот ознакомился с идеей режиссера без малейшего энтузиазма — и немедленно сделал встречное предложение: мол, не лучше ли будет, если Гия сделает фильм на основе рассказов цикла «Сандро из Чегема», над которым Искандер плотно тогда работал? Но эта идея, в свою очередь, ничуть не увлекла самого Данелию.
Тогда-то Георгия Николаевича и осенило: а что, если населить планету Новый Дилавер колоритными персонажами «Моего дяди Бенжамена»? Данелия впервые стал перечитывать роман Тилье именно с этой — «рабочей» — точки зрения и, чтобы полнее представлять себе героев, стал воображать их не французами, а грузинами. Так постепенно угасал интерес режиссера к рассказу Шекли — и росло воодушевление относительно произведения Тилье, которое словно напрашивалось на переосмысление его в грузинском ключе…
Ознакомившийся с романом Реваз (Резо) Габриадзе (удачно дебютировавший в качестве сценариста на фильме Эльдара Шенгелаи «Необыкновенная выставка») также загорелся данелиевской задумкой — и вскоре новоявленные соавторы приступили к работе.
«Первое впечатление от знакомства с ним — удивление, — вспоминал Габриадзе о начале их многолетнего сотрудничества. — Я обнаружил, что Данелия и сам пишет очень хорошо. Признаюсь, мне было невдомек, для чего ему понадобился сценарист. Это так и осталось для меня тайной. Работать с ним очень легко и в то же время очень трудно. Легко придумывать, искать повороты, угадывать неожиданные сюжетные ходы. А трудно физически: четырнадцать часов непрерывной работы каждый день.
В таком режиме мы работали и над сценарием „Не горюй!“, и над сценарием „Ничего особенного“, легшим в основу фильма „Мимино“. Когда я, бывало, усталый прекращал работу, он продолжал трудиться. Что-то переделывал в том, что мы написали, приводил все в порядок… Такой трудоспособности я не видел ни у кого, с кем мне довелось работать».
Роман, написанный Клодом Тилье во времена Луи Филиппа I, рассказывает о событиях более чем полувековой давности: действие «Моего дяди Бенжамена» происходит в конце правления Людовика XV (1715–1774). Исполненная остроумия и жизнелюбия, книга сочетает в себе признаки плутовского, авантюрного и сельского романа, а заглавный герой во многом походит на Сирано де Бержерака, каким он много позже предстанет в стихотворной героической комедии Эдмона Ростана.
Уже названия глав «Моего дяди…» немедленно вызывают в памяти сюжетные линии фильма «Не горюй!»: «Как мой дядя встретился со старым сержантом и его пуделем и как это помешало ему отправиться к господину Менкси», «Как мой дядя поцеловал маркиза», «Как дядя заставил маркиза поцеловать себя», «Как мой дядя помог суконщику описать его имущество», «Похищение и смерть девицы Менкси», «Последний пир»…
Однако первоначальное описание заглавного героя не во всем схоже с тем образом, который представил в означенном фильме молодой Вахтанг Кикабидзе: «Мой дядя Бенжамен поселился у своей сестры, ростом он был в пять футов и десять дюймов, носил на боку длинную шпагу, пунцовый ратиновый камзол, того же цвета и материала штаны, светло-серые шелковые чулки, башмаки с серебряными пряжками. За спиной у него болталась черная коса, почти такой же длины, как его шпага. Она, раскачиваясь взад и вперед, так засыпала его сзади пудрой, что одежда его походила на облупившийся кирпич, положенный ребром. Дядя был врач, вот почему он имел право носить шпагу. Не знаю, доверяли ли ему больные, но сам Бенжамен очень мало доверял медицине. Он постоянно повторял, что если лекарь не отправил своего пациента на тот свет, то одним этим он уже в достаточной мере принес ему пользу. Заработав несколько монет, дядя Бенжамен покупал большого карпа и отдавал его сестре; она готовила мателот, и вся семья лакомилась. По словам всех знавших Бенжамена, он был самым веселым, остроумным и забавным человеком в округе, а также (как бы мне выразиться так, чтобы не оскорбить памяти моего двоюродного дяди) он был бы человеком наименее трезвым, если бы только городской барабанщик по имени Цицерон не делил в этом отношении его славы»