— маленький человек.
117. Георгий Иванов - Роману Гулю. 9 июля 1956. Йер.
<9 июля 1956. Почтовый штемпель Йера на конверте>
Дорогой Роман Борисович*,
Две недели собирался Вам ответить и все не мог Это результат «лечения», которому я подвергся. Меня, как здешний эскулап выражается, «спасли», но ценой того, что я стал идиотом. Этому лечению сопротивлялись все настоящие доктора, до того меня пользовавшие, и были правы — результат налицо. Но выбора не было. И не будем об этом говорить.
Не могу — уж простите — попасть в тон нашей прошлой остроумной переписки — все мои умственные способности закрылись или, м. б., навсегда прекратились... Я веду гнусное растительное существование и, по-видимому, обречен вести.
Все-таки очень хочу, чтобы Новый Журнал издал мою книгу. Пожалуйста, напишите подробно как и что. Какого размера книгу желали бы и могли бы Вы издать. Я бы хотел, чтобы это были стихи 1946-1956. Т. е. период «Дневников» с приложением избранного из «Портрета без сходства». Я многое выброшу из «Дневника», но все-таки наберется стихотворений 85-100. В таком виде это доставило бы мне удовлетворение. Конечно, все равно, если по соображениям экономии печатать стихи вплотную, как объявления о кухарках- «Кипарисовый Ларец» [865] — не мне чета — был именно так напечатан. Я думаю, хорошо было бы, если бы Вы — именно Вы — написали несколько слов — как член редакции, почему Вы меня издаете, — т. е. на мое место, дающее мне это право. Что касается «гонорара» — то известное количество экземпляров, которое Вы мне дадите, я все-таки распространю с «рисунками автора» в качестве «люкс». Ну и будут разные статьи, и это, конечно, может, принесет какие-нибудь подачки.** Что касается до оплаты расходов по изданию, то, думаю, что по нормальной цене книжка довольно хорошо разойдется, т. к. меня, т. е. стихи мои, постоянно требуют, но все давно под метелку продано. Но если делать, то нельзя ли это сделать быстро, ведь и быстро будет обычная канитель. Ну напишите, дорогой Роман Борисович - Вам виднее, а мне труднее писать.
Конечно — сбор так сбор. Я не в таком положении, чтобы чего бы то ни было «не желать». У меня нет денег абсолютно и даже на лимонад, единственный доступный мне напиток, нет.
Насчет письма рыжих — я разделяю мнение М. М. насчет такой «переписки». Это хамская Чухлома [866] — отвечать на рецензии. Но я-то при чем — раз Вы печатаете их блевотину, должен я ответить. Диктовать ответ мне, при моем состоянии, была сущая мука. Что их хамские штучки сократили — очень рад. Но, надеюсь, не обкорнали меня до их уровня. Впрочем, мне все равно. Все все равно. Это скверное ощущение, понимаю. Но делать нечего.
Когда должен быть у Вас отрывок Одоевцевой? Пожалуйста, напишите. Она переводит вяло, т. к. извелась и продолжает изводиться по мне. Но, конечно, переведет к сроку, ведь это и, все-таки, деньги, которых абсолютно нет. Напишите, пожалуйста, точно и не задерживая. И еще такую массу бумаги придется посылать par avion!
Меня все-таки как-то загробно утешает мысль, что Вы издадите мой сборник. И что это не «Рифма» и не какое-нибудь «Содружество поэтов»,[867] а Н. Ж. Ну, раз сбор в мою пользу можно делать только в сентябре, то что ж об этом говорить. Вот Вам и первый поэт: м. б., удастся набрать сто долларов. А какое-нибудь Бездарное поколение, на тупую книжку Варшавского (первую)[868]собрало здесь чистоганом полмильона. А увековечение памяти Лебедева![869] А Адамович!
Ну, о Адамовиче прийдется отложить «на завтра на потом на послезавтра — на когда умрем».[870] Где уж мне писать, хотя хотел бы и Вас развлечь и самому малость очиститься перед потомством. Адамович, кстати, благоденствует. Налгав, что он «окончил Петербургский университет», он, как Вы знаете, шикарно устроился (не зная ни бе ни ме по-английски) в Манчестерском.[871]Переводит по черной бирже денежки во Францию, держит квартиру в Париже, а с июня по сентябрь пирует на Ривьере. И все с него как с гуся вода. Статья его о Блоке бездарна. А «Моцарт» Маркова, на который он набросился, [872] по-моему, очаровательная штука. Вообще поддержите Маркова — не давайте его на съедение «общественности», которую он, м. б., и глупо, но по благородной невинности (против течения) оскорбил. И Вишняк, Ваш друг, секретарь Учр<едительного> собр<ания,> старая жопа: ему-то чем гордиться![873] Дорогой Роман Борисович, боюсь, что написал Вам черт знает что и как. Ответьте мне все-таки так же остроумно и блестяще как обычно — я повеселюсь и порадуюсь. Когда Вы поедете в деревню? Спасибо за посылку, которой еще не получил. И вообще спасибо. И. В. Вам и Ольге Андреевне нежно кланяется. Не забудьте сообщить сроки. И не обессудьте. Ваш
Г. И.
* ««Борисович» вписано над зачеркнутым «Григорьевич» и рядом приписано:> «Извините. Есть и Роман Григорьевич. Не могу переписывать. Извините».
** «Приписка на полях:> «Здешние "Русская мысль" и "Русское Воскресение" обещают бум и рекламу».[874]
118. Роман Гуль — Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 10 июля 1956. Нью-Йорк.
10 июля 1956
Дорогие Ирина Владимировна и Георгий Владимирович,
Весьма обеспокоен Вашим глубоким молчанием. Послал Вам уже очень давно обстоятельное письмо по всем вопросам. От Вас — ничего. Здоров ли Г. В.? Прошу написать очень. В частности, как я писал, в этом номере, который выходит на днях (у переплетчика), идет и отрывок из романа, и стих. А также, конечно, ответ рыжим мерзавцам. Ответ оч<ень> хорош. И, м. 6., даже выиграл после того, как М. М. кое-что в нем устранил. Во всяком случае он играет как веселый бриллиант по сравнению с глупой серостью булыжника рыжих. Но из их произведения изъято решительно все неприятное: «недобросовестное», «честнее бы было» и пр. Так что вместо нок-аута с их стороны получился нок-аут им по зубам. Я до 4-го (даже вернее до 3-го) августа — тут, в Нью Иорке. А потом три недели в Питерсхэм.
Напишите же, не волнуйте старого Гуля. Как здоровье? И вообще? Не забудьте, что мы ждем второй отрывок романа в сентябрьской книге — надо прислать, ну, скажем, к 15 августа, что ли. Крайнее. А стихов Г. В. не будет? Мы их заждались...
Не слышали ли, что в Париж приехали советские писатели? С Мариэттой Шагинян во главе? [875] В газетах ничего не видал, но так пишут, будто бы следуют в Аондон — на заседание Пен Клуба. Кстати, тут организовался Пен Клуб — Рейтере ин Эксайл * — от русских в Исполком вошли Берб<ерова> и я. Но не знаю, будет ли эта организация дееспособна...
Сердечный привет,
Ваш <Роман Гуль>
* Writers in Exile (англ.) — Писатели в изгнании.
119. Георгий Иванов - Роману Гулю. 23 июля 1956. Йер.
23 июля 1956
Дорогой Роман Борисович,
Только что пришла посылка от Вас. Очень благодарю Вас и Ольгу Андреевну. Все вещи, конечно, очень хороши и пальто как по мерке. М. 6., и поношу еще его — кто знает. У меня было нечто вроде пропажи зрения. Вылечили меня, т. е. не дали сразу сдохнуть, лошадиными средствами — других здесь не применяют. Давление от сих средств еще повысилось. Ваш серпазил тоже, увы, как мертвому кадило. В том-то и дело, что у меня какой-то сложнейший случай — могу, так сказать, гордиться.
Вещи, повторяю, особо отличные и если бы не мое приятное состояние, доставили бы мне огромное удовольствие. М. б., и доставят еще. Не сочтите за неблагодарность это бесчувствие. Очень, очень благодарен.
Только
Что ей ленты-кружева
Раз она полумертва.
Хорошо. Спасибо и за два письма. На первое, обстоятельное, я ведь ответил и очень жду обстоятельного же Вашего ответа — насчет издания книги особенно. Очень хочется выпустить напоследок книгу, не скрываю. Другое — очень дружеское — письмо с 10 июля все лежало — ну напишу завтра. Дикая апатия, кроме всего прочего.
Политический автор трудится в четыре руки, чтобы к 15 августа не опоздать. Куда посылать — в деревню к Вам или в Нью- Йорк — скажите. Очень существенно: гонорар за этот отрывок есть наша теперешняя единственная денежная основа. Очень прошу М. М. и Вас войти в мое положение, оплатить его сейчас же по получении. Очень прошу не только это, но и по возможности округлить чек, сочтя авансом будущий третий отрывок и будущий дневник. У нас уже сейчас нет ни копья. Пожалуйста, дорогой Р. Б., отнеситесь сериозно — сделайте все, что можно. Ну закажите Вы 100 долларов по получении отрывка. До и не прошу. Но предстоит целое лето адской жары, одного лимонаду на 100 <франков> в день. Вино забыто давно, нельзя ни капли. Дневник будет к декабрьской книжке и, возможно, роскошный. И третий отрывок И. О. будет писать не отрываясь, как только кончит этот, и по написании сразу пошлет. У нас, откровенно говоря, кроме Вас нет ни одного друга, способного помочь, и полагаться на Америку волей не волей — единственное, на что есть, — во Франции не достать «по <нрзб>» ни копейки. Извините, кончаю: напился черного кофе, чтобы написать Вам и поблистать — все-таки не удалось, как видите. Но Вы, пожалуйста, из Питерсхема напишите мне на досуге поблестящей. Обожаю Ваши письма. М. б., и я, очухавшись, Вам поблистаю в ответ и пришлю продолжение Адамовича. Этот мой друг тоже блистает теперь в Ницце — прокутывает накопленные за свой профессорский сезон денежки. И ведь как рискует — поймают на незаконном вывозе денег из Англии а тют ситюасьен*, да еще в тюрьме посидеть можно. Ничего не боится. Я бы, вообще, с его прошлым давно бы удав