[1191] если Степун отклонит «сию честь»!
«Грациозно» с удовольствием и с согласием Вагнера грациозно заменило «беззаботно». Вы опять-таки правы. Так грациозней.
Конечно, будет чудесно, если Ольга Андреевна вклеит листок со стихо. Можно и рисунок гуашью.[1192] Мы с Вагнером пикантно рисуем в четыре руки «музейские вещицы» — уж такие мы всесторонне одаренные — даже сами удивляемся. Жаль, что портрета нельзя. Или все-таки можно? Вагнеру было бы лестно.
Очень прошу, напишите, пожалуйста, сейчас же хоть два слова насчет корректуры и всего — Жорж все и обо всем волнуется, а ему это вредно. Ну, вот и все. И без благодарности, раз Вы ее не кушаете. А жаль — очень вкусно. Не хуже индюшки, но ни та, ни другая не для нас, а для американских снобов. А про сестрицу Ницше [1193] читали? Желаем Вам и О<льге> А<ндреевне> счастья и здоровья.
Ваша неблагодарная
И. О.
Спрашивали ли Вы Вишняка о Макееве? Ж<орж> интересуется. Идею послать стихи Вагнера в Москву — приветствую.
Корректуру Ж<орж> клянется вернуть в тот же день.
<Приписка рукой Г. И.:> Обнимаю Вас, дорогой мой Ницше. Ей Богу, болен, не притворяюсь.
Ж—ж
170. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 мая 1958. Йер.
14-го мая 1958
Дорогой Роман Борисович,
Жоржа вчера опять отвезли в госпиталь. Ему, по всей вероятности, будут делать операцию, но я даже не знаю какую.
Последние дни он был в ужасном состоянии и стонал и задыхался беспрерывно.
Посылаю Вам корректуру. Боюсь, что неясно:
Я твой читатель-почитательница.
Как дева ветреной воды
и т. д.[1194]
В «Разностопных ямбах» после
Если я напутала что-нибудь в корректуре Жоржа, пожалуйста, исправьте сами. Не упрекайте его в письме — это его волнует. Я искромсала корректуру, чтобы было подешевле, и так обошлись около 600 фр.
Жорж хотел еще указать, где какие стихи были написаны — в конце: с 43 до 46 года в Биаррице, с 46 до 51 года в Париже, с 51 до 53 в Монморанси, с 53 до 58 в Hyeres-les-Palmiers.[1196] Он говорил мне об этом, но текста не написал, не до того ему было, когда я правила корректуру. На Ваше усмотрение. По-моему, скорее, стоит. Я вообще люблю даты под стихами, знать, когда и где они были написаны. Но решайте сами. И, если можно, пришлите Ж<оржу> гранки. С сердечным приветом
И. Одоевцева.
171. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 28 мая 1958. Йер.
28-го мая 1958
Дорогой Роман Борисович,
Хотя Вы не ответили на мое письмо, но думаю, что Вам все же небезразлична и небезинтересна судьба Жоржа.
Операции ему никакой делать не пришлось, все это была ошибка. Его продержали неделю в госпитале, делая ему всевозможные мучительные исследования и, наконец, вернули домой. На следующий же день с ним сделался паралич (слава Богу, временный), и он два дня не мог ни пошевелиться, ни внятно говорить. Я думала, что уже наступил конец, такой страшный у него был вид.
Самое ужасное, что он оказался почти без медицинской помощи — доктор бывает два раза в неделю и больных увозят в госпиталь, а не лечат на месте. Приглашать частного доктора по уставу дома не разрешается. Так что мне пришлось ухаживать за ним одной и ездить к частному доктору объяснять, что с ним, и узнавать, какие ему давать лекарства. Сейчас он начал поправляться, хотя еще не может держаться на ногах и даже повернуться с бока на бок в кровати. Но все же он ясно говорит и не задыхается больше. Я и этим уже очень довольна.
Сделалось это с ним от нервов, от госпитальных лечений. У него весь организм пришел в расстройство — и почки, и сердце, и печень. Не знаю, что будет дальше, если его не будут по- настоящему лечить.
Он как-то примирился с мыслью о смерти и сегодня заплакал, что оставляет меня одну на свете. Но, пожалуйста, не говорите никому, что он плакал. Это в первый раз за нашу общую жизнь и я страшно потряслась. Что будет с ним, не знаю. Лит. Фонд прислал 30 долларов — хуже насмешки и оскорбления. Чтобы свезти Жоржа к профессору в Марсель, нужно по меньшей мере истратить 50 долларов. А воззвания в «Нов. Русск. Слове» Вейнбаум «делать не разрешает». Так что — вот. Теперь Вы знаете и моя совесть чиста. И довольно.
Совсем о другом. Если не поздно, переделайте в моем «Сне» вместо: «Совсем, как окна на Неву» — на «Подобно окнам на Неву»,[1197]а то «как окна» звучит плохо. Видите, даже и сейчас я не забываю о стихах.
С самым сердечным Приветом
И. Одоевцева.
Я не спала шесть ночей, оттого так сумбурно пишу. Но главное — Жоржу лучше.
Хорошо бы, если Вы написали Жоржу. Он говорит — Гуль плюнул на меня. Ему-то что? А Вы один из немногих, кого он любит.
172. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 июня 1958. Йер.
14-го июня 1958
Вот как надо посылать Lederplex [1198]
Дорогой Роман Борисович,
Вам через океан, конечно, не видно, что Жорж чуть было не умер. Теперь ему чуточку легче, и я вот уже два дня, как начинаю очухиваться. А до того не спала 22 ночи подряд и круглые сутки изображала сиделку.
Поблагодарите, пожалуйста, М. М. Деньги нам сейчас нужны катастрофически. Судите сами — сегодня я заплатила за одни лекарства 945 франков, а кроме того истратила почти столько же на его питание.
Но, слава Богу, анализ, сделанный вчера, показал, что у него вместо грамма альбумина 0,40,[1199] что хотя и очень много, но не грозит немедленной опасностью.
Но сердце, печень и задыхание — всего даже не перечислишь. Не говоря о страшной неврастении. Так что, сами видите, даже через океан.
Книга его, несмотря на все, слегка интересует, и он каждую почту ждет образцы бумаги и т. д. Так что, пожалуйста, утешьте его.
Специальная просьба от меня — пришлите мне, пожалуйста, Ледерплекс в счет будущего гонорара. Я дошла до точки от изнеможения и даже не понимаю, как еще двигаюсь и «справляю службу» при Жорже. Если я свалюсь, будет совсем плохо, ведь за ним, кроме меня, никто не ухаживает.
Насчет «окон на Неву», возможно, и даже наверно, Вы правы. Если не поздно, переправьте. «Подобно окнам на Неву» — действительно нехорошо. Лучше или как было, или «Как будто окна на Неву» — по Вашему вкусу.[1200] Если нельзя исправить, ничего не поделаешь. Это я от усталости — мозги набекрень и слон на ухо наступил. Жорж тоже согласен с Вами и обругал меня, а Вас похвалил за понимание.
Всего хорошего Вам и О<льге> А<ндреевне>. Как ее здоровье?
Так пишите болящему, его это порадует.
Ваша И. О.
173. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 19 июня 1958. Нью-Йорк.
19 июня 1958
Дорогая Ирина Владимировна,
Получил Ваше письмо. Большое спасибо. Спешу сообщить, что Михаил Михайлович устроил Вам помощь в 200 дол. Он мне говорил вчера, что Вы получите чек, он советовался со мной, как лучше послать. Я сказал — чеком. Рад, что это поддержит Г. В. и Вас. Как здоровье Г. В.? Шлю ему самый дружеский привет. Верстку книги его читаю. Все хорошо. Напутали только в содержании, и это все надо выправить. Кстати, вновь исправить Ваше исправление было нельзя: уже напечатано. Жаль. Осмеливаюсь высказать следующее о стихах в книге. Г. В. исправил «О Италии» на «Об Италии».[1201] По-моему, этим он очень ухудшил это прекрасное стихотворение, где все дело в изумительной игре гласных. Да и не говорят «об Италии». Это как-то тяжело.
Второе. Почему — «И Лермонтов один выходит на дорогу». Понимаю, это, вероятно, от «Выхожу один я на дорогу». Но в стихах эта ассоциация не приходит читателю. И, я думаю, строка очень бы выиграла, если бы «одного» не было. [1202] И третье нахальное мнение прозаика таково. «Зато как человек я умираю». По-моему, здесь «зато» нехорошо, и было бы много выигрышнее, если бы строка начиналась — «Но все ж, как человек, я умираю».[1203]Мне кажется, что здесь было бы больше «дыхания бессмертия». Говорю все это по дружбе и, конечно, Г. В. может просто послать меня к черту.
Прилагаю образцы бумаги для книги и обложки. Они нумерованы. Все их надо мне вернуть, укажите желаемые. Типограф предупреждает, что вдруг может оказаться, что в течение этой переписки бумаги какой-нибудь на складе не будет, уйдет. Имейте это в виду. Но я буду стараться исполнить Ваше желание. Ледерплексы постараюсь выслать Вам поскорее, хотя сейчас я очень погибаю из-за кучи всяких дел и неприятностей.
Шлю самый сердечный привет.
Искренне Ваш
<Роман Гуль>
174. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 23 июня 1958. Йер.
23-го июня 1958
Дорогой Роман Борисович,
Спасибо за письмо и образчики. Насчет бумаги Жорж вполне согласен с Вашим выбором. Он просит только, чтобы цифры на обложке были крупные и ярко-красные. И «Стихи» большими буквами. Нельзя ли макетку?
Насчет поправок — пусть остается, как было прежде «о Италии» — в Вашу честь. Но «И Лермонтов