Так что все эти выставки товарищества свободных художников в различных ДК и в ЛДМ мы, безусловно, посещали и встречались на них едва ли не чаще, чем на концертах. Как настоящие денди, опять же. Это был такой клубок, где все всех знали и все со всеми дружили, по крайней мере внешне. Поэтому я ничуть не удивлялся, если вдруг выяснялось, что «Африка», Цой или БГ еще и художники. Отлично!
Хотя нет – одно удивление все-таки было и здесь. Густав умел удивлять. Я помню, как-то летом, заехав к нему в гости, я вдруг обнаружил хозяина в трусах в пустой квартире (родители летом уезжали на дачу), заставленной вдоль стен огромными незаконченными холстами с матросами. Впечатляюще. Я сидел на кухне с чаем и ждал. Юра отвлекся от работы только тогда, когда я достал из пакета новый альбом «New Order». Хотя отвлекаться от работы было не в его правилах. Но повод был достойный.
Кстати, о законах-порядках: в мои правила, выработанные примерно в описываемое время, аксиомой входит никак не оценивать творчество друзей и знакомых публично».
Владимир:
«Когда группа «Кино» здесь появилась – я не знаю, я тогда этой группы, в общем-то, и не знал, если так разобраться. У них немножко свой стиль, а я любитель другой, более душевной музыки – шансона, например… Да, дома у него стоял барабан, и частенько соседка приходила и жаловалась: «У меня маленький ребенок, а он там стучит в 12 ночи. Сходи к нему, мол, поговори, ты же с ним в одном классе учился». Ну, я и приходил: «Юра, ты уж пойми – здесь же дети маленькие, время 11–12 ночи, а ты стучишь в барабаны – это не совсем нормально». В принципе, он не возмущался, не скандалил, относился с пониманием. Но проходило какое-то время, и все возвращалось – ему же все-таки надо было заниматься.
Конечно, когда тут проходили репетиции группы «Кино», приходилось наблюдать и слушать их. Встречались с тем же Виктором Цоем на площадке, в лифте ездили. Бывало, у них там и шум, и гам. И соседи меня просили, мол, Володь, пойди поговори там с ними. Я шел, и бывало, что не сам Юра, а кто-то другой, не знаю, может, тот же Цой, отвечали: «Че тебе надо? Иди отсюда!..» Но Юра тут уже видел это все… Во-первых, у нас был очень дружный двор, нас нельзя было так обижать. Во-вторых, практически 90 % молодежи занималось спортом, и довольно серьезно… К тому же мы не воспринимали «звездности» Гурьянова».
Игорь «Иша» Петровский:
«Как я относился к группе «Кино»? А! Вопрос, конечно, интересный. Вот вы сейчас разговариваете с одним из первых слушателей первых Витиных песен, а нас таких осталось человек двадцать. Группа была без названия, когда они втроем там пели с Рыбой и Олегом Валинским. Но это замечательно просто! Я до сих пор храню воспоминания о том, как все происходило. Как мы встречались у Паши и Наташи Крусановых, а Витя сидел на полу с гитарой: «Гууляяяю, я один гуляю…»
Да, конечно, мне больше нравится ранний период «Кино»! Потом-то началось такое, о чем, честно говоря, и говорить не хочется. Попросту встречаешься с человеком где-то там за кулисами и говоришь: «Витя, привет!» – а он так: «Здарова…» Едва тебя узнает. С какого такого перепугу, я не знаю…»
Дженни Яснец:
«Это было в 1984-м году. Цой пригласил меня на концерт «Кино», и я познакомилась с Густавом (так тогда называли Георгия) и Юрой Каспаряном. Думаю, это было в рок-клубе, я уже не помню точно.
Я смутно помню, какое впечатление на меня произвел Георгий при знакомстве, выделялся ли он из общей компании Новикова, Цоя, Медведева и других. Мне тогда было 16 лет. Но они мне все очень нравились. Георгий всегда был в черном костюме с узкими брюками и белой рубашке, стильно выглядел, набриолинен. Они всегда выносили мне билеты на «Кино» в рок-клубе, и я всегда ходила на их концерты. Ну, они же все были совсем разные. Художники, артисты всегда индивидуальны и не похожи ни на кого. Мы постоянно ходили по каким-то квартирам и мастерским, там были концерты, спектакли, кино и вечеринки.
Мне очень нравилась группа «Кино», единственная группа в рок-клубе, которая однозначно была мне понятна и любима. Хотя мы и на другие концерты ходили, на «Странные игры», «Аквариум» и т. д.
Тогда Андрей Медведев готовил меня поступать в «Муху» на ткани, но я поступила на интерьер. Был очень большой конкурс на ткани, брали всего 6 человек, а я хотела сразу поступить и поступила на интерьер, и не жалею.
В «серовнике» я училась в 1983–1986 гг. Гурьянов и Цой учились там раньше – они намного старше меня. Это училище мы с ними никогда не обсуждали».
В 1985 году Георгий Гурьянов некоторое время играл на барабанах в группе «Народное Ополчение». Участвовал в записи альбома «Новогодие».
Федор Лавров:
«Потом мы стали записывать альбом «Новогодие», и он не сразу включился в запись. Первые демо мы записали в Новый год, барабанили все кому не лень, и я в том числе. Пошли на улицу вереницей панков, я впереди с барабаном, устроили карнавал. Все было весело и беззаботно. И только Алекс(Оголтелый. – Примеч. авт.), как всегда, получил от горожан по морде. Но не сильно. Так что не убежал, а остался с нами до утра. Сразу после этого Алекс привел ко мне Густава, и в январе 1985-го он уже записывался с нами. Густав сразу же включился в постпанковскую эстетику нашей музыки. Мне понравилась лаконичность его игры. Он охотно дубасил в индустриальные железки, которые я ему предлагал. И даже сам принес колпак от настольной лампы и повесил его вместо тарелки. Так он записал большую часть треков для «Новогодия».
Запись «Новогодия» делалась в моей квартире, это была подпольная панк-студия begemotion records. В начале 80-х, наверное, единственная домашняя студия, на которой можно было реально записывать барабаны. На студии Алексея Вишни, на многих других студиях с лучшим аппаратом можно было только запрограммировать драм-машинку. Так и делал Алексей на записях группы «Кино». И только на некоторых сыграл Густав сам. Нам нравилось, как он играл. Он был ровный, достаточно стабильный барабанщик. Он мог делать ошибки, и на барабанах они почему-то заметнее, чем на гитарах. Он не был машиной. Но мы никогда и не записывались под метроном. Так что у нас не было повода жаловаться на него. Никакого.
Новые музыканты группы скромничали, например гитарист Мотя и басист Осел. Я всем командовал, как всегда. Дима «Волосатый» Бучин ревновал, что вместо него играет Густав. И потом все-таки мы вместе с Димой записали остаток альбома. Причем я требовал, чтобы он играл «как Густав».
Гурьянов не был панком точно. Он приходил вымытый, после бассейна при стадионе Лесгафта. На хиппи был похож Дима «Волосатый». Густав был уже неоромантиком.
Густав восторженно показывал всем наши записи. Помню, как я еще не закончил альбом, а он уже переписал себе треки, которые наиграл, и убежал с ними. Наверно, прослушивание этих треков и решило его участие в «Кино». Тогда все очень быстро менялось. Мы записывали двойной альбом, имея только кучу Алексовых текстов и моих музыкальных идей. Мы не репетировали, мы пробовали сыграть песню, договаривались о количестве куплетов и припевов, настраивали звук и сразу записывали. Во всем была сплошная импровизация. Мы очень быстро, за пару месяцев, записали кучу материала, часть которого не вошла в альбом. Густав за это время успел познакомиться с Виктором.
Насчет игры стоя… Он сидел на попе ровно. Даже не подпрыгивал. И на сохранившейся фотографии это видно. Вот единственное, что я могу сказать по его манере игры, это то, что до нас он играл панк-рок с «Автоматическими удовлетворителями». А на записи «Новогодия» мы экспериментировали с танцевальным битом, ровным, как диско. И вот эта манера у него навсегда осталась во всех треках «Кино».
«Народное Ополчение» не дало ни одного концерта (кроме акустических квартирников) до 1987 года, когда группа вступила в рок-клуб. Так что Густав был студийным барабанщиком группы.
Конечно, я разделял увлечение Гурьянова новым романтизмом и, в принципе, новой волной! Все разделяли тогда увлечение новым романтизмом. Вернее, не разделяли его и панк. Новая волна – это была музыка того времени, которая началась с рок-н-ролла «Sex Pistols» и «Ramones», регги «The Clash», перешла в авангард «Japan» и «Adam and the Ants», смешалась с готическим романтизмом «Damned» и «The Cure», обмазалась синтипопом и растворилась в попсе. Мы не чувствовали себя чужими ни в среде хардкоровцев, ни среди неоромантиков. Особенно в середине 80-х.
Густав не мог влиять на собственно аранжировки тех записей, которые мы делали на моей студии. Это была всецело моя епархия. Но он принес свой собственный саунд. Никто до него не играл такой пружинящий танцевальный бит, как он. Мы все обожали Public Image ltd, с их агрессивной постпанковской гитарой, даб-басом, авангардистским голосом Роттена и совершенно дискотечными барабанами. Так вот, Густав принес к нам то, о чем мы мечтали. Простой, ровный грув, под который хотелось двигаться.
На студии «begemotion records» был «сухой закон». Понятия straight edge тогда еще не существовало. Но я не пил даже пива, а на входной двери и на моей майке был трафарет «у нас не курят». Тем не менее Алекс всегда приносил портвейн и прятал его в электрощит на лестнице. Порепетировав трек, все просились покурить перед записью. И возвращались, воняя свежаком. К тому же мы там играли музыку и нам было жарко. А комната была 11 квадратных метров. И иногда ребята приводили друзей, которые теснились по углам. Так вот, Густав был единственный из нас, кто пах одеколоном, приходил чистый, в глаженой жилетке. И часто совмещал сессии записи с походами в бассейн. Нам было смешно. Но он вызывал уважение.
Густаву нравились мои барабаны. У меня были всякие самодельные перкуссионные штуковины. А малый барабан я сделал не просто пикколо, а тонким, как лист. Два пластика и обода примыкали один к другому. Густав очень просил меня подарить ему этот snare. Но я был беден и не мог себе позволить новый. Я объяснил ему, как я его отпилил. И дал пару раз поиграть. Не помню точно когда, но он арендовал у меня этот snare на ранние концерты или репетиции с «Кино».