Пообщавшись с этими людьми, я ныне – с благодарностью к ним – сознаю себя питомцем чудесной, незаменимой alma mater»[128].
Интенсивное чтение новых произведений, общение с талантливыми авторами журнала, старшего поколения и ровесниками, стимулировали его страстное желание писать свою прозу. Но тут случились перемены в личной жизни, на время отвлекшие внимание от письменного стола.
Глава девятаяЛариса Исарова
В 1958 году Владимов, участвуя в IV Всесоюзном совещании молодых писателей, познакомился с Ларисой Теодоровной Исаровой (1930–1992), урожденной Шварц.
Лариса Исарова окончила филологический факультет МГУ по кафедре русского языка и литературы. Писательница, критик и литературовед, она была автором «Нового мира», публикуя там статьи о «молодежной прозе». Впоследствии Исарова стала крупнейшим специалистом в жанре детективного, а затем исторического романа. Среди корреспондентов, писавших ей с благодарностью за критические статьи, Вениамин Каверин, Юрий Олеша, Л. Пантелеев, Виталий Бианки (FSO). По воспоминаниям всех, кто знал Ларису Исарову, она была не только очень талантлива, но и необычайно красива. Владимов «влюбился без памяти» и через две недели после знакомства сделал ей предложение. Лариса, боясь такой скорости в развитии отношений, предложила ему еще раз подумать, пока она отдыхала на юге и путешествовала по Волге. Мария Оскаровна очень переживала, боясь этого брака, и надоедала сыну в письмах с бесполезными и раздражающими его советами. В 1958-м Георгий и Лариса поженились и прожили вместе несколько лет. Сначала брак был очень счастливым. Владимова восхищали трудолюбие жены, ее образованность и многообразие культурных интересов: «…жена моя – образец спартанской добродетели, много работает и читает, а вчера даже вытащила меня в Малый театр на “Ярмарку тщеславия”» (15.02.1960, FSO).
Но постепенно, уже после рождения ребенка, отношения разладились совершенно. Владимов считал, что изначальная проблема была в честолюбии жены. Красавица и талантливый критик, Лариса Исарова была звездой в своей среде. С публикацией «Большой руды» она оказалась на втором плане, в тени внезапно прославившегося мужа. Но, вместо того чтобы на волне славы публиковаться и зарабатывать деньги, новоявленная знаменитость, как горько жаловалась свекрови деятельная Лариса Теодоровна, валялась на диване, читая книжки об устройстве кораблей. Владимов вынашивал замысел романа «Три минуты молчания». Мария Оскаровна, любившая невестку и обожавшая внучку, пробовала в письмах воздействовать на сына поучениями и советами. Владимов с раздражением отмахивался от обеих женщин. Получив гонорары за «Большую руду» и публикации отредактированных военных мемуаров (о которых речь впереди), он был счастлив после многих лет скитаний и безденежья спокойно полежать с интересной книжкой на собственном диване. Это было полное несходство его и жены личного опыта и материальных запросов. Но эти факторы, возможно, и не привели бы к полному разрыву.
Как можно понять из переписки сына с матерью, Владимов влюбился в другую женщину и «честно сказал» об этом жене. Эта любовная связь была непродолжительной, и он остался в семье, но Лариса Теодоровна была глубоко оскорблена изменой, и отношения начали стремительно ухудшаться. Постепенно дело дошло до развода – тяжелого, мучительного и очень конфликтного[129]. Единственная дочь Марина осталась с матерью и была удочерена вторым мужем Исаровой. Лариса Теодоровна создала легенду, будто отчим был настоящим отцом девочки, но в то время был женат, а она – замужем за Георгием Николаевичем и не хотела разводиться, чтобы ребенок не родился незаконным. Выйдя вновь замуж, Лариса Теодоровна препятствовала контактам Владимова с ребенком, хотя они продолжали жить в одном кооперативном доме. Владимов очень переживал, что дочь, как он думал, «воспитывается в ненависти к отцу». Когда девочке было десять лет, Исарова с мужем и дочкой переехали в другой район Москвы, и более двух десятилетий Владимов и Марина не поддерживали никаких контактов.
В 1992 году Лариса Теодоровна Исарова умерла. Спустя некоторое время после ее смерти отчим сообщил Марине, что ее настоящий отец – Георгий Николаевич Владимов. В 1994-м Владимов получил от Марины письмо, которого он с волнением ожидал после известия о смерти первой жены. Он подтвердил свое отцовство, и между ними завязалась переписка. Когда Владимов приехал в Москву для получения Букеровский премии в 1995 году, он встретил свою взрослую тридцатичетырехлетнюю дочь. Они легко сошлись, и годами приглушенное чувство любви к Марине вернулось очень быстро. Нужно добавить, что Марина с детских времен знала Наталию Кузнецову, вторую жену Владимова. Когда они еще были соседями, Наташа иногда отводила ребенка в детский сад. Марина, как это видно по ее очерку об отце[130], хранит о Наташе самую нежную память. В тот «букеровский» приезд Георгий Николаевич попросил Марину побывать с ним на могиле ее матери. Он с грустью и восхищением вспоминал о красоте своей первой жены.
Переписка между отцом и дочерью продолжалась. После смерти Наташи они ездили в путешествие по Европе, жили вместе в Переделкине, и у Георгия Николаевича до смерти были с Мариной самые близкие, теплые отношения. В один из своих приездов в Лондон он рассказывал мне:
Сейчас мы все время перезваниваемся. Она врач, так что лечит меня, я ей, как могу, помогаю. Она очень трудно живет, на четырех работах мотается, в квартире ее живут друзья, которым некуда деваться. Она очень хороший врач, окончила стоматологический институт, лечебный факультет, и стала врачом-пульмонологом, по легочным заболеваниям. Занимается тропическими болезнями, написала книжку о СПИДе с тремя соавторами. Работает в Боткинской больнице, это ее основная работа, но где-то подрабатывает, дежурит… (ГВ)
В трудные и очень одинокие последние годы и месяцы смертельной болезни Георгия Николаевича его дочь Марина, принявшая фамилию и отчество отца, была для него самым близким человеком, его радостью и поддержкой.
Глава десятая«Большая руда»
Я хочу немножко света
Для себя, пока я жив;
От портного до поэта —
Всем понятен мой призыв…
Анализируя литературное творчество самого Владимова, важно отметить, что в молодости он не стремился, не чувствовал и даже отрицал свою принадлежность к литературным группам или направлениям своего времени, хотя в более поздние годы всегда говорил о себе как о «шестидесятнике».
Владимир Войнович писал, что молодые авторы той поры делились на группировавшихся вокруг «Юности»: Василий Аксенов, Анатолий Гладилин и Анатолий Кузнецов, и тех, кто был связан с «Новым миром»: он сам и Владимов. Все они дружили, было здоровое чувство соперничества, но это были разные направления: авторы «Юности» тяготели к западной литературе, «Нового мира» – к русской традиции и классике[131], хотя в случае Владимова ситуация представляется мне не столь однозначной.
Для его чувства обособленности было много исходных предпосылок, среди которых можно назвать три главных фактора.
Во-первых, закрытая военная среда ограничивала пространство его жизненного опыта, личных контактов и интеллектуального общения. Недоступная повседневная реальность, которой жили миллионы сверстников, интересовала его очень остро. Возможно, в этом одна из причин необычайного внимания к конкретным, рабочим и бытовым, деталям в его прозе. Люди, наблюдавшие его близко, отмечали, что Владимов обладал необыкновенным умением слушать и вбирать в себя атмосферу окружающего мира, но что-то в нем самом как будто не принадлежало окружающей действительности[132].
Во-вторых, с юности в его характере выработалась крайняя замкнутость, «не-светскость», как он сам ее определял. Георгий Николаевич Владимов был человеческим воплощением кантовской «das Ding an sich» – «вещи в себе». Очень молчаливый, он мало интегрировался в окружающий социум и везде, даже среди друзей и единомышленников из литературной среды, чувствовал себя человеком со стороны. И они, как писал Лев Аннинский, сходным образом воспринимали самого Владимова и его творчество – при несомненном признании литературного таланта и личной значимости: «В философском смысле Владимов смоделировал шестидесятников, окрыленных идеалистов, угодивших на смену эпох, когда все святое встало под вопрос, но по тяжко-пристальной зоркости “матерого реалиста” он в шестидесятники не сгодился. И место среди них ему отвели странное. Поначалу вовсе не приняли, потом стерпели»[133].
Третьим фактором, хотя и не столь редким среди писателей его поколения (В. Аксенов, В. Войнович, В. Максимов и другие), было отсутствие филологического, исторического или философского образования. В литературной критике это отсутствие изначальной базы, которое он интенсивно восполнял чтением, даже помогало ему. Он смотрел на тексты, по его собственному выражению, «как первопроходец ступает по новой земле», – вне культурных или литературных контекстов, сохраняя жажду углубленного постижения нового материала и изначальную свежесть интерпретации. Но такое отсутствие основы не могло не иметь и своих слабых сторон. Он хорошо понимал это и восполнял всю жизнь.
Владимов считал, что без работы в «Новом мире», где были опубликованы два его произведения, он не стал бы тем писателем, которым мы его знаем: «Мне кажется, мои вещи вносили в журнал, тяготеющий к литературе интеллигентской и деревенской, недостающий компонент – они были посвящены т. н. “рабочему классу”. Казалось бы, они этой рубрикой защищены от погромной критики, однако их постигла общая судьба “новомирской” прозы: доброжелательный прием в начале редакторства Твардовского (“Большая руда”) и изничтожение в конце (“Три минуты молчания”).