никала раковая опухоль, чудом рассасывавшаяся, как только Прожейко устраивался на новом месте.
По сути дела, он и есть – достойный объект народного контроля, профан, ежемесячно извлекающий из кармана государства 175 рублей, не принадлежащих ему по праву. Но весь фокус, что он сам себе контроль, к тому же – председатель группы, а недавно введен и в члены парткома, где будет вести работу по обмену партийных документов…
Прямого ответа на это письмо не было. Но из Кремля прилетело указание «разобраться», хотя без разъяснений – как именно. Руководство Госцирка, которому никакого дела не было до злосчастного владимовского «запорожца», было крайне недовольно всей историей, совершенно не понимая, куда дует ветер, какое принять решение и «как посмотрят верхи». На всякий случай все стали с Еленой Юльевной необыкновенно вежливы и предупредительны: «Директор Госцирка самолично к 8 Марта преподнес большую коробку шоколадных конфет».
10 мая 1973 года на самого Владимова поступила жалоба в СП Москвы на имя В.Н. Ильина, секретаря правления по организационным вопросам. Автором его был секретарь парткома Госцирка Г.А. Емельянов: «В связи с неоднократными клеветническими заявлениями зятя Домбровской Е.Ю. писателя Г. Владимова в различные инстанции, партийный комитет 13 февраля 1973 года утвердил решение комиссии народного контроля Союзгосцирка и рекомендовал руководству решить вопрос освобождения от работы инспектора Домбровскую Е.Ю.
Партийный комитет возмущен клеветническими заявлениями Г. Владимова, доходящими до аполитичности оценками решений парткома и народного контроля Союзгосцирка, к которым он не имеет никакого отношения.
Просим принять соответствующие меры (78)».
Ильин, по словам Владимова, «повел себя очень прилично, никаких мер не принял и принимать не собирался». Кончилось все проще, чем можно было ожидать. Звезда советского цирка Ирина Бугримова,
…одурев от этого маразма и писания объяснительных записок: «Я вот на них львов своих напущу, они им напишут!» – пожаловалась своей подруге Галине Брежневой, которая налетела на папеньку. Генсек, наверное, удивился: из-за какого-то там советского «запорожца» – и такой сыр-бор. Он-то сам предпочитал британские «роллс-ройсы». Но дочку генсек любил, так что приподнял брови. От Елены Юльевны сразу отцепились, и еще какое-то время она продолжала работать, но потом ушла на пенсию (ГВ).
Я вначале не знала, вставлять ли эту историю в книгу, поскольку она никак не связана с литературой. Но в ней – эпоха, в которую жил писатель, непредставимая для других поколений и стран. И совместное эпистолярное творчество двух талантливых авторов. Совершенно бессмысленный, изнуряющий абсурд этой травли длился несколько месяцев и отнял у Владимова колоссальное количество душевных сил. Елена Юльевна держалась, хотя ей было очень тяжело, но Наташа была в кризисном состоянии. Она часто плакала, вспоминала самоубийство отца и страшно боялась потерять обожаемую мать, от которой очень зависела эмоционально. Георгий Николаевич чрезвычайно беспокоился о здоровье и состоянии жены. Отпускать ее от себя он боялся, ходил с ней в магазин и даже к парикмахеру, так как понимал, что она могла налететь, оскорбить, даже ударить преследователей матери, и бог знает, чем бы это кончилось, «заперли бы в тюрьму или в психиатрическую». Ему было очень трудно сосредоточиться на литературной работе, что крайне сердило и угнетало его: «Подумайте, чем должен был заниматься писатель, и еще Владимир Дмитриевич по доброте своей столько времени тратил, нам помогая! Просто кошмар был».
В 1982 году в топливный бак этого старенького владимовского «запорожца» был засыпан килограмм сахарного песка, превративший бензин в своего рода сироп. Страшная месть КГБ за рассказ «Не обращайте вниманья, маэстро» – deus ex machina органов советской государственной безопасности.
Глава пятнадцатаяГлазами собаки
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не Отцом, а сукою…»
Собаки статей не пишут…
В 1970 году в дверь Владимовых позвонил курьер из Франкфурта-на-Майне с письмом, в котором содержалось предложение напечатать повесть «Верный Руслан» в журнале «Грани», принадлежавшем издательству «Посев». Однако Владимову казалось, что еще не все возможности официального писательского существования на родине исчерпаны, и он отклонил это предложение. Но в 1974-м Владимов «дозрел», и в 1975 году его литературный шедевр – повесть «Верный Руслан» была опубликована в Германии[225].
Тема ГУЛАГа остро интересовала Владимова с молодости. Он пытался представить себе жизнь матери в заключении, потом слышал ее рассказы и с жадностью впитывал свидетельства людей, прошедших через лагеря. Стихи и рассказы Варлама Шаламова, которые Владимов читал в редакции «Нового мира», «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, важнейшая книга эпохи, глубоко трогали его. Но он понимал, что тема «должна созреть, и нужно было найти свой угол зрения».
Работая в «Новом мире», Владимов познакомился с журналистом Наумом Мельниковым: «Тертый человек, бывший космополит»[226]. Однажды, приехав из Казахстана, из города Темиртау, возле которого в сталинское время было много концентрационных лагерей, Мельников рассказал, как там по улицам бегают бывшие лагерные собаки. Еду ни от кого не берут, несчастные, худые, «что фас, что профиль». Когда 7 Ноября или 1 Мая проходит очередная демонстрация, собаки сбегаются со всех сторон, сгоняют всех в колонны и не дают расходиться. Подкармливать их опасно, кидаются. Иначе никого не трогают. Услышанное поразило Владимова: «Я сразу почувствовал, что это мой сюжет».
В 1963 году Владимов принес рассказ в редакцию «Нового мира». Вещь была сатирической, и Руслан был «этакий бериевец в собачьей шкуре, только что не разговаривал. Сплошной антропоморфизм». Рассказ сотрудникам понравился чрезвычайно. Но сомневающийся Владимов решил показать текст Твардовскому, который предложил ему зайти «часика через полтора». Проторчав это время в редакции, волнующийся автор постучал в дверь Твардовского. «Знаете, Жора, – откровенно сказал тот, – мы можем это тиснуть. Но вы же своего пса не разыграли: вы из него делаете полицейское дерьмо, а у собаки – своя трагедия. Я лично собак не люблю, но вдумайтесь в своего пса, почувствуйте его мир». «Меня особенно задело его слово “тиснуть”», – признавался Владимов. Он почувствовал, что Твардовский прав. Сюжет предлагал огромный потенциал, «отделываться насмешечками было глупо и пошло». «Александр Трифонович, я заберу рассказ, не нужно пока отдавать в печать», – сказал Владимов. Друзья из отдела прозы были очень недовольны, уговаривали отредактировать и вставить в номер, но Владимов «уперся». И вскоре у него вскоре появилась иная концепция книги: «Сверхзадача была – увидеть ад глазами собаки и посчитать его раем»[227]:
Я решил, что, во-первых, нужно его как-то больше особачить, тогда мне самому будет яснее, что менять. Но пока я занимался особачиванием, тема закрылась, и меня перестали спрашивать, когда я принесу переработанный рассказ. Это происходило в 1963 году, а в 1964-м Хрущева сняли[228], и вместе с ним ушла из печати лагерная тема. Новая власть считала, что ни к чему ворошить «прошлые обиды»: нужно светло смотреть в брежнево-сусловское светлое будущее. Твардовский теперь только руками разводил, риторически вопрошая, где же я был раньше и почему так долго не нес переделанный вариант (ГВ).
Понимая, что в СССР публикация больше невозможна, Владимов решился:
Руслан уже ходил по рукам и бегал по самиздату. В конце концов, раз она ходит по рукам, то могла попасть в Германию без моего ведома. Но, согласившись отдать в «Посев», я решил перечитать повесть и обнаружил, что мне не все в ней нравится. Я засел и доделал ее, добил окончательно и только тогда отдал. Вышло, как и предсказал Твардовский, прочитав первый переработанный вариант: «Этот песик, Жора, обежит весь мир». Повесть, опубликованную впервые в 1975 году, в тот же год перевели на тринадцать языков, хотя на английском она появилась только семь лет спустя, но зато Майкл Гленни перевел, их лучший переводчик[229]. А в России до 1989 года она так и распространялась догутенберговским способом, на самиздатских «Эриках» (ГВ).
О «Верном Руслане» было написано много прекрасных эссе и критических статьей: Андрея Синявского[230], Натальи Ивановой[231], Андрея Немзера[232], Александра Чистякова[233] и других исследователей. Я не сомневаюсь, что и в будущем об этой повести будут думать и писать многие поколения литературоведов и историков литературы. Предлагаемая работа – мое прочтение, текстологический анализ повести[234].
Чтобы составить себе представление об отношении к собакам на Руси, достаточно открыть словарь В. Даля и прочесть приводимые там поговорки и выражения, касающиеся «лучшего друга человека». В большинстве случаев они эзоповским языком передают состояния, связанные с поступками или жизнью людей. Они отражают: а) незначительность и неуважение: «Собака лает, ветер носит»; б) презрение к низкой душевной организации: «Вольно собаке и на владыку брехать»; в) дурной характер: «Как сойдутся, так и собачатся»; г) собачье существование как низшую ступень человеческого бытия: «В такую пору добрый хозяин и собаки не выгонит за ворота» д) двойственность службы. С одной стороны, без собаки не обойтись: «Без собаки и зайца не поймаешь». С другой стороны, упрек за безмерную ретивость: «Как собака на сене – сама не ест и другим не дает»; е) тематику смерти, например: «Собаке собачья смерть», и так далее.