«Совсем пропащий» стал третьей из четырех постановок Данелии, на которой он сотрудничал с оператором-корифеем Вадимом Юсовым. В следующий раз они встретятся на одной площадке лишь в самом конце 1980-х — на съемках «Паспорта». Сделавшие вместе два признанных шестидесятнических киношедевра, на «Совсем пропащем» Георгий и Вадим все же обнаружили между собой некоторые расхождения в подходе к творческому процессу.
«…от фильма к фильму творческая манера Данелия все больше и больше аскетизировалась, — сетовал позже Юсов. — В “Я шагаю по Москве” драматургия опиралась на изобразительный ряд, “Совсем пропащий” — фильм строго актерский, изображение играет в нем уже второстепенную роль. Я, как оператор, здесь себя постоянно ограничивал.
Всегда ли Данелия был моим идеальным соратником по искусству? Этого я сказать не могу. Различие в подходе к некоторым вещам особенно ясно проявилось в работе над фильмом “Совсем пропащий”. Мне, например, жаль, что из фильма ушел важный для Марка Твена момент единения мальчика и природы».
Зато Андрей Петров по-прежнему видел в Данелии идеального для себя соратника — для «Совсем пропащего» композитору довелось написать абсолютно уникальную в своей творческой биографии музыку: в этих удивительных мотивах слышны отголоски негритянских диксилендов начала века, надрывная патетика в духе голливудских вестернов и мелодичная романтика, напоминающая о ярких саундтреках плодовитого гения Эннио Морриконе.
Всё вместе создает атмосферу, которую по достоинству оценили прежде всего профессиональные зрители — кинокритики. Вот что писала, например, гранд-дама советского киноведения Майя Туровская: «Городишки с одной грязной улицей, с салуном и коновязью, которые в вестернах традиционно оглашаются перестрелками, предстают в сонной одури, в духовной убогости и нравственной нищете провинции, где Гек проходит свои университеты.
Но дремотная ширь реки, как всегда удивительно снятая В. Юсовым, посреди всего этого безобразия вызывает щемящую мысль: какая прекрасная, в сущности, около нее должна была бы быть жизнь. И музыка Андрея Петрова, чуть-чуть стилизованная и тоже щемящая, говорит о том же».
На центральную роль довольно быстро был найден одиннадцатилетний Рома Мадянов — популярный ныне российский актер, уже и в те годы отличавшийся умелостью и упитанностью. Отец Мадянова работал режиссером на телевидении, за счет чего Роман с детских лет принимал участие в массовках. В одной из таких массовок его разглядел данелиевский ассистент — и участь Романа Мадянова была решена. Сыграв — и сыграв безупречно — главную роль в фильме столь крупного режиссера, Рома больше не мыслил свою жизнь без кинематографа. Уже будучи взрослым состоявшимся актером, Мадянов трижды засветился в картинах своего экранного крестного отца — в «Паспорте», «Насте», «Орле и решке».
Данелиевский Гек Финн оказался довольно своеобразным — не только потому, что выросший на улице мальчишка, по идее, должен выглядеть куда субтильнее, чем Мадянов. В исполнении Романа Гекльберри получился еще и не таким простодушным, каким он выглядит у Твена. Данелии нужен был Гекльберри Финн с характером Тома Сойера — лукавый сообразительный выдумщик. Юный Мадя-нов как раз и выглядел плутом, а не простачком, каковым этот герой получился, например, у Владислава Галкина в говорухинской экранизации «Тома Сойера».
Георгий же Николаевич простачков не жаловал — из всех данелиевских протагонистов это определение подошло бы разве что Травкину из «Тридцать три». А вот персонажам, у которых хорошо получается дурачить окружающих, Данелия всегда симпатизировал. Таков Афоня в одноименном фильме, таков Олег Чагин в картине «Орел и решка»… Таков и Гек Финн в «Совсем пропащем».
Причем умелый и ловкий врун в данелиевской вселенной, как правило, вознаграждается, пусть и после многих мытарств. Неудачливые же лгуны — вроде пресловутых Короля и Герцога или, например, переводчика Бузыкина — терпят поражение: Данелия неизменно суров к неумехам и лузерам.
С другой стороны, никуда не девается и жалость к проигравшим. Кто рискнет назвать отрицательным героем того же Бузыкина? Он скорее несчастный. Несчастны и Король с Герцогом — если бы Данелия всецело презирал этих персонажей, он бы вряд ли взял на их роли своих первейших фаворитов.
Многие зрители, впрочем, не отнеслись к твеновским жуликам так же благосклонно, как сам режиссер. Поклонников Леонова фраппировало то, что их любимец не посовестился влезть в шкуру настолько отталкивающей личности. На «Мосфильм» даже пошли письма от расстроившихся зрителей с призывами ответственнее подходить к утверждению кумиров на отрицательные роли: всему, мол, есть предел, и такой-де Леонов нам не нужен!
Герцог-Кикабидзе публику, кажется, не настолько возмутил — впрочем, этот молодой герой и в романе, и в фильме производит более приятное впечатление, чем его пожилой компаньон. Несмотря на то что роль Бубы по понятным причинам озвучил Леонид Каневский (не будет же американский жулик говорить с грузинским акцентом, равно как и его подельник не станет петь песню про Марусеньку), Данелия всю жизнь считал Герцога лучшей ролью Кикабидзе. Сам артист придерживался того же мнения:
«В “Не горюй!” я играл, можно сказать, самого себя и потому не чувствовал всей тяжести роли, а в Герцоге нужны были и драматизм и эксцентрика одновременно. Малейший перебор мог привести к буффонаде. Но моя вера в режиссера была так велика, что я ни на минуту не сомневался в том, что справлюсь с ролью».
Многие крошечные роли в «Совсем пропащем», как часто бывает у Данелии, сыграли другие знаменитые актеры: Ирина Скобцева, Иван Рыжов, Владимир Ивашов. А негра Джима безукоризненно изобразил непрофессионал — уроженец Нигерии Феликс Имокуэде, в то время студент московского Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы.
Несмотря на смещение акцентов, ввиду которого экранизация получилась достаточно вольной, «Совсем пропащий» остался в истории нашего кино в качестве одного из самых ярких примеров перенесения на пленку классического приключенческого романа. Примерно в это же время вышли «Робинзон Крузо» Станислава Говорухина и «Остров сокровищ» Евгения Фридмана — более близкие к первоисточникам, но столь же лаконичные и энергичные, как данелиевский «Совсем пропащий» о Геке Финне. Все три фильма превосходно смотрятся и сегодня зрителями любого возраста. И все же только «Совсем пропащий» несет на себе явную печать авторского кино и содержит в себе все приметы оригинального режиссерского почерка, который невозможно перепутать ни с чьим другим.
Тем обиднее, что в год выхода картина была задвинута на периферию проката, показывалась в основном на утренних детских сеансах и фактически прошла мимо массового взрослого зрителя. Так умную глубокую работу, более чем далекую от какой-либо детскости, насильно запихали в прокрустово ложе «кино для маленьких». В очередной раз — не в первый и не в последний — фильм Данелии постигла несправедливая участь. И утешением режиссеру вновь могло послужить лишь то, что за аналогичными примерами ему не надо было далеко ходить: история советского кино буквально пестрит аналогичными досадными казусами.
Афиша фильма Георгия Данелии «Совсем пропащий» (1973)
Король и Герцог, пожалуй, первые настоящие отрицательные персонажи в данелиевском кино. В самом деле, кого из всех прежних фильмов Георгия Николаевича можно хоть в какой-то степени посчитать негодяями? Циничного алкоголика Вицина из «Пути к причалу»? Паркового скандалиста Ролана Быкова из «Я шагаю по Москве»? Зубного склочника Парфенова из «Тридцать три»? «Дурака» дядю Петю с его фальшивой конфеткой из «Сережи»?
Да и пресловутые Король с Герцогом, как уж сказано, оказывались в результате не такими уже и отвратительными — скорее достойными сожаления. (А то, что многие зрители были возмущены столь неожиданной ролью своего любимца Евгения Леонова и завалили «Мосфильм» письмами, в которых требовали не давать таким хорошим актерам играть подобных гадов, можно списать на тот заоблачный социальный статус, каким обладали ведущие кинозвезды в те времена.)
«Наши негодяи и мерзавцы все равно должны были выглядеть симпатичными, — говорил Данелия. — Что может быть примитивнее отталкивающих, трафаретных злодеев! Чтобы хорошо сыграть или изобразить отрицательного персонажа, нужно знать, где он хороший».
Такой подход схож с методом Евгения Леонова, который почти везде играл все-таки положительных персонажей, однако в целях обогащения образа в каждом из них искал недостатки.
«У Гии, мне кажется, нет ни одного Яго или Сальери, — справедливо замечал Виктор Конецкий. — Его ненависть к серости, дурости, несправедливости, мещанству так сильна, что он физически не сможет снимать типов, воплощающих эти качества».
Сам Данелия считал, что самые неприятные его герои — плюкане из «Кин-дза-дза!»: «…чатланин Уэф и пацак Би, если разобраться, законченные мерзавцы. Они лживы, трусливы и очень жестоки, но в итоге все равно симпатичны. Почему? Наверное, из-за моей манеры преподносить материал».
Эту же манеру Данелия привнес и в автобиографические книги: «Я очень следил за тем, чтобы мои книжки было интересно читать. Относился к ним как к фильмам. Я же сперва прочитал все эти мемуары. Часто их пишут по одному сценарию: “Учился я хорошо, но золотой медали мне не дали, потому что эта сволочь меня ненавидела. Потом я поступал в институт, но меня не приняли, потому что я не дал взятку этой суке. Но я все равно поступил, потому что моя работа была лучше всех, но, поскольку она была очень смелая, ей эти гады поставили тройку”. И так всех костерить до самого конца. Я же себе поставил цель: ни одного человека не обругать. Про тех, кто мне очень неприятен, просто не пишу. Вспомню, обматерю про себя — и в запас».
«Я и на площадке такой: меня люди подводят, а я стараюсь их понять, оправдать. Если, случается, обматерю, потом долго переживаю: как же так, человеку теперь плохо. А то, что он сделал плохо мне, как-то забывается…»