Ни для чего? На всякий случай?..
Алла смотрела на него.
— Что ты? — спросил Бузыкин.
— Как бы я хотела, чтобы у нас был ребеночек! — сказала она.
— Зачем?
— Он был бы такой же талантливый, как ты…
— Это не я талантливый, это они. А я только перевожу.
— Он бы тебя веселил, мы бы вместе тебя ждали…
— Алла, я свою жизнь переменить не могу.
— И не надо. Тебя это не будет касаться.
— Нет, Алла. Нет и нет.
У нее были на редкость крупные глаза. Они придавали ее облику трагическую миловидность».
Итак, 46-летний ленинградский переводчик Андрей Павлович Бузыкин живет в режиме марафонца поневоле. Ежеутренне совершает утомительную пробежку со своим коллегой — датским профессором Биллом Хансеном. Ежедневно преподает в университете переводческую науку, явно слывя среди студентов педагогом непридирчивым. После лекций Бузыкин, как правило, бежит к любовнице Алле, а от нее — к жене Нине Евлампиевне (не отсылка ли к «Дормидонту Евлампиевичу», как представился Афоня медсестре Кате?).
Андрей Бузыкин — очень хороший и добрый человек, но у него есть существенный недостаток: он никому и ни в чем не умеет отказывать. Ему гораздо легче соврать, вывернуться, сослаться на то, что «мосты развели», нежели прямо и твердо сказать кому-либо «нет», «не согласен» или просто-напросто «не хочу».
Поэтому Бузыкина презирают более или менее все — от его собственного соседа Харитонова до соседа любовницы, дяди Коли, от нестарательных студентов до бездарной коллеги Андрея Палыча по толмаческому цеху Варвары, которая неустанно эксплуатирует одаренного приятеля всякий раз, как сталкивается с какими-либо «трудностями перевода».
Все окружение Бузыкина откровенно «ездит» на нем и при этом же укоризненно покачивает на его счет головой и внушает, что так жить нельзя. Он и сам это прекрасно понимает, но слишком привык к режиму безостановочного марафона, чтобы позволить себе резко затормозить. Меж тем спасти его может только принятие конкретных волевых решений. Сделать окончательный выбор между женой и любовницей, послать подальше докучливых соседей и прихлебателей, прекратить изнурять себя по утрам из желания угодить заморскому гостю. Но отчего-то с самого начала понятно, что Бузыкину никогда не вырваться из этого заколдованного круга.
Ирония в том, что с героем вроде бы не происходит вообще ничего экстремального или хотя бы небанального — сплошь какие-то бытовые пустяки. Однако сердце обливается за него кровью даже и в тех эпизодах, где речь идет не о мучительном выборе между двумя женщинами, а всего лишь, например, о неосуществимости принципиального поступка для интеллигентного человека:
«Бузыкин бежал по улице. Короткими перебежками, чтобы не бросалась в глаза его унизительная поспешность.
Свернул в институтский двор.
Устремился вверх по лестнице. Но в коридоре остановился. Навстречу ему шел Шершавников. Добродушный, непринужденный, простой.
Бузыкин свернул в первую попавшуюся дверь. Это была читальня. Там занимался его приятель Евдокимов. Бузыкин прильнул к дверной щели.
— Что там? — спросил Евдокимов.
— Шершавников.
— Ну и что?
— Не хочу подавать руки этой скотине.
— А что случилось?
— Знаешь, что он сделал? Он Лобанова завалил, Куликова протолкнул, и тем самым Васильков стал замзав кафедрой.
Тут он отпрянул от двери.
В читальню вошел Шершавников.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Добрый день, Владимир Николаич, — ответил Евдокимов.
Шершавников протянул руку Бузыкину. Тот уставился на протянутую руку оцепенело.
— Здорово, Бузыкин! — окликнул его Шершавников.
Он так приветлив, обаятелен и открыт, что не подать ему руки невозможно.
Рукопожатие было крепким».
Сценарий вообще написан прекрасным лаконичным и ироничным языком, отдаленно напоминающим о Довлатове. Пожалуй, Володина можно назвать самым большим писателем из всех, с кем сотрудничал Данелия.
Окончательный — и публикуемый нынче в володинских сборниках — вариант сценария представляет собой точную словесную копию экранной версии, однако и при этом читать его — одно удовольствие. Вся соль там — в емких и тонких авторских комментариях:
«Алла не хотела обвинять в чем-либо Бузыкина. Но не собиралась и скрывать свои обиды. И Бузыкин чувствовал себя виноватым».
«В разговорах с ним все почему-то легко находили точные и убедительные формулировки. Бузыкин понимал их несостоятельность, но быстро найти убедительные возражения не умел».
«Волевые люди подавляли Бузыкина. Они не слышат объяснений. Они выстроили в своем представлении такой определенный образ мира, нарушить который может только катастрофа».
Одновременно с доведением до ума (вернее, до кондиций «данелиевского» кино) сценария Георгий Николаевич проводил кинопробы. Фактически это были пробы на одну только главную мужскую роль. С женщинами Данелия определился сразу, позвав на роль жены Наталью Гундареву, а на роль любовницы — Марину Неелову. Последнюю он, впрочем, видел в одном-единственном фильме — короткометражке «Цвет белого снега», поставленной в 1970 году для телевидения учениками Данелии по режиссерским курсам Анатолием Васильевым и Суламбеком Мамиловым. То была дебютная кинороль Нееловой — о том, что к концу десятилетия Марина стала уже всесоюзной звездой, Данелия и не слыхивал.
С Бузыкиным все было стократ сложнее. По признанию режиссера, «почти все ведущие актеры этого возраста побывали на наших пробах». Основными же кандидатами были четверо: Николай Губенко, Анатолий Кузнецов, Леонид Куравлев и Станислав Любшин.
Однако ассистент по актерам Елена Судакова, к мнению которой Данелия всегда прислушивался, не скрывала своего скепсиса по отношению к каждому из кандидатов и настойчиво просила режиссера пригласить на пробы Олега Басилашвили. Данелия всякий раз отвечал:
— Лена, мне этот актер не нравится, и я его снимать не буду! Можешь забыть о нем.
Как и Неелову, Олега Валериановича Данелия видел к тому времени лишь в одном-единственном фильме. На беду, то был «Служебный роман» Эльдара Рязанова, в котором Басилашвили играл нахального и пробивного «хозяина жизни» с говорящей фамилией Самохвалов. Ясно, что нужно было очень постараться, дабы разглядеть в таком исполнителе идеального Бузыкина.
В конце концов Судакова вызвала Басилашвили на «Мосфильм» по собственному почину, но якобы по просьбе режиссера. Тактичному Данелии пришлось сделать вид, что он рад знакомству со знаменитым ленинградцем, и провести для него пробы. Не сразу, но лед был сломан — и еще через пару встреч Данелия наконец разглядел в Басилашвили безукоризненного Бузыкина.
Евгений Леонов, сыгравший выпивоху Харитонова, был восхищен своим партнером, с которым почти одновременно сыграл в двух фильмах (вторым был рязановский «О бедном гусаре замолвите слово»). В начале 1980-х Евгений Павлович отправил сыну Андрею письмо, в котором делился недавними впечатлениями от съемок у двух виднейших режиссеров «Мосфильма»:
«Рязанов очень талантливый человек, и у него на съемочной площадке мы увлечены игрой. А у Данелия совсем другое: у него ты в одном измерении — жизни, и он эту жизнь соединяет с тобой и растворяет тебя в ней. У Данелия ты становишься человеком, у Рязанова — образом. И то и другое правомерно, хотя разница есть. Вот в „Осеннем марафоне“ бегает Бузыкин, а кто это: вроде и не Бузыкин и не Басилашвили — это просто человек…
Вообще, я думаю, эту роль Басилашвили вам, молодым актерам, следует изучать по кадрам, по эпизодам. Олег — прекрасный актер, но я его таким не видел. Это мастерство столь высокое, что требует какого-то нового слова.
Помнишь сцену, когда Бузыкин приходит к своей возлюбленной, машинистке Аллочке, а она юбку новую сшила… Идет как будто совсем незначительный житейский диалог, но — Боже мой! — сколько в нем всего. Вроде ничего особенного, танцуют слегка и бросают под музыку реплики друг другу; но весь человек насквозь просвечен, и нежность их отношений, и какая-то глубокая, не поддающаяся определению искренность проступает сквозь мелочи суетной их жизни и так же скрывается внезапно, как и появилась, точно прячется в панцирь, без которого не только черепахе, но и человеку в этой жизни никак нельзя. Каждое движение, каждый взгляд, поворот головы, интонация — непостижимое естество. У меня сердце застывало — никому не говори — от зависти. Смешно даже, что в Италии „Осенний марафон“ принес премию за лучшее исполнение мужской роли мне, а не Басилашвили. Я-то там обыкновенный, какой я всегда у Данелия, — осмысленный чуть шире фабулы эпизод, и никакой новости. Мне всегда хорошо работается с Данелия. Атмосфера доброты и доверия, а главное, он работает, ощущая целое».
Самому Басилашвили, впервые оказавшемуся на площадке у Данелии, поначалу работалось не так уж легко. В какой-то степени Олег чувствовал себя «подавляемым» — вспомним, что так же реагировал на требования постановщика Вахтанг Кикабидзе во время съемок «Не горюй!».
«Ему все время казалось, — вспоминал Георгий Николаевич, — что я как режиссер зажимаю его, завинчиваю гайки до отказа.
Первая сцена: он и Неелова. Я, конечно, главное внимание зрителя обращаю на Неелову. Вторая сцена — он и Гундарева. Снова, разумеется, все внимание на нее. Появился Билл — опять-таки он впереди. Потом будут Крючков, Леонов, другие — и снова каждый раз они будут на переднем плане, а Басилашвили — где-то сбоку, в стороне, скорее подает реплики, чем участвует на равных.
Какому актеру это понравится?
Но я повторял ему: „Олег, не забывай, они приходят и уходят, а ты все время на экране. Тебе нельзя играть в полную силу, ты сейчас же надоешь зрителю. Ты должен раскрываться по крупицам, как бы нехотя, как бы несмотря на свою сдержанность“».
Напряженные отношения сложились у Данелии и с Нееловой — ему казалось, что актриса задает слишком много ненужных вопросов по поводу роли, а не получив устраивающих ее ответов, пытается привнести в образ Аллы ненужной отсебятины. В конце концов Данелия стал общаться с Нееловой исключительно через Александра Володина, которого просил постоянно присутствовать на съемках (что было нелишним: кое-какие места сценария были переписаны соавторами прямо на площадке).