В. К.: Георгий, что вы можете рассказать о концерте в Дании в поддержку пострадавших от землетрясения в Армении?
Г. Г.: Да, это был первый выезд в так называемый Западный мир, капстрану. Как я был разочарован… Похоже на Таллин, и меня все раздражало. Но сыграли там круто. Аудитория была нормальная, в отличие от какой-нибудь советской или парижской, потому что это был фестиваль. Камеры, телевидение – все это было. Момент не зафиксирован, но во время брейка, который я играл, том не выдержал и полетел в одну из камер.
В. К.: А гастроли в Италии?
Г. Г.: Концерт в Италии… Это всем известная история. Когда выступали в Риме, Цоя прозвали «стормбрингер»(Stormbringer – в переводе с англ. «буревестник». – Примеч. авт.). Виктор после крупных площадок и стадионов не хотел играть перед кучкой жалких мигрантов. Говорил: не хочу, все это не так… Там была пересылочная база в Риме, из Советского Союза в Израиль через Рим. И тут – провидение: поднялся жуткий ветер, прямо ураган. Подул ветер, небо покрылось черными тучами, и приготовленную сцену вместе с аппаратурой унесло в небо. Знаете, что такое средиземноморский шторм? Все унесло, сдуло ветром!.. Вот это было здорово! Чудеса! Но нам все равно пришлось играть на второй или на третий день. Никакого ощущения фатализма не было. Просто не хотелось играть перед горсткой эмигрантов. Потом нас, по-моему, принимали итальянские коммунисты. В общем, мне все дико нравилось. Я все принимал с удовольствием. Мы же были на своем месте и занимались своим делом. Ничего такого сверхъестественного. Было все то, что должно было быть. Это вообще вопрос к аудитории. Но, по-моему, все было здорово. И мне всегда хотелось на это посмотреть из зала.
Что касается каких-либо предчувствий… Над нами ничего не довлело. Никогда. Никто не знал, что произойдет. Можно было только мечтать и представлять, что произойдет. И выбирать направление. Свобода выбора.
В. К.: Помните ли вы концерты в Сочи?
Г. Г.: Да, помню. Мы тогда остались еще на недельку позагорать с Наташей и Витей. Там в отеле, в «Жемчужине», продавались пленки, тут же их можно было проявлять. И мы развлекались таким образом.
В. К.: Выступление на фестивале «МузЭко-90» памяти Джона Леннона?
Г. Г.: Да, вспоминаю. Это вообще была такая вакханалия. Там были все-все советские знаменитости-артисты. Концерт продолжался два или три дня, по-моему. У нас был большой тур, я не помню, откуда мы приехали… По-моему нас из Краснодара везли или еще откуда-то на автобусе, как раз там мы и слушали эту кассету, которой я пробил всем мозг – Milli Vanilli. (Ставит диск с альбомом группы Milli Vanilli.)
Что там было запоминающегося? Огромный отель, огромный стадион, на котором с утра до вечера выступала вся эта грядка знаменитостей, и даже моя «мыльница» в номере не могла меня уберечь от поноса, который лился на уши через окно. Мощный был звук. Неделя выступлений под фанеру. Мы единственные, кто играли живьем и кому заплатили.
Очень страшное было мероприятие, чудовищное – если резюмировать. Сильно ощущалась зависть к нам, я психически ощущал на себе просто со всех сторон много очень мрачной энергии. Зависть, ненависть, непонимание и агрессия. Даже кто-то шляпу с головы сорвал, когда я был на сцене. Не понятно кто. Он исчез сразу, и даже не было желания его ловить. Джона Леннона я терпеть не могу. Витя, по-моему, тоже его недолюбливал. Что нас сподвигло там выступить? Мы были единственные, которым за это заплатили. Так что все сборы за два дня этого фестиваля Джона Леннона были в нашем кармане. Это было очень цинично и весело. Мы согласились даже на Джона Леннона. (Смеется.) Это даже не был компромисс, а просто шутка. Мы же получали удовольствие.
В. К.: Расскажите что-нибудь о гастролях, что запомнилось?
Г. Г.: Помню, как мы в Севастополе убегали от моряков. Это была какая-то всепоглощающая страсть… Аудитория как во сне, как на моих картинах. Стадион черноморского флота. Огромное футбольное поле, сцена, а вокруг – одни моряки. В общем, мы играем, где-то середина концерта, какой-то горячий трэк, и кольцо моряков вокруг сцены постепенно так начинает сужаться. Наступает критический момент. И вот в середине песни, я не помню какой, Витя бросает гитару, за ним, как по команде, Игорь, Юрик – и, не говоря ни слова, мы все бежим. А там из охранников был сделан живой коридор, узкий такой. Как в какой-то компьютерной игре: мы бежим по этому коридору, выбегаем, и в этот момент кольцо из моряков смыкается. Я всегда думал потом: каково это, умереть в объятьях матросов на стадионе черноморского флота. У меня дух захватывает. Героическая смерть. Это круто. Жаль, не было никаких камер, со стороны это наверняка очень круто смотрелось. Это все так кинематографично!
В Дании был у нас концерт. Я хорошо его помню. Это наш первый выезд за рубеж. Мы как раз записали альбом «Звезда по имени Солнце». В Дании был какой-то фестиваль, что ли, я вообще не помню толком, что там было. Но сыграли мы круто. Дали там жару. Есть запись, правда плохая, но смотреть можно.
В Миассе вот было дело. Обычное такое. Ко мне, бандерлоги!.. Зал разгромили совсем.
В. К.: Юрий Белишкин вспоминал о концерте в Волгограде, где вы якобы опоздали на концерт и группа играла без барабанов.
Г. Г.: Гад поганый! Бельишкин, хрен мудацкий! Это была драматическая история, катастрофа. Я задержался на месяц в Париже, поэтому был оторван от коллектива и вылетал из Москвы в одиночестве. Меня, конечно, провожали друзья, но… failed. Безуспешно. Это даже не столько моя безалаберность, сколько отвратительная работа аэропортов. Проходишь регистрацию на самолет, ждешь, когда начнется посадка, обычно тебя приглашают – багаж, регистрация… И что произошло: меня не пригласили на самолет! Подхожу, а мне говорят: «Самолет улетел». Вот такая история.
В. К.: Расскажите о совместных концертах с французской группой Noir Desir.
Г. Г.: Я не помню, откуда они взялись. По-моему, это кто-то из окружения Натальи Разлоговой их предложил. Они приехали, дали концерт в первом отделении перед группой «Кино», а потом мы должны были ехать во Францию, играть в первом отделении на разогреве у Noir Desir. Они играли неплохо, такая модная французская группа… После того как мы сыграли несколько концертов вместе с ними, Витя сказал: «Нет, на разогреве играть я не поеду». Потом они поехали с нами в тур 90-го года по Украине.
В. К.: Что вы можете вспомнить о Последнем концерте в Лужниках?
Г. Г.: Ужасно. Мне стыдно до сих пор за то, что он зафиксирован. Полгода гастролей, вымотанные, уставшие все, Виктор тоже, никто играть уже не может. Все очень пафосно. К тому же так медленно сыграно. На концертах все было гораздо импульсивнее, а тут как похоронные марши какие-то.
Мне не нравится этот концерт. Мне как-то неловко за него, и я его никогда не слушаю и не смотрю. В тот момент на параллельном стадионе, где-то рядом, в шаговой доступности, проходил концерт «Ласкового мая». А нам нравилась группа «Ласковый май» как конкурирующая компания. Я, как самый любопытный, побежал на концерт посмотреть. Там уже был полный разврат, так называемое тиражирование, Андрей Разин этот. В общем, зал был полупустой. Я посмотрел, «Белые розы» услышал и побежал обратно на свой стадион. Кстати, иногда для разгона перед выходом на стадион исполнялась песня «Перемен!» в стилистике жалобной сиротской песни группы «Ласковый май». С ужимками, закатыванием глаз… Но не издевательски, а в шутку, в стиле диско скорее.
Была усталость, абсолютная изношенность, никаких ощущений. Восторг зала никак не компенсировал все это. Ну, а что? В первый раз? Ко всему привыкаешь. Воспринималось как должное. Естественно, что с аудиторией был взаимный обмен энергией. Ничего не получится, если в тебя кидают тухлыми помидорами. Был большой концерт, мы играли его целиком от начала и до конца. Никого, кроме нас, не было, кроме «Ласкового мая» на соседнем стадионе.
В. К.: Ваше отношение к группе «Алиса» и конкретно к Кинчеву. Дружны ли они были с Цоем?
Г. Г.: Вранье полное. Никакой дружбы не было, во-первых. А во-вторых, совершенное омерзение и отвращение к группе «Алиса» и лично к Кинчеву. С самого начала и до конца. Я однажды был вынужден чуть ли не драться за свой драм-компьютер, который я пришел забирать у Вишни, а там сидело это чмо и сказало: «Мы записываем тут альбом». Ну а мне-то что? (Смеется.) «Как это? Ну, «мы – вместе», высокая миссия, вы должны…» – «Ничего мы не должны. Отдайте компьютер». Ааа!.. Вот так вот, круто было. Все равно забрал его, потому что мне на это дегенеративное творчество абсолютно наплевать. А мой инструмент мне был нужен. Вот такая встреча. А дальше всякие грязные комментарии, за пределом любых нравственных норм. Витя не дружил с Кинчевым. На какую тему дружить с ним? Только дипломатия.
В. К.: Бытует мнение, что Сергей Курехин скептически относился к музыке «Кино» и к музыкантам «Кино», в частности. Замечали ли вы некую зависть к группе «Кино» с его стороны?
Г. Г.: Лохами-дилетантами он нас не мог считать, потому что он пользовался нами при записи и на концертах. Конечно, он злыдень, завистник и так далее. Такая черта характера.
В. К.: А что за история была с Юрием Шевчуком?
Г. Г.: Жаль, меня там не было! Потому что это агрессивное чмо само спровоцировало. Был такой салон Алины Алонсо, и там были художники Олег Котельников и Андрей Крисанов, который, в частности, принимал непосредственное участие, защищая Виктора от наезда этого персонажа. Еще были Гуцевич, Каспарян. И все приняли участие. Оставалось только пожалеть, что меня там по случаю не оказалось. Разумеется, Цой презирал Шевчука – как «это» можно вообще любить. Может, в связи с этим, может, еще с чем, мы на эти темы редко беседовали. Только можно было похихикать, но не фокусировать на этом внимание. Еще время наше тратить. Не самая интересная тема.
В. К.: Сергей «Африка» Бугаев себя позиционирует как участник группы «Кино». Как вы к этому относитесь?