Начало февраля 1954>
Дорогой Р. Б.,
Не могу скрыть удивления, что не получил никакого ответа на мое письмо к М. М. Карповичу via (при посредстве, через - лат.) - Вы.
Редакция, разумеется, вольна принять или отклонить мое предложение, но сотрудникам с моим стажем и имянем следует отвечать. Чтобы не затруднять ответом лично М. М., я и послал Вам незапечатанное письмо к нему, чтобы Вы озаботились передачей мне ответа. Повторяю - удивляюсь и не нахожу объяснений. Привет.
Ваш Г. И.
20. Роман Гуль - Георгию Иванову. 5 февраля 1954. <Нью-Йорк>.
5 февраля 1954
Дорогой Георгий Владимирович, Вам должен был написать в ответ на Ваше письмо Мих. Мих. Думаю, что он Вам написал. [138] Я же пишу в ответ на Ваше ко мне. Прежде всего простите, что так долго не отвечал. И работы много, и был нездоров, да и продолжаю, недугую, по-стариковски. Что касается «Кристаб<ели>», то М. М. Вам уже, наверное, писал, что напечатать нам ее в журнале трудно просто потому, что ведь она вышла в свое время в изд-ве «Петрополис».[139] Мы не можем печатать вещи, уже печатавшиеся. Бывают, конечно, иногда такие проскачки, что поэт нам не скажет, что его стихотворение уже было напечатано, а мы не вспомним — и — вот появится, как у нас появилось одно в кн. 34.[140] Но это — относится к категории неприятностей. Вводить же, как возможность, перепечатку — трудно, даже Ваших вещей. В частности, я переработал два своих романа[141] — не оставив камня на камне от прежнего текста — но даже предложить не могу. Знаю, что у М. М. — это твердо. Жалею, но тут сделать ч<то-> н<ибудь> трудно. Давайте лучше печатать Ваши новые стихи, стихи Ирины Владимировны, Вашу новую прозу, ее новую прозу — мы готовы — дело только за Вами. В частности, в кн. 36 — Ирина Владимировна, — идут Ваши стихи, те, кот<орые> Вы прислали последними, — три («С шумного вернувшись бала»), и в 37 — все остальные.[142] Ваш «Год жизни» имеет большой успех и у читателей, и у писателей, даже Аронсон — писал в общей рецензии о НЖ.[143] Знаю также, что Ваша книга у «Чехова» набирается полным ходом и скоро должна выйти.
Теперь перехожу к части, т<ак> с<казать> «неофициальной», к тем непонятным и странным упрекам Вашим, Г. В., что я, мол, оказался сукиным сыном, а Вы, мол, думали, что я настоящий человек. Называете меня Вы самым что ни на есть оскорбительным наименованием, я, оказывается, оказался «исполнительным членом», и дальше я не разбираю... [144]Что за притча? Что такое? Вы даже где-то увидели какую-то черную кошку, бегущую между нами по океану — по синим волнам океана. [145] Слушайте, будем говорить напрямки, по-человечески, — зачем Вы пишете мне всю эту муру? Если б я был Буров [146] иль к<акой >н<ни6удь> Муров, Пуров — ну, это было бы целесообразно, м. б. Но мне писать такие «измышленные ламентации» — бросьте, дорогой мой, ни к чему. Откуда Вы взяли — что дружба отклоняется и пр. всякие такие слова? Я по своем наивности думал, что дружба через океан измеряется лучше всего чеками, и слал их Вам. как мог. Даже переслал, если увидите — здорово перевалили, — но на это мы не обращаем внимания, ибо хотели Вас и И. В. поддержать. А вы вдруг — чеки мне не нужны, мне чистую дружбу подавай — охотно бы подал, да как же тут ее через океан подашь? Одним словом — забудьте, забудьте, забудь — - — и здравствуйте, здрасьте. И, говоря по-военному (а я старый поручик инфантерии), не валяйте этого самого. В частности, я страшно смеялся, прочтя в «Р<усской> м<ысли>», что на банкете в честь Геродота — Бурова Рощина [147] прочла Вашу статью. Я знаю прекрасно этого классика и жалею без конца, что не присутствовал на этом высоко просветительном банкете. Геродот когда-то мне давал деньги взаймы, но дает он очень мало, он жадный, свинья. Зато прислал свою восхитительную книгу — где поминает меня и Нину Б<ерберову>[148] — весьма обворожительно. Итак, закругляю, — не серчайте, не пишите таких нехороших писем, а пишите хорошие. А мы чем только могём — будем служить И. В. и Вам. В след<ующей> кн. (36) идет статья Ульянова [149] — оч<ень> хорошая, оч<ень> колючая о литературе здесь и вообще о литературе. Упоминает Вас, оч<ень> хорошо.[150] Вот прочтете, может быть, Вам захочется высказаться — мы такую дискуссию — откроем с удовольствием. Вы хотели писать об антологии Иваска, есть ли у Вас это желание и до сих пор или как? И если есть — то есть ли у Вас книга или надо Вам прислать?
Сердечный привет. Ваш<Роман Гуль>
Ирине Владимировне цалую ручки и прошу прислать ч<то-> н<ибудь> еще, и свое и ивановское? О кей?
21. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 9 февраля 1954. Монморанси.
9.2.54
Дорогой Роман Борисович,
Посылаю Вам мои стихи в исправленном виде.
Не могли Вы быть так добры и прислать мне корректуру? Я верну ее Вам в тот же день.
Но, если уже поздно, проверьте их сами, пожалуйста, и внесите в них исправления.
Желаю Вам всего хорошего
Ирина Одоевцева
22. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Февраль 1954>. Париж.
<Февраль 1954>
28, rue Jean Giraudoux
Paris XVI [151]
Дорогой Роман Борисович,
Очень рад был получить от Вас дружеское письмо. Тем самым считаю наши «недоразумения» похеренными. А то неприятно было, знаете — ждешь, ждешь, например, ответа, не знаете ли Вы, как и что с «Чех<овским> Издательством», выждешь месяц, повторяешь вопрос и снова
нет ответа — тишина.[152]
И тут же из враждебного мне крымовского гнезда [153] «достоверные слухи»: «Гуль пишет, что книга Одоевцевой» и т. д.
Но, повторяю, «инцидент исчерпан». Буду считать себя, как искренно желал этого с начала нашего «эпистолярного знакомства», — Вашим другом, а о «бараньем тулупчике» [154] забудем. Дружить, а не ссориться нам с Вами — и справедливо и естественно, делить же как будто нечего. А «нас», т. е. попросту говоря — одаренных людей, так мало [155] — что кому же как не нам не объединяться теперь, наперекор всевозможным пошлякам и бездарностям, «правящим бал» по обе стороны российского занавеса.
Корректура получена — мерси. Ее отошлем, для экономии, вместе с свеженькой штучкой Одоевцевой «специально для Вас» и без продолжения. И кое-чем, т. е. стихом, моим. И с надеждой на быстрый обратный чек. Ну что ж, не хотите «Кристабель», дело Ваше. Напечатаете, когда сдохну, вот как теперь печатаете Клюева. Это нормально.
Если Вы думаете, что быстрота, с которой Вы шлете чеки, не ценима нами — очень ошибаетесь: весьма и весьма ценима. Но вот могли напечатать вдвое больше «Года жизни». Не знаю, как в Америке, но здесь стоющие люди горячо хвалят то» что у Вас появилось, и спрашивают — почему только отрывок. Между прочим — почему бы Вам не тиснуть еще порцию этого самого «Года»? Убытка, как сами видите, не будет — раз даже «сам Аронсон»... Потолковали бы Вы с М. М. в этом духе.
Ну, если Вы желаете возобновить со мной переписку, угощу Вас следующий раз почти бредовыми подробностями переворота, происшедшего в «Возрожденьи».[156] Кратко говоря — о Мельгунове пожалеешь — такое идёт позорище. Написал бы кто-нибудь у Вас — Вы сами, например, — какое-нибудь «не могу молчать» [157] по поводу гукасовских бесчинств. [158] Отдать журнал, в котором когда-то писал Ходасевич и который редактировал Струве, [159] в руки каких-то холуев, никому не ведомых «верноподданных» царя Владимира и его «императрицы» [160] — в самом прямом смысле «бляди бордельной» — чересчур даже для нынешнего эмигрантского падения. Что касается меня — то всю эмигрантскую жизнь я «принципиально» играл в черносотенеца и «довольно, больше не могу».[161] Тошнит. Готов на старости лет в левые эсеры записаться — только не быть «своим» с этой безграмотной сволочью.
Обязательно и моментально напишу об Антологии, если В мне пришлете авионом книгу. Также написал бы о Цветаевой - она у меня есть.[162] Ну, жму Вашу руку. И. В. кланяется — она к Вам неравнодушна и литературно и человечески с давних пор. Еще раз — радуюсь и желаю с Вами дружить.
Ваш Г. И.
23. Роман Гуль - Георгию Иванову. 2 марта 1954. <Нью-Йорк>.
2 марта 1954
Дорогой Георгий Владимирович,
Был очень рад получить от Вас письмо, а то я уж голову ломал, что такое, что за история? Правда, Вы «историю» так и не разъясняете, только «намениваете» о каком-то «гнезде» (крымовском?) и о какой-то явно глупой и совершенно ЛЖИВОЙ сплетне. Для меня это все настолько «как снег на голову», что я даже и понять не могу, что — сплетено? Но я хочу знать, чтобы всякому вралю перекусить горло (я могу быть от мяса бешеным