Но в смерти Пронякина есть и судьба писателя: персонаж повести погибает от двух размозженных, пятого и шестого, позвонков – причина смерти Геннадия Панарина, глубоко любимого друга по Суворовскому училищу. И Владимов увековечил своего Генку, назначив ту же смерть своему литературному герою.
Однажды я спросила за ужином: «Георгий Николаевич, за кого из ваших героев мы выпьем?» – ожидая «генерала», но Владимов, не раздумывая, поднял рюмку и сказал: «За Пронякина!» Я думаю, что, не чокаясь, мы пили и за Гену Панарина.
Если говорить о генеалогии владимовского героя, во многих отношениях, при всей разнице интеллектов, развития и целей, в образе Виктора Пронякина видна связь с арбузовским Ведерниковым: индивидуалист, стремящийся к вершине в своей профессии и ставивший своей целью прорыв вперед, утверждение своей исключительности. Этот тип героя был очень близок и интересен писателю. Именно поэтому шофер Виктор Пронякин, везущий руду дрожащими от счастья руками, оставался для Владимова «человеком на все времена» (1/161).
Своей первой повестью молодой писатель утверждал, что в жизни человека нет и не должно быть места подвигу, потому что подвиг – это аномалия, поступок, совершаемый в крайней, исключительной ситуации. Работящий профессионал, чтобы жить достойно, не должен быть поставлен в условия, когда ему приходится рисковать жизнью на незащищенной глинистой дороге. Его не должны принуждать к выполнению унизительно-невыполнимых, надуманных норм, обрекая на жизнь в бедности. Он не должен, приехав на Курскую магнитную аномалию или любое другое место работы, жить в общежитии с клопами. Человек рожден не для подвигов, но для полноценной жизни, профессиональной и личной, о которой так мечтал владимовский герой. Стремление к ней привело Виктора Пронякина к гибели, потому что, как заметил Анатолий Гладилин, несмотря на все стройки коммунизма, в стране «развитого социализма» не было больше места для неуемного энтузиазма и жажды труда. Именно этим Пронякин выделялся среди хороших крепких шоферов бригады. Близкий друг и тонкий литератор А. Гладилин глубже всех понял и точно определил суть и жанр «производственной прозы» Георгия Владимова: повесть «Большая руда» была «реквиемом по рабочему классу». Герой ее был обречен.
После публикации «Большой руды» чувство успеха пришло не сразу. В том же номере был рассказ Казакевича «При свете дня» и печатались «Люди, годы, жизнь» Эренбурга. Но через две недели после выхода повести Владимов получил первое теплое письмо от Григория Бакланова, поздравлявшего его и хвалившего повесть. Владимов был в «Новом мире» редактором романа Бакланова «Пядь земли». Вскоре начался поток восторженных писем и статей – литературная номенклатура была чрезвычайно довольна появлением молодого писателя, который с теплотой и любовью пишет о рабочих и трудовом процессе[155].
Уже 6 сентября 1961 года, минуя приемную комиссию, Владимова приняли в Союз советских писателей. Это было необычное нарушение процедуры, но, указав на случай Юрия Крымова после публикации повести «Танкер “Дербент”» в 1938-м и на такой же подход в случае Новеллы Матвеевой, Степан Щипачев призвал коллег не быть «излишними формалистами»[156]. Владимов получил четыре прекрасные рекомендации в Союз писателей, среди них Владимира Тендрякова и заместителя редактора «Нового мира» А.Г. Дементьева. На заседании, состоявшемся 6 сентября, большинством голосов (шесть – за, один – воздержавшийся) Георгий Владимов был принят в члены Союза писателей.
Состояние Владимова после публикации книги, реакции на нее и приема в Союз писателей лучше и полнее всего отражено в его письме матери от 31 августа 1961 года.
Здравствуйте, дражайшая родительница моя Мария Оскаровна!
Пишет вам недостойный сын Ваш – Георгий Николаевич сын Владимов, истомленный славой, работой, договорами, заработками, ожиданиями, надеждами и котенком Каней. Доказательство моего истомления прилагается – имею в виду фото.
Это я сфотографировался на предмет поступления в Союз писателей и на шоферские курсы. В Союз меня пригласил персонально Степа Щипачёв, очень растроганный моей гениальностью. А на курсы поступаю, имея в перспективе легковой автомобиль, каковой я скоро в состоянии буду приобрести.
Повесть пока идет на «ура» – и справа, и слева. Говорили о ней по радио, по телевизору и в «Литгазете», называют чуть ли не «подарком к съезду». Так что ты, как старый член партии, можешь быть горда, что именно ты являешься тому первопричиной.
Уже готов договор с одобрением в печать в издательстве «Советский писатель» – выйдет книжка в январе-феврале будущего года. Кроме того, заключил еще один договор с «Новым миром» – на новую повесть, о которой объявят читателю в 10-м номере. Пусть глупый подписчик думает, что она уже в портфеле редакции, но ты можешь быть уверена, что она еще у меня в чернильнице. Впрочем, на кончике пера.
И самая моя большая радость – закончил, наконец, второго моего генерала[157] (первый уже вышел 85-тысячным тиражом и поступил в магазины), сдал в издательство и помолился о том, чтобы мне никогда больше не пришлось голодать, бездомничать и заниматься всякой халтурой.
Лариса донашивает наследника – по-видимому, сдаст его в производство в конце третьего квартала. Мы бы хотели, чтобы ты к нам подъехала после его рождения (дорогу мы, само собой, оплатим), посмотреть на Г. Владимова в роли отца. Если все будет хорошо, так я за один год сумел осуществить весь джентльменский набор: слава, деньги, ребенок, машина. К сожалению, выпадает квартира, так как дом будет готов не раньше мая, хотя все деньги мы уже внесли. Это нас существенно стесняет, поскольку работать будет негде, мне придется снимать на зиму для работы комнату или дачу.
Вот каковы приблизительно наши дела. Лариса тоже вступает в Союз. Уже прошла одну инстанцию, и, кроме того, у нее завязывается альянс с ТЮЗом. Словом, живем – лишь бы не война.
Напиши, как в Одессе, хорошо ли отдыхаешь, чем и как питаешься, как здоровье. Надеюсь, осенью побывать также в Питере, но приехать уже на своей машине.
Напиши, нужны ли еще деньги, хватит ли на обратный билет и на первое время в Питере.
Лариса передает самый горячий привет. Всего наилучшего, жму руку, жду письма.
Твой реваншистски настроенный сын – то бишь намеревающийся взять реванш за голодные годы юности.
Рождение на следующий день после приема в Союз писателей дочери Марины сделало сентябрь того года «месяцем счастья», может быть, единственным в его трудной жизни. Писатель Георгий Владимов состоялся.
Несколько слов о фильме «Большая руда». Когда еще неопубликованная повесть лежала в редакции «Нового мира», один из литературных редакторов Мосфильма обратился к журналам с просьбой указать ему интересных новых авторов. «Новый мир» предложил киностудии ознакомиться с повестью «Большая руда». Вскоре в квартире Владимова появились два молодых режиссера, Александр Алов и Владимир Наумов, предложивших экранизировать книгу. Последствием этого посещения стал договор с Мосфильмом, хотя впоследствии фильм ставили не они, а Василий Ордынский, вместе с Владимовым написавший киносценарий. Роль Виктора Пронякина исполнял Евгений Урбанский. Б. Мессерер, которому очень понравился фильм, писал: «Урбанский очень хвалил Владимова и рассказывал, как он прост в общении и чужд любой фальши. Когда такой огромный, мощный человек, каким был Урбанский, с нежностью отзывался о полюбившемся писателе, это трогало и радовало своей искренностью и волновало предощущением встречи с самим Владимовым»[158].
Сам Владимов не считал фильм большой удачей и писал позднее Наталии Кузнецовой:
Жалко, что так получилось с «Большой рудой». Я, конечно, не могу не огорчаться, я ведь вложил в это дело массу времени и сил, хотелось, чтобы получилась грандиозная картина. И где-то в материале она, действительно, казалась грандиозной, не знаю, как получилось так серо и скучно. Люди смотрели материал (последнюю или предпоследнюю сцену) и плакали, я не вру, а когда смотрели все целиком – никакого впечатления. Ушло божество, а куда оно ушло и как – одному богу ведомо (01.05.1965, FSO).
Но фильм пользовался у публики большим успехов, и кинокартина десятилетиями показывалась по провинциальным телевизионным каналам. После выхода фильма Владимов вошел в художественный совет при киностудии «Мосфильм».
Еще одна трагедия была связана для Владимова с экранизацией его первой повести: гибель Евгения Урбанского, сходная со смертью Виктора Пронякина. Из воспоминаний Б. Мессерера: «Последней картиной, в которой он играл главную роль, стал “Директор” режиссера Алексея Салтыкова. Съемки проходили в пустыне, в сорока километрах от Бухары. По сценарию машина, в которой ехал Урбанский, должна была промчаться по барханам, обгоняя колонну, а затем возглавить ее. Как рассказывали актеры, коллеги Жени, он сам отказался от дублера-каскадера и хотел выполнить тяжелый трюк лично. Причем первый заезд окончился благополучно, а погиб он во время исполнения дубля.
Прошли годы. И вот уже мы с Беллой дома у Жоры Владимова бесконечно прокручиваем ролик, запечатлевший тот трагический момент, когда машина Урбанского взлетела над барханом, перевернулась в воздухе и упала на крышу…
Перед моими глазами и сейчас стоит этот кадр: на наших глазах гибнет Урбанский»[159].
Марина Владимова говорила мне, что отец испытывал странное и мучающее его чувство вины – как будто текст повести предопределил неожиданную смерть его любимого актера.