Заявка Данелии и Токаревой на сценарий фильма, который планировалось назвать «Рецидивисты», начиналась такими словами:
«Мы хотим создать фильм, в котором будут участвовать лучшие комедийные актеры: Леонов, Никулин, Крамаров, Миронов, Ролан Быков и др.
Это будет комедия — не реалистическая, а условная. И сюжет в ней условен.
Вот о чем мы хотим рассказать.
Майор Леонов считает, что неисправимых людей нет и к каждому человеку можно найти подход. Используя свое сходство с вором по кличке Доцент, милиционер садится в тюрьму под его видом и пробует перевоспитать самых трудных уголовников…»
Официальное заключение по этой заявке гласило:
«Сценарно-редакционная коллегия творческого объединения „Время“ киностудии „Мосфильм“ обсудила заявку молодого кинодраматурга выпускницы ВГИКа В. Токаревой под условным названием „Рецидивисты“.
Сценарий комедии пишется на конкретных исполнителей: Леонова, Никулина, Миронова, Крамарова, Ролана Быкова. Сюжет и характеры, намеченные в заявке, должны дать простор для юмора, должны дать возможность интересным актерам проявить свои комедийные таланты в полной мере.
История перевоспитания нарушителей уголовного кодекса не совсем обычным, мягко говоря, способом, конечно, не могла произойти на самом деле — это остроумная выдумка, условность, заостряющая жизненные ситуации до анекдота.
Идеи социалистического гуманизма в воспитании, мысль об индивидуальном подходе в деле борьбы с правонарушителями выражены здесь в эксцентрической веселой форме.
Сценарно-редакционная коллегия высказалась за заключение договора по этой теме. Залогом успеха работы во многом является участие в ней в качестве художественного руководителя режиссера Г. Н. Данелия. Объединение надеется, что большой опыт Данелия в комедийном жанре, его профессиональный такт и мягкость творческого почерка помогут авторам обойти в будущем фильме ряд сложностей, связанных с мотивами тюрьмы, побега из тюрьмы и т. д.
Заключая договор, сценарно-редакционная коллегия просит автора внимательно ознакомиться с протоколами обсуждения и принять во внимание соображения, высказанные в процессе разговора.
Сумма договора устанавливается в размере 6000 рублей».
Руководство было согласно доверить постановку «Рецидивистов» режиссеру Серому только при условии, что Данелия будет приставлен к фильму в качестве худрука. 28 января 1970 года Георгий Николаевич подтвердил свое согласие с этим условием в заявлении на имя директора объединения «Время» Кирилла Ширяева:
«Уважаемый Кирилл Иванович!
В настоящее время я и В. Токарева работаем над сценарием „Рецидивисты“ в содружестве с А. Серым.
Я обязуюсь при постановке фильма по этому сценарию активно помогать режиссеру Серому на всех этапах производства в качестве художественного руководителя.
Я беру на себя полную ответственность за производственное осуществление и идейно-художественное качество фильма».
Перед тем как приступить к сочинению сценария, Данелия и Токарева осведомились о том, не вызовет ли сам сюжет будущей комедии возражений со стороны МВД, без одобрения которого нечего было и думать о выпуске юмористического фильма на подобную тему. И сценаристы правильно сделали, что озаботились этим сразу, ибо в МВД их c ходу уведомили: милиция не может заниматься перевоспитанием, ее дело — ловить и сажать в тюрьму преступников; а ваш, мол, майор Леонов с какой-то стати решает, что нарушители заслуживают не наказания, а наставления на путь истинный…
После такой отповеди соавторы не расстроились, а попросту переквалифицировали главного героя из майоров в заведующие детским садом. Раз милиционер не может воспитывать, пускай это делает как раз воспитатель…
Можно с уверенностью утверждать, что такой сюжетный ход пошел сочинению только на пользу, поскольку буквально напрашивался на комические ситуации в духе: «— В угол поставлю! — Чего?! — То есть, это… пасть порву!»
Вслед за переменой сюжета произошел и добровольный отказ авторов от первоначального названия: «Рецидивисты» звучало слишком сурово и агрессивно. На замену ему из времен «Я шагаю по Москве» всплыл было заголовок «Верзилы», но вдруг Данелию осенило: «Джентльмены удачи»! Это и изящно, и романтично, и иронично. Под новое название был написан и следующий памятный монолог, который главный герой — теперь заведующий детским садом № 83 Черемушкинского района Москвы Евгений Иванович Трошкин — произносит, будучи в образе вора в законе и авторитете по кличке Доцент: «Он кто? Инженер рядовой, и всё. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил — в тюрьму. Украл, выпил — в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!»
Тюремный жаргон, используемый в фильме, в основном подлинный — подсказанный Александром Серым, который был, что называется, в теме. Обозначение «нехорошего человека» изначально тоже соответствовало уголовной действительности — «падла». Однако руководство «Мосфильма» дружно возмутилось, ознакомившись с первым вариантом сценария, буквально пестревшим столь грубым словом. Так и было изобретено несуществующее «блатное» ругательство «редиска», звучащее скорее по-детски, чем по-воровски. В словаре, которому сначала старший лейтенант Славин обучает Трошкина и с которого сам Трошкин дает потом «обратный перевод» Косому, именно неправдоподобная «редиска» прекомично диссонирует со всей прочей жаргонной лексикой.
«Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:
— Ну, вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться — с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить, без меня не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? — он обернулся к Хмырю.
— Гарик… Гаврила Петрович.
— Тебя?
— Федя… — сказал Косой.
— Тебя?
— Али-Баба.
— Я кому сказал, клички отставить?
— Это фамилия! — обиделся Али-Баба. — А имя Василий Алибабаевич, Вася.
— Как верблюда, — отозвался Косой.
— А меня… Александр Александрович. Все ясно? — спросил Трошкин.
— Ясно, — нестройным хором отозвались Гаврила Петрович, Федор и Василий Алибабаевич.
Трошкин обвел их усталым взглядом.
— Как стемнеет, кассу будем брать, — объявил он.
— И он пойдет? — Косой кивнул на Али-Бабу.
— И он…
— Так он же на этом скачке расколется, редиска, при первом шухере! — скандально закричал Косой.
Али-Баба насупился, но промолчал.
— Пойди-ка сюда, Федя. — Трошкин поманил Косого пальцем. — Вот тебе бумага, — он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером, — пиши… — Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать. — Редиска… поставь тире… Нехороший человек. Раскалываться — предавать, сознаваться. Шухер — опасность. Скачок — ограбление… записал?
— Записал, — сказал Косой.
— А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.
— Хе-хе, — заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: — Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности…
— Тики-так, — сказал Трошкин, — то есть… тьфу! Хорошо!..»
А «падлу» авторы сохранили в одном-единственном эпизоде — который за счет этого получился едва ли не смешнейшим в картине.
«— Александр Александрович! — громким шепотом позвал Косой. — А Гаврила Петрович по фене ругается!
— Отставить разговоры! — приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: — А-а!! Ой, нога, нога!!
— Тише ты! — Хмырь в темноте зажал ему рот.
— Этот Василий Алибабаевич… — простонал Трошкин, — этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!»
Еще в одной гомерически уморительной сцене полноправно солирует Косой:
«Такси ехало по Бульварному кольцу. Рядом с шофером сидел Косой, на заднем сиденье — Хмырь и Трошкин.
— Этот? — спросил шофер у Косого. — Вон бульвар, вот деревья, вот серый дом.
— Ну человек! — возмутился Косой. — Ты что, глухой, что ли?.. Тебе же сказали: дерево там такое, — Косой раскинул руки с растопыренными пальцами, изображая дерево.
— Елка, что ли? — не понял Славин.
— Сам ты елка! — разозлился Косой. — Тебе говорят: во! — Косой снова растопырил пальцы.
— Да говори ты толком! — закричал на Косого Хмырь. — Александр Александрович, — повернулся он к Трошкину, — может, сам вспомнишь; а то уже восемь рублей наездили… — Хмырь хотел что-то добавить, но машина в этот момент прошла мимо милиционера-регулировщика, и он нырнул за сиденье.
— Пруд там был? — спросил Славин.
— Не было. Лужи были, — отрезал Косой.
— Может, памятник? — подсказал Трошкин.
— Памятник был.
— Чей памятник? — спросил Славин.
— А я знаю? Мужик какой-то.
— С бородой?
— Не.
— С бакенбардами?
— Да не помню я! — заорал Косой. — В пиджаке!
— Сидячий?
— Чего?
— Сидит?
— Кто? — не понял Косой.
— Ну мужик этот! — заорал Славин.
— Во деревня! — снисходительно сказал Косой. — Ну, ты даешь! Кто ж его сажать будет? Он же памятник!»
Виктория Токарева вспоминала, что, когда родилась эта последняя реплика, соавторы сами разразились дружным хохотом и долго не могли успокоиться. В сочетании с исполнением роли Савелием Крамаровым, на которого она и писалась, эффект диалога еще и удваивался. Олег Видов, игравший Славина, признавался, что так и не смог сыграть эту сцену, глядя Крамарову в лицо: «таксист» попросту давился от смеха — и реплики, подаваемые им Косому, пришлось снимать отдельно.
Поскольку сценарий писался на конкретных исполнителей, их согласием на съемки следовало заручиться заранее. Именно тогда сразу отпали Юрий Никулин и Андрей Миронов, недавно сыгравшие в гиперуспешной «Бриллиантовой руке» Леонида Гайдая и бывшие теперь нарасхват. Поэтому Трошкина и Доцента сценаристы сочиняли в расчете на Евгения Леонова, Косого — на Савелия Крамарова, Али-Бабу — на Фрунзика Мкртчяна, а Хмыря — на Ролана Быкова. В сценарном образе Хмыря можно увидеть быковские приметы: маленький рост, лысина. Однако к моменту окончания сценария Ролан Антонович уже был занят на съемках собственного фильма «Телеграмма». Данелия подумывал было пригласить на эту роль Николая Парфенова (уж ему-то прозвище Хмырь подходило как никому другому из советских актеров), но в итоге был утвержден более «звездный» Георгий Вицин.