ебе Настя, которая никогда не сможет привыкнуть к непрестанно оказываемым ей знакам внимания.
Словно опасаясь, что кому-то «Настя» покажется слащавой (в свое время подобными эпитетами награждали даже и «Я шагаю по Москве»), Данелия заострил действие везде, где это было возможно, лишний раз напомнив о том, что он не только лирик, но и сатирик, превосходно чувствующий время, в которое снимает ту или иную картину.
Едкими репликами, образами, кадрами Данелия старается заткнуть все «свободное» пространство в своей сказке. К месту и не к месту звучат новомодные словечки «приватизация», «инвестиция», «презентация», «спонсор»… Возникают мифические издевательские топонимы: улица Ивана Грозного (бывшая Клары Цеткин), совхоз имени Александра II, станция метро Махно. К этому перечню можно добавить сигареты «Дым Отечества», которые курит Саша.
Афиша фильма Георгия Данелии «Настя» (1993)
А чего стоит диалог, доносящийся из штаб-квартиры Социальной партии, расположенной в одной из комнат коммуналки:
— …Я вам так скажу: сволочи — те, кто себе по два комплекта гуманитарного белья забрал, а идиоты — те, кто за это проголосовал.
— Господа, господа, мы же договорились, у нас консенсус…
— Да в жопу такой консенсус!
— Господа, прошу соблюдать парламентские выражения!
— Да ладно, какой парламент, такие и выражения…
Но все же как Данелия ни старался создать утрированную картину современной Москвы, он не смог превзойти саму реальность. Соавторы придумали, что по всей столице поворовали крышки от канализационных люков, дабы сдать их на металлолом. К моменту съемок это случилось в действительности. Сценаристы написали сцену идиотской презентации, проходящей на одной из станций метро, по этому случаю закрывшейся для пассажиров. Закончив эпизод, Данелия даже засомневался: не перебор ли? Однако не успел он завершить картину, как в метрополитене и впрямь начали проводить аналогичные закрытые тусовки.
Так что если «Настя» и оказалась комедией, то не столько в сценарном, сколько в актерском отношении. Ансамбль острохарактерных лицедеев, несомненно, придал фильму той выразительности, без которой он воспринимался бы чересчур старомодным, невзирая на всю свою привязку к здесь-и-сейчас: Евгений Леонов (директор магазина канцтоваров Яков Алексеевич), Александр Абдулов (префект округа Тетерин), Нина Тер-Осипян (колдунья), Норберт Кухинке (иностранный фотограф, рыщущий по Москве в поисках русских красавиц)… Плюс вернувшийся из эмиграции погостить на родину Савелий Крамаров в роли домушника Косого, который днем ограбил квартиру, а вечером был представлен как один из спонсоров на пресловутой презентации.
Александру Володину картина «Настя» не понравилась — он отметил лишь личную режиссерскую придумку Данелии: в пустом трамвае старички играют на флейте и контрабасе Шуберта.
Сам режиссер, кажется, остался лентой доволен: материал был «не его», но фильм получился именно «его», данелиевский. В последующие годы Георгий Николаевич с удовлетворением отмечал, что «Настю» частенько показывают по телевизору. Пусть, разумеется, и не так часто, как «Афоню» или «Мимино».
Глава шестнадцатая. «Все говорили, что таких людей уже нет…»
«Мне все говорили, что таких людей уже нет. Таких бескорыстных, преданных, готовых отдать все ради любимых. Я не согласен. Пока они есть хотя бы в воображении — значит, они есть».
Так рассуждал Георгий Данелия о главном герое фильма «Орел и решка» — лучшей (и, пожалуй, наиболее «данелиевской») постсоветской картины режиссера.
После «Насти» Данелия продолжал гнуть свою линию и развивать в кино собственную тему, оставаясь чуть ли не единственным советским мэтром-кинорежиссером, даже не попытавшимся переформатировать свое творчество и увлечься веяниями новой эпохи.
На идею следующего фильма Георгия Николаевича вновь навела советская повесть из брежневских времен. Теперь таковой оказалась «На первом дыхании» (1976) Владимира Маканина.
В 1983 году Данелия написал сценарий короткометражки «Три лимона для любимой» по рассказу Николая Березовского (одноименный фильм был тогда же снят Олегом Розенбергом). Сюжет прост и отчасти навеян известной новеллой О. Генри «Персики»: муж молодой женщины, готовящейся стать матерью его ребенка в роддоме, прикладывает все мыслимые усилия, чтобы раздобыть лимоны, которые она вдруг очень захотела и которых, как назло, нигде нет.
В повести Маканина есть аналогичная коллизия: любимая девушка главного героя Олега Чагина попала под машину и лежит в больнице, а он неустанно ищет деньги, чтобы снабжать ее фруктами. Ситуация драматизируется тем, что эта любимая вышла замуж за другого, пока ее Олег вкалывал инженером на Севере, стараясь заработать денег на будущую счастливую жизнь с зазнобой. В столицу (где и происходит почти все действие повести) Чагин примчался именно тогда, когда узнал о вероломном поступке своей невесты, намереваясь увезти ее с собой. Тут-то и случается эта неожиданная беда на дороге…
Данелии сразу понравился этот персонаж — не только своим романтическим максимализмом и целеустремленностью, но и склонностью к неожиданным поступкам и беспрестанным розыгрышам. В этом отношении Олег Чагин продолжал линию таких данелиевских героев, как Бенжамен Глонти, Гек Финн и Афоня Борщов.
Действие повести при переработке ее в сценарий решено было перенести в современность, что не составляло особого труда и даже позволяло еще больше обогатить и заострить сюжет. Скажем, теперь Чагин продавал все что можно и работал где придется не ради каких-то фруктов, а ради покупки дорогого лекарства и возможности оплатить возлюбленной операцию за границей. Финал окрашивался типично данелиевской горькой иронией (в повести этого не было): выяснялось, что Чагин вылезал вон из кожи, чтобы раздобыть деньги, которые нужны были вовсе не его любимой, а однофамилице, лежавшей с ней в одной палате. Сама же чагинская пассия быстро оправляется от незначительных травм, выписывается из больницы и собирается отмечать помолвку с успешным хирургом, занимавшимся ее лечением.
«— Олег… ты только не психуй, ладно? Ленка в хирурга влюбилась.
— В какого хирурга?
— В того. — Андрей кивнул на дверь. — Который уникальную операцию сделал. Сейчас у них там что-то вроде помолвки… Слушай, а что тут удивляться? — продолжил Андрей. — Тебя она полюбила, когда ты первое место на олимпиаде занял… Вадика — когда он чемпионом Европы стал… Ну а этот Анатоль — вообще теперь звезда. Она любит первых. Характер.
— Взвод! Круго-ом марш! Песню запе-вай! — сам себе скомандовал Олег, зашагал вниз по ступеням и громко запел: — Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло!»
Это один из многих фрагментов сценария, не имеющих аналогий с маканинской повестью.
В соавторы инсценировки Данелия пригласил не самого Маканина (вероятно, предложение все-таки было, но писатель не проявил интереса), а Сергея Дернова, по сценарию которого Галина Юркова поставила в 1991 году эксцентрическую мелодраму «Божья тварь» (главную роль, как и во «Французе», там исполнил Сергей Шакуров).
Дернов быстро нашел общий творческий язык с режиссером, результатом чего и стал кинофильм «Орел и решка» — отточенный, лаконичный, точный, очень типичный для Данелии. «Короткий и светлый», как выразился о фильме исполнитель главной роли Кирилл Пирогов.
В мемуарах Георгий Николаевич пишет о неожиданной для многих ассоциации, которую вызывал у режиссера Олег Чагин. Герой Маканина очень напоминал Данелии актера Евгения Моргунова, в повседневной жизни неистощимого на всевозможные мистификации, с помощью которых он мог втереться в доверие к кому угодно.
Вот один из многочисленных эпизодов сценария, характеризующих Чагина с этой «моргуновской» стороны (сцена полностью обязана фантазии Данелии и Дернова — Маканин опять ни при чем):
«Олег и Зина шли по тротуару.
— А резидент в Монголию мотанул, — сказал Олег и чихнул.
— Будь здоров… Какой резидент? — спросила Зина.
— Мой! Какой еще. А шифровальщик запил по-черному, зараза!.. Вот и вся история. Довольно-таки банальная. — Олег достал платок и высморкался.
— Ничего не поняла… — пожала плечами Зина.
— Тс-с! — Олег приложил палец к губам. — Оглянись! — прошептал он.
Зина посмотрела назад. За ними шла пожилая женщина в жакете.
— Вижу… и что?
— Меня пасет. Слежка.
— Эта старушка?
— Если с нее жакет снять, там погоны полковника.
— Ты что, хочешь сказать, что ты шпион? — подумав, спросила Зина.
— Нет.
— А кто?
— Разведчик. — Олег тяжело вздохнул.
Зина остановилась.
— Американский?
— Если бы. — Олег снова вздохнул. — Белорусский.
— Да? — Зина на секунду задумалась. — Ну а скажи что-нибудь по-белорусски!
— Зачем?
— А так просто. Скажи.
Олег вдруг, посмотрев на стоявший напротив высокий дом, воскликнул:
— Етить! Ты смотри, надо аварийную бригаду срочно вызывать!
— Зачем? — Зина посмотрела на дом.
— Карниз качается! — Олег подошел к стене дома. — А ну толкни!
— Чего толкни? — не поняла Зина.
— Дом! А я посмотрю… — Олег отошел на несколько шагов, задрал голову. — Давай-давай!
— А на меня ничего не свалится? — Зина нерешительно толкнула стену.
— Сильнее!
— Да ну тебя… — Зина опустила руки, улыбнулась. — Свистун ты! И, между прочим, провожающих в самолеты не пускают. Я выясняла.
— Мужчина, — к ним подошла старушка в жакете, с незажженной папиросой, — огонька не найдется?
— Разрешите доложить, не курю, товарищ полковник!
Олег вытянулся по швам. И щелкнул каблуками».
Розыгрыш с «качающимся карнизом» Моргунов проделывал при Данелии, умудрившись собрать вокруг себя целую толпу поверивших ему случайных прохожих.
В большинстве прочих эпизодов Чагин также предстает неугомонным шутником, подчас довольно шумным: