А. Л.: 9 июля 1984 года в свой день рождения я собирался устраивать концерт на общественной веранде Николиной горы, но объединенные силы милиции и КГБ нас согнали. Электрическая группа «Кино» должна была сыграть свой первый концерт в Москве и Московской области…
Г. Г.: Точно! Согнали! Я помню, мы смотрели этот Летний театр такой для жителей Николиной горы…
А. Л.: Красивый, постройки 30-х годов…
Г. Г.:…симпатичный, маленький! В последний момент все стало, как всегда, осложняться, и было принято простейшее решение – на веранде Сашиной дачи…
А. Л.: На крылечке!
Г. Г.: Ну, да. На крылечке веранды Сашиной дачи. Все гости уселись в саду…
А. Л.: Потоптали все цветы моей бабушки! Без конфликтов не бывает, это я вам говорю. Обязательно что-то должно погибнуть. Это была клумба моей бабушки. Это жертва.
Г. Г.: У меня погибла любимая красная лампа.
А. Л.: А теперь вопрос, который является для меня едва ли не важнейшим. Питерские группы, честно говоря, выглядели, как и все советские группы выглядели…
Г. Г.: Убого!.. (Смеется.)
А. Л.:…разношерстно и убого. Но постепенно на примере группы «Кино» что-то стало меняться, и есть подозрение, что ты в этом повинен. В лучшую сторону меняться…
Г. Г.: Мы с Витей нашли друг друга. Я же рассказывал как. Влюбился в Витю, когда он в Йоши Ямамото одет… абсолютный стиль, музыка… Я даже не мог ничего поделать с этим. Мы просто каким-то образом единомышленники.
А. Л.: Расскажи о связи ритма и стиля группы, о тех изысках, которыми группа славилась уже в первой половине 80-х годов прошлого века.
Г. Г.: А изысками, по-моему, группа уделяла и раньше. И до этого. Сразу! Первый альбом, в котором мне не довелось принять участие, он удивляет.
А. Л.: Ты имеешь в виду «Сорок пять»?
Г. Г.: Да. А разве нет?
А. Л.: По музыке – да.
Г. Г.: Там такие вещи, которые мне до сих пор сложно вспомнить на гитаре. А какие мысли… Мелодизм… артикуляция… модуляция… нет, не модуляция – интонация.
А. Л.: Ты меня не хочешь услышать. Песни у Цоя были замечательные и на первом альбоме. А я был на их первых концертах…
Г. Г.:…а! fashion?
А. Л.: Да, fashion никуда не годился.
Г. Г.:…длинные волосы вот эти…
А. Л.:…да нет, вообще какие-то случайно подобранные Марьяной…
Г. Г.:…ой, Марьяна – это анти-fashion!..
А. Л.:…ну, подожди.
Г. Г.: Это просто анти-fashion! Эти театральные… Она в театре, где работала… и эта самая дешевая мазня… Я не знаю кого там… коров? Или мертвецов там этим намазывают. Она намазывала Витю и еще умудрялась иногда и меня намазать. Это молодые люди абсолютно великолепные.
Мне нравился Витя, но я до конца не верил, что это так… Ну, все равно звук очень плохой… Все это мечта просто о чем-то. Это все могло бы быть в абсолютной форме, а оказалось, что даже в этой несовершенной форме… Первый концерт был таким мучительным! Эта белая рубашка, галстук, пиджак – я чуть не не взорвался. Это же мокрое дело, как я рассказывал. Банщик и барабанщик – это мокрое дело. А Витя работал банщиком. Это не кочегаром. Туда я приходил к нему.
А. Л.: Как и Мамонов. Мамонов просто кучу денег зарабатывал в бане.
Г. Г.: Мне кажется, Витя спасался уединением.
А. Л.: А с точки зрения выхода на концерты, в какой одежде?… бывали замечания?
Г. Г.: А мне все очень нравилось. Мне надо было раздеться, потому что эта лужа воды… энергия… Я до сих пор считаю, что лучшая одежда для мужчины – это топлес, торс… то есть если это не уродливо, в смысле не без отклонений… черт возьми, запутался…
А. Л.: Как ты относился к фестивалям рок-клуба? Было ли это для «Кино» важным событием в середине восьмидесятых?
Г. Г.: Ко всему, что было важно в нашей карьере, я относился очень серьезно.
А. Л.: И вот когда у вас была программа чудесная с песнями с альбома «Это не любовь», когда народ совершенно не врубился…
Г. Г.:…Fuck them all!
А. Л.:…но тем не менее вы после этого сделали выводы.
Г. Г.: Конечно, мы любили всегда нашу аудиторию. Каждое маленькое… подвергалось серьезному анализу, и делались выводы, безусловно.
А. Л.: В какой момент Виктор снова взял в руки гитару и перестал танцевать? Это было в связи с чем?
Г. Г.: Потому что достали идиоты.
А. Л.: А как пролез дублирующий состав ритм-секции? Зачем вам это было нужно? Андрей и Серега…
Г. Г.: Я бы не стал сравнивать, конечно, настолько…
А. Л.: Крисанова и Африку я имею в виду.
Г. Г.: Да, совершенно разные люди. Крисанов, в отличие от Африки, не лишен таланта. Компромисс в том, что Крисанов играть не мог, а так – все прекрасно. Это наш друг – и Юрик, и Витя его любил. Просто он не справился. Думаете, только крутить тазобедренным суставом на сцене? Это часы, это годы тяжелого труда, чтобы овладеть музыкальным инструментом. Вот Андрей не справился, к сожалению, хотя красавец!..
А. Л.: Ну, у тебя были надежды, что он станет основным басистом?
Г. Г.: Я настаивал на этом, разумеется. Потому что… ну, эстетически… Хотя мне, как барабанщику, нужен был настоящий бейс.
А. Л.: Во время наших гастролей во второй половине 80-х тебе не очень хотелось уезжать из любимого Питера, ради не очень-то гостеприимной по условиям русской глубинки…
Г. Г.: «Что Вас раздражает?» – «Меня раздражает все» (цитирует отрывок из интервью В. Цоя. – Примеч. авт.) (Смеется.) Это всего лишь поза, это white style! Я вообще-то все люблю.
А. Л.: А гастроли в глубинке? Нормально было?
Г. Г.: Пока я с ребятами – я на небесах, все остальное не важно. Пока мы были вместе – было все настолько весело и круто. Любая котлета по-киевски, самый омерзительный ресторан… я не знаю… отель… все что угодно. Это же путешествие. Потом, это философия некая, позиция, характер… выбивать удовольствие из всего того, что предлагается…
А. Л.:…как из коврика?
Г. Г.:…ну, как из коврика – не знаю… Но я уверен, что если подумать, то можно и из коврика получить свое удовольствие.
А. Л.: Слушай, а вот сейчас приезжает восстановленная группа The Cure. Тебе интересно?
Г. Г.: Ой, я всегда ненавидел The Cure! Всегда ненавидел, когда нас сравнивали! Это вообще не из той оперы. Если уж на то пошло, то мне нравится Duran Duran.
А. Л.: А у Вити кто был любимый?
Г. Г.: Все те же ребята, что и у меня. У нас не было никакого разногласия. Питер Бернс, наверное, из Dead or Alive.
А. Л.: «Киношникам», как самым вольнолюбивым музыкантам Питера, всегда было тесновато записывать свою музыку в рамках тесных комнатушек Андрея Тропилло и Алексея Вишни…
Г. Г.: У нас не было никаких шансов, никакой возможности! Какие звукорежиссеры? Какие студии? Кретины! Уроды! Дегенераты! Никаких технических… ну, я прошу прощения, может быть, прекрасные, чудесные и талантливые люди – я не это хотел сказать, к сожалению. (Все смеются.)
А. Л.: Вот из энергии Джоанны Стингрей что-то вам дало?
Г. Г.: Ничего, кроме инструментов. Технического оснащения.
А. Л.: Не мало?
Г. Г.: Ну, пришлось поработать над этим. Каспаряном пожертвовать. На какое-то время. А все это во имя великой идеи, во имя карьеры… не карьеры, но достижения какого-то результата. Но все средства хороши – неужели вы не понимаете? Ну, просто это полное пожертвование. Самопожертвование. Это увлекательно. Не то чтобы я хочу, чтобы меня съели, быть может, это было ради материальных благ, ради карьеры, или, может быть, это было из идиотизма… Ни то и ни другое не подходит, ну никак! Это все было из любви.
А. Л.: «Звукам Му» пришлось открывать Запад вместе с группой «Кино»…
Г. Г.: Мне было интересно. Любопытно, страшно, все что угодно. Я хотел посмотреть – что же это такое, то, о чем я мечтал всю свою жизнь. Посмотреть мир! Путешествия, свобода, наконец… сколько же мне было лет? Или нам… Сколько было лет… Это чудовищно.
А. Л.: Во Франции концерты?
Г. Г.: Мы же вместе были, Саша. Я очень любил компанию группы «Звуки Му». В первую же ночь я нашел свою среду, свою компанию… Остался на месяц в Париже. Жан-Поль Готье, Грейс Джонс – мои кумиры. Что-то типа этого. Something like this. Приходя утром на работу в жалкий отелишко, я рассказывал только что проснувшимся коллегам о том, где я был ночью, какие клубы я посетил. Я не рассказывал об интимных подробностях… но это было так захватывающе! Ах!.. Никаких наркотиков. Я приехал впервые в Париж, и я не терял ни одной секунды, ни одной минуты! А в Риме как мы зажигали… По-моему, после римских каникул Витя отказался ездить вообще за границу. Какую я вечеринку устроил!..
А. Л.: Вот расскажи про вечеринку. Это был заключительный фуршет?
Г. Г.: Послушайте, это вообще vip! Это круто! Стормбрингер! Ты помнишь, Витя вызвал шторм?
А. Л.: Витя вызвал шторм, чтобы не играть.
Г. Г.: Да, всю аппаратуру унесло ураганом в небо!.. По-настоящему в высокие небеса. Римские-итальянские почернели и сдвинулись. Подул сильнейший ветер… До этого, за полчаса, Витя думал, что делать? «Как я не хочу здесь играть! Как мне здесь не нравится. Что же мне делать?» Пятьдесят или, может быть, сотня эмигрантов… там у них пересылочный пункт… Саш, ты знаешь, как мы все это не любили… Которые потом куда-то дальше пересылались, как бараны, овцы… И вот это наша аудитория. После стадионов вообще…
А. Л.: И десяток коммунистов…
Г. Г.:…которые и организовали все это. Это класс. Это хорошая предыстория. В общем, все это уносит к черту через полчаса ветром. Эту сцену и всю хрень. Играть не надо, слава богу. Потом последний вечер в Риме, очень романтично…
А. Л.: Деньги кончились…
Г. Г.:…я, как панк, устраиваю вечеринку совершенно осознанно, осмысленно. Все мои друзья напиваются. Едут в отели, все нормально… Петя, Леша, Паша и, конечно, Витя. Вечеринка удалась. Вообще, гуляли все до утра! А утром меня в бок будят: «Валим, валим отсюда!..» (Смеется.)
А. Л.: Не заплатили?
Г. Г.: Ну конечно! Пусть коммунисты платят итальянские. Да, это мой был шедевр.