ытия, Руслановым «не хлебом единым»: «Лучшей наградой за Службу была сама Служба» (1/249). Служба, бесчеловечность которой не была открыта Руслану, вознесена наивной верой пса на степень религиозного служения: «Так он судил о течении времени – и все отслуженное им не просто уходило зря, а отмерялось на этих небесных часах» (1/319). Невозможность исполнения Службы – особенная «невиданная кара» (1/250), наполняющая душу Руслана метафизическим страхом перед «неведомым наказанием» (1/260). С младенчества вошедшая в кровь и плоть животного, Служба оказывается сильнее его жизненного инстинкта.
И оттого неестественная, наполненная губительным мифом жизнь караульных собак всегда кончалась насильственной смертью.
Смерть присутствует в каждой строке этого напряженнейшего текста. Словами автора: «Псу в первой же сцене вынесен смертный приговор, и все происходящее – только отсрочка исполнения»[236].
В своей девятилетней жизни Руслан был свидетелем нескольких убийств. Первое: автоматная очередь вслед вырвавшемуся из колонны зека. Накануне хозяин «сделал смазь», смял рукой лицо этого заключенного и, подбросив сапогом его очки, холодно и презрительно сказал: «Подбери глаза!» (1/269) И человек выбрал смерть, утвердив свое достоинство и последнее право – на отчаяние. Так трансформировалась теория «волеизъявления» полубезумного Кириллова в советской действительности. Затем последовала смерть без вины виноватого Рекса. Пес засмотрелся на побег лагерника – беспрецедентное нарушение порядка – с любопытством и интересом: божья тварь, он не читал «Бесов». И как живое существо со здоровым жизненным инстинктом могло предвидеть этот страшный бег человека – из жизни? Но и хозяева Достоевского не читали. Зато они «знали», что собака должна была предчувствовать, и застреленный на следующий день Рекс остается лежать на снегу на радость воронью. Позднее Руслан понял: «Сейчас и другое ему пришло – озарение, догадка, отчего Рекс упустил того лагерника: да ведь не мог он ничего предчувствовать заранее, потому что и сам человек не знал, что он через секунду сделает!» (1/269)
Вслед за казнью Рекса приходится присутствовать Руслану при расстреле заключенного, устроившего самосуд над доносчиком-убийцей. И Руслан слышит страстную мольбу, и обещание любви и благословения, и готовность приговоренного жить зверем. И видит равнодушие хозяина, профессионально исполняющего свой долг: «Не боись, я тебе больно не сделаю, как другой какой-нибудь» (1/301), – нормальный и даже неплохой человек. И вдруг он видит реакцию Руслана, дрожащего, охваченного страхом, упирающегося, не понимающего и не принимающего эту казнь во имя неведомых ему принципов. И тогда обрушивается на него злость вохровца, чувствующего свой смертный грех убийцы в животной тоске собаки.
И самое страшное из всех этих убийств – история собачьего бунта, смерти Ингуса и безумия любимого инструктора.
Началось с доноса. Главный хозяин, – «конечно, справедливый, но зверь» или «все ж таки зверь, хотя – справедливый» (1/315), как характеризуют персонаж его же подчиненные, – в наказание за «обсуждение судеб родины» (1/309)[237] гонит заключенных работать на пятидесятиградусный мороз. И за отказ «применяет санкцию»: насмерть замораживает их ледяной струей. И тут возникает собачий бунт. Вожак его – Ингус, существо высшего происхождения и особого склада. Ингус пришел в этот мир с врожденным, неведомым другим собакам знанием, с «поэзией безотчетных поступков», с тоской и непредсказуемостью (1/307). Он совершенно не годится для лагерного мира, в котором все определено без сложностей, глубин (недаром у вохры глаза-плошки) и противоречий. И на этот мир восстает безрассудный пес, не перенесший зверского преступления людей:
Если бы кто-нибудь разгадал собачьи молитвы, он бы узнал, что это одна и та же извечная жалоба – на свою немощь проникнуть в таинственную душу двуногого и постичь его бессмертные замыслы. Да, всякий зверь понимает, насколько велик человек, и понимает, что величие его простирается одинаково далеко и в сторону Добра, и в сторону Зла, но не всюду его сможет сопровождать зверь, – даже готовый умереть за него, – не до любой вершины с ним пойдет, не до любого порога, но где-нибудь остановится и поднимет бунт (1/313).
В бунте Ингуса – отрицание власти хозяев, за которое он расплачивается жизнью. Восставшие с ним собаки несут наказание за поддержку мятежника. Сначала окатив ледяной струей из шланга – апокалипсического змия «сплющенный рукав стал оживать, круглиться, из желтого наконечника выплюнулось влажно-свистящее сипение» (1/310), – их поставили смотреть на погрузку окоченелых трупов: «Эту скорбную службу они высидели до конца» (1/317). Мучаясь от трупного смрада, Руслан впервые узнал в лагерном раю запах ада.
Но гибель Ингуса повлекла за собой вторую трагедию: безумие самой близкой собакам человеческой души. Собачий инструктор – единственный из описанных людских персонажей лагеря занимается живым делом[238]. Кинолог по призванию, он обожает и понимает животных. Целенаправленно живя преданностью этому четвероногому миру, он учит своих питомцев, лечит их, помогает им и даже развлекает их театральными представлениями. Он «хозяин» в лагерной структуре, но ему, единственному в том мире, было ведомо великое чувство любви. Может быть, поэтому псы угадывают в его профиле «что-то собачье» (1/295). О чем думал наедине с собой этот человек? На что он – знающий, что «никогда собака не укусит того, кто ее безумно любит… на такое извращение способен только человек» (1/296), – закрывал глаза, уши и разум? Вся его глубокая любовь уходила на четвероногих подопечных: «Они ему все казались травмированными, раз им досталась такая тяжелая служба» (1/296). Но вот бандиты напали на построенный им узенький душевный коридорчик: они убили Ингуса, его дитя, любимца. Эта огненная смерть («вокруг скошенного рыльца вспыхнул яркий красно-оранжевый ореол, а из головы Ингуса… из черной рваной дыры плеснуло горячим, розовым с белыми осколками» – 1/312) вулканом взорвала его маленький невеселый космос. Он сходит с ума, как Софья Петровна в одноименной повести Лидии Чуковской. Потому что знает, что прав был беззащитный Ингус, и хочет стать им, чтобы уйти от лагерной службы, от диких людей-извергов и увести за собой собак:
…там, в заповедном этом краю, они будут жить как вольные звери, одной неразлучной стаей, по закону братства, и больше никогда, никогда, никогда не служить человеку! (1/318)
Бессмертная душа Ингуса, в существовании которой никогда не сомневались собаки, переселилась в этого человека – и как горька оказалась для лагерных псов разлука с ним.
И последняя смерть – гибель Руслана. Руслан мечтал о Службе, и однажды пришел поезд, в провинциальный тупичок приехала Русланова смерть. В повести люди дважды ломают собаке хребет. Сначала в переносном смысле: отняв у матери, убив братьев и сестер и обрекая на грустное сиротство. Руслан обращает свою нерастраченную любовь на хозяев, а вохровец называет его «падло» – дешевка, падаль. Вне лагерного бытия обученный для ГУЛАГа пес больше не нужен и даже страшен человеку. И тогда ему ломают хребет еще раз, уже по-настоящему, до смерти. Описание битвы Руслана с людьми – сильнейшие страницы повести, одни из самых страшных в русской прозе. Руслана убивают – за любовь, которая без его разума и ведома была на Службе ненависти и власти. В последние часы он прозревает: «Убогая, уродливая его любовь к человеку умерла совсем… Достаточно он узнал наяву о мире двуногих, пропахшем жестокостью и предательством» (1/369). Но и в смертный путь уходит собака с видением злой человеческой воли.
Звякнул карабин, отпуская ошейник. Хозяин, протягивая руку вдаль, указывал, где враг. И Руслан, сорвавшись, по– мчался туда – длинными прыжками, земли не касаясь, – могучий, не знающий любви. А следом летело Русланово слово, единственная ему награда – за все муки его и верность:
– Фас, Руслан!.. (1/370)
Лагерный пес уходит в вечность, где природой приготовлены ему «тьма и покой» (1/369).
В отношениях Руслана с природой отражаются все конфликты этого несложного существа. Повесть начинается описанием метели: «Всю ночь выло, качало со скрежетом фонари, брякало наружной щеколдой, а к утру улеглось, успокоилось…» (1/237) Снежный шторм – «оно», существо без лица и названия. От глаголов среднего рода возникает чувство тоски, враждебной силы, дурных предчувствий. Руслан слушает бушующую метель в своей служебной клетке: он защищен властью человека от неистовства природы. И человеком же лишен выбора, простора и единства с миром. Утром, когда хозяин выводит Руслана во двор, первая реакция собаки на снег – инстинктивная радость, счастье очищенного, обновленного мира. Вторая: снег – враг, потому что вредит Службе. В его слепящей белизне глохнут звуки, пропадают запахи и теряются следы. И другой враг – луна, в древности пригласившая его к костру человека и вынудившая «заменить свободу верностью». Луна и ночь – это сиротство и одиночество, бесслужебная тоска. Только тем и хороши звезды, что по ним можно наблюдать конец тьмы:
Ночь густела, наливаясь чернотою и холодом, и вызревали все новые и новые звезды, мерцающие, как глаза неведомых чудищ. Впрочем, живые эти светильники были ему все-таки ближе, чем ненавистная луна, от которой даже пахло покойником; он… знал за ними одно хорошее свойство – если задремлешь и опять откроешь глаза, то застанешь их уже переместившимися (1/319).
Но когда кончается служба человеку, остается только вселенское «оно» – природа: «Руслан почувствовал вдруг, что и сам он, и автомат больше не нужны хозяину. От отчаяния, от стыда хотелось ему упасть задом в снег, задрать голову к изжелта-серому солнцу и извыть свою тоску, которой предела не было» (1/250).