[356] И довольно об этом. Но, чтобы не возвращаться к «обманувшей надежде» — мне теперь совершенно безразлично, будет ли что-нибудь о моей книге в следующем номере Нов. Журнала или нет.
«Дорого яичко... к известному дню»,[357] а раз срок пропущен, то я отлично обойдусь обещанием, как, кстати, уже обошлась обещанием отзыва о «Контрапункте», впрочем, тогда и необходимости в нем не было.
Мне очень неловко, что я до сих пор не поблагодарила Ольгу Андреевну за посылку. Пожалуйста, передайте ей мои извинения и сердечную благодарность.
Желаю Вам всего хорошего.
И. Одоевцева
56. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Начало ноября 1954>. Париж.
<Начало ноября 1954>
28, rue Jean Giraudoux
Paris XVI
Дорогой Роман Борисович,
Очень надеюсь, что это письмо не останется без ответа. Последнее Ваше письмо, сообщавшее, что рецензии о «Ост. над. навсегда» не будет, имеет уже более чем сорокадневную давность. О том, как оно нас приятно огорошило, Вы знаете. Особенно после Вашего желания и обещания сделать «все», чтобы книгу защитить от хамских выпадов Ширяева [358]<переделано из Широкова. — Публ.>. Скажу — дружески откровенно — когда мне не спится и я вспоминаю о моем истерически-благодарственном послании в ответ на Ваше письмо к И. О. из деревни — после прочтения ее книги — я краснею «до корней волос». За себя, разумеется. Возможно, что Вы, оказавшись в Нью-Йорке, погрузились в свои дела и Вам не до нас. Это бывало и прежде. Но все-таки... Хотелось бы думать, что и на этот раз так. Во всяком случае, я не ждал, принимая во внимание «обстоятельства», что опять между нами станет — и как будто очень толстая — стенка молчания. Итак, буду ждать ответа. Желаю Вам всего лучшего. Ваш
Георгий Иванов,
P. S. Будьте милым, отправьте прилагаемое письмо М. М. Карповичу [359] — потерял его адрес.
1955
57 Георгий Иванов - Роману Гулю. <Начало 1955. Париж>.
<Начало 1955>
28, rue Jean Giraudoux
Paris XVI
Дорогой Роман Борисович,
С Новым Годом. И давайте в Новом Году забудем наши «недоразумения». Ведь они сущий вздор, выеденное яйцо. Если бы мы с Вами жили в одном городе и дружили бы, как это нам самой природой предназначено, такие стычки — не продолжались бы дольше 24 часов.
И объяснять, по-моему, не стоит. По крайней мере с моей стороны «неизжитой» остается обида, что Вы сняли посвящение на «Камбале» — я раз десять уже собирался Вам написать и только по «физическим причинам» не мог собраться. Одна из них: Вы обмолвились загадочной фразой: «Странно Вы пишете письма — они дают как раз обратный результат» [360] и т. д. Я пишу письма как попало из-за зашоренности и неврастении и, возможно, пишу не то и не так. И вот, мысль, что напишу не то, лежала передо мной вроде бревна через разделяющий нас океан.
Как бы там не было, протягиваю Вам дружески руку и очень рассчитываю получить обратной почтой нечто милое, похожее на одно из тех Ваших милых писем, которых у меня толстая пачка. Тогда отвечу Вам и в дружеском плане, и изложу некоторые свои дела.* Не хочу писать о них до Вашей весточки. Жму руку. И. В. кланяется. Видите, я чувствую себя связанно и пишу на редкость коряво. Это Вы меня запугали. Ваш сердечно Г. И.
*Ах, извинитесь, пожалуйста, перед Сазоновой: [361] скажите, что был болен, польщен, благодарю, пришлю книги и т. п.
58. Роман Гуль - Георгию Иванову. 20 января 1955. <Нью-Йорк>.
20 января 1955
Дорогой Георгий Владимирович,
И Вас — с Новым Годом! Получил Ваше письмо. Я совершенно согласен с Вашим предложением: принимаю единогласно! Будем в Новом Году себя вести хорошо. Насчет того, что я снял посвящение с «Камбалы» — прошу прощенья. Но дело в том, что я с детства не люблю рыбы. Ей-Богу. А вообще я был бы, конечно, очень польщен Вашим посвящением. Только, чур, не на рыбьем, а что-нибудь такое — чудесное, лирическое.
Забудь, забудь твой петербургский голос,
И желтый пар, и белую Неву...[362]
Видите, какой у меня вырвался экспромт. Думаю, что для Терапиано это были бы прямо эпохальные строки. Не согласны? Кроме шуток. Одним словом — «инцидент исперчен».[363] И не забывайте «Нью Ревью»,[364] как оно не забывает Вас. Привет И. В.
Дружески Ваш
Роман Гуль.
59. Георгий Иванов - Роману Гулю <Февраль 1955>. Йер.
<Февраль 1955>
«Beau-Sejour»
HYERES. Av. du XV Corps
(VAR) [365]
Дорогой Роман Борисович,
На этот раз я не ответил сразу на Ваше милое письмо только потому, что оно пришло в разгар нашего отъезда. Хлопот и беспокойств было столько, что до сих пор не можем опомниться. Но, наконец, дело сделано и мы на юге: солнце, море и бесплатная крыша над головой. Очень рассчитываю, что очухаюсь здесь после парижской жизни, бывшей в последнее время, мягко выражаясь — непереносимой…
Хорошо. Все-таки я еще только начинаю двигать руками и ногами, так что не судите строго это первое послание. Не хочу откладывать. Во-первых, я, по-видимому, так и не спросил — в беспамятстве — чем Вы были больны? И прошло ли теперь? И, конечно, искренне извиниться (потому что, сами должны это знать, несмотря на наши глупые стычки, что я — мы оба — Ваши настоящие друзья и не сомневаемся — фактами подтверждено — в «взаимности» с Вашей стороны) — что писал Вам так, когда Вы хворали. Но passons*: «если надо объяснять, не надо объяснять»[366] — Вам что — что, «объяснять» вообще не надо. Тоже знаете сами.
Последним парижским впечатлением, кроме грязи, слякоти, денег, билетов третьего класса (до 1945 года больше пользовались слипингами![367]) были судороги заново возрожденного «Возрожденья». Чорт знает что. Яконовский, без преувеличения, спятил[368]. Новая редакция — Мейер — желающая делать, вместо раешника, который завела яконовщина — решили «создать» «образцовый» ежемесячник — fine fleur** российской культуры. Но с негодными, сами понимаете, средствами. Вроде как отштукатурить спешно кабак под мрамор и обозвать Зимним Дворцом. И, по размышлении, и довольно коротком, мы оба позволили себе роскошь отказаться от лестного предложения вернуться с почетом и даже с авансами, что для Гукасьяна почти невероятно. И очень рады, что могли себе эту роскошь позволить. Если бы не уезжали сюда на подножный корм — конечно, взяли бы с наслаждением авансы и уселись бы в возрожденную — дурацко-черносотенную лужу. Черносотенную еще ничего, но идиотскую, хамскую, где и ничего не забыли, но и никогда ничему неучились[369]. Но если бы не отъезд и «крыша» — то, возможно, не то что «Возрождение», но и о Бурове бы новый фельетончик написал бы. И никакого бы стыда не испытывал. Хоть и пишу стихи о смерти, а дохнуть не хочется.
Стихи я Вам пошлю. Пошлю — и скорее, чем Вы можете думать, — и те воспоминания, о которых условливались когда– то в незапамятные монморансийские времена. Так что, пожалуйста, имейте меня в виду в смысле места. Через недельки три-четыре получите первую и довольно толстую порцию. Ведь я тогда же много написал, но перебелить черновика просто физически не мог. Теперь другое дело. Ну, рецензия об антологии, я думаю, погибла для вечности[370]. Мог бы и ее восстановить. Или лучше, думаю, плюнуть на нее. Да рецензия. Где же книжка «Нового Журнала» со знаменитой статьей о «Надежде»[371]? Уж будьте душкой, если еще не послали нам книжки Н. Ж. — бахните ее par avion. Также сообщите адрес и имя отчество Юрасова, чтобы поблагодарить. Ульяновскую статью тоже ждем прочесть[372]. Наверное, как всегда: поражаешься, даже когда не согласен.
Так же Сазонова. Надо ли ей посылать книги. Сюда я не привез ни «Атома», ни «Портрета без сходства», а других у меня просто нет. Не может ли она обойтись книгами, взятыми у кого-нибудь на месте. «Атом», кстати, да еще со статьей о нем Зинаиды Гиппиус, лестной свыше меры, я послал давно, по его просьбе, Завалишину. Пусть Сазонова возьмет у него. Как бы там ни было, убедите ее, что моя вялая реакция на ее желание написать обо мне — объясняется и оправдывается не невнимательностью, а совершенной затравленностью последних месяцев моего парижского бытия. Ну, надеюсь, Вы мне хоть кратко, но быстро ответите. Тогда и я напишу более толково и по существу. И. В. Вам очень дружески кланяется.
Ваш всегда Г. И.
*Не стоит говорить об этом, оставим (фр.).
**Элита, изыск (фр.).
60. Роман Гуль - Георгию Иванову. 28 февраля 1955. <Нью-Йорк>.
28 февраля 1955
Дорогой маэстро,
Был очень рад получить от Вас письмо и еще больше -
Рад тому, что живете в Варе,
Что играете на гитаре,
Что бесплатен и стол, и кров,
И от Вара далек Хрущев!
Но еще больше тому, что М. М. Карпович выхлопотал Вам прекрасную допомогу, которая докажет Вам, что жизнь прекрасна вообще, а в Варе в частности. Я не ответил Вам быстро, ибо я очень занят, так занят, как Вы никогда не были заняты в жизни. Хотя, может быть, в те времена, когда Вы в желтой гостиной какого-то клена принимали какое-то общество — может быть, тогда Вы и бывали заняты, но не тем, чем занят я «на сегодня», как пишут в советских газетах. Нет, правда, без шуток. Очень занят и очень устал. Кстати, с мюнхенской станции «Освобождение» пойдет мой скрипт,