. Байдалаков, остававшийся председателем союза до 1955 года, после войны эмигрировал в США и резко критиковал страну за излишки демократии и юдофилию[352]. Подробная книга Бориса Прянишникова «Новопоколенцы» охватывает период с середины 1920-х и до начала 1950-х годов – список таких мемуаров можно продолжить. Особенно значительны в случае Владимова воспоминания основателя журнала «Грани» Евгения Романовича Островского-Романова (дальше: Романов) «В борьбе за Россию» – эмигранта второй волны, прожившего войну на оккупированной территории, где он вступил в НТС, и выехавшего в Германию вместе с немецкими войсками. Но полагаться на мемуарную литературу, относящуюся к этому периоду, в описании истории невозможно. Память часто подсказывает ту информацию, которая примиряет человека с собой и миром. И так как политическая ситуация Германии и ценности страны полностью изменились в послевоенный период, интерпретация и память о прошлом часто обретали обновленные или цензурированные характеристики.
Во время войны члены НТС пользовались всяким легальным случаем для поездок на оккупированные территории в целях пропаганды своей организации[353]. Технические профессии многих из них помогали получению там должностей[354]. Кроме того, немецким войскам на оккупированных территориях необходимо было очень большое количество переводчиков и администраторов, владевших русским языком для работы в действующих там учреждениях, таких как Министерство восточных оккупированных территорий под управлением Альфреда Розенберга[355], абвер – военная контрразведка, куда входили зондеркоманды по борьбе с партизанами, гестапо и других[356]. В марте 1942 года немцами были созданы учебные лагеря в Циттенхорсте, а затем в Вустрау, куда вербовались русские военнопленные и эмигранты для подготовки переводчиков и административных кадров фашистского управления в России. Кандидаты набирались среди русских эмигрантов, перебежчиков и пленных. Многие члены НТС преподавали там, вербуя учащихся в свою организацию. Служившие в немецкой администрации на оккупированных территориях солидаристы вели активную пропаганду своего союза среди местного населения. Немцы в первый период войны смотрели на их деятельность сквозь пальцы.
«Бескомпромиссный нейтралитет», который провозглашали идеологи НТС перед войной[357], на службе в оккупационных войсках был нереален, активного или опосредованного (как, например, переводы письменных и устных приказов) участия в действиях фашистов избежать было невозможно[358]. Некоторые члены НТС говорили об этом совершенно открыто. В.Н. Ламздорф, служивший переводчиком в немецких войсках на оккупированных территориях, рассказывал сыну: «Ни разведкой, ни контрразведкой мы не занимались, хотя, конечно, если мы вдруг случайно разоблачали советского агента, то мы его сдавали куда надо»[359]. «Куда надо» – очевидный эвфемизм гестапо.
С конца 1943 года, но особенно в 1944-м отношение фашистов к НТС изменилось, так как они подозревали, что организация инфильтрирована советскими агентами. Более ста (разные источники называют разные цифры) членов союза были арестованы, многие из них отправлены в концентрационные лагеря, где часть их погибла[360]. Эта трагедия стала позднее важным аргументом НТС против обвинений в коллаборационизме[361].
Война кончилась крахом для Германии, и временная ассоциация НТС с фашистами, идеологическая, политическая и военная, себя не оправдала. Но удивительным образом союз возродился в лагере для перемещенных лиц Менхегофе, находившемся в американской зоне оккупации, и опять начал активно действовать. Основателем и первым начальником лагеря был Константин Васильевич Болдырев, американский гражданин русского происхождения, ставший впоследствии активным солидаристом. Как считали члены НТС, война обнажила всю степень недовольства режимом в СССР, и поэтому следовало продолжать борьбу. Но внутри самого движения сразу после войны возник острый конфликт старых членов и новых, прибывших со второй волной эмиграции, вождем которых быстро сделался Е.Р. Романов[362]. Байдалаков с раздражением писал, что прежние «идеализм» и «идейность» сменились меркантильностью, «хлестаковщиной» и «активным очковтирательством»[363].
Болдырев вернулся в США в 1948 году[364] и, используя свои связи, развернул очень активную кампанию пропаганды союза. Он писал статьи в популярные журналы – «Readerʼs Digest» и «Look», его выступления обсуждались в «Newsweek». Он даже ездил в Голливуд, пытаясь убедить голливудских продюсеров создать фильм о подвигах НТС во время войны. В конце 1948-го на пресс-конференции в Нью-Йорке Болдырев заявил, что НТС, насчитывавший к тому времени 643 человека, рассеянных по разным странам и континентам, полностью готов к быстрому и полному низвержению сталинского режима. Он утверждал, что у союза есть широкая агентурная сеть на территории СССР и сильное подполье, готовое к вооруженному восстанию. Все, что нужно его организации, – скромная сумма в 10 миллионов долларов, в послевоенное время совершенно фантастическая, и НТС быстро выиграет для Запада холодную войну[365]. Большинство утверждений Болдырева были чистейшим блефом, на что ему сразу и недвусмысленно указала эмигрантская печать. Во время войны у НТС были связи и завербованные члены на оккупированных территориях, но тех, кто не эмигрировал с немцами на Запад и избежал ареста в СССР, оставалось ничтожно мало. Тем не менее доклад Болдырева широко обсуждался в американской прессе и обратил на себя внимание ЦРУ.
Послевоенные отношения между бывшими союзниками ухудшались стремительно. Советский Союз быстро становился врагом, обладающим атомным оружием, коммунисты пришли к власти в Китае, шла война в Корее, и освобожденную от фашистов Европу разделил железный занавес. Перед американцами, не ожидавшими такого масштаба конфронтации, встали неожиданные задачи. В ЦРУ не хватало специалистов, не только владеющих русским языком, но и понимающих советскую культуру, внутреннюю ситуацию, а также ментальность населения и властей. Опыт, кадры и знания НТС хотя бы отчасти заполняли эту лакуну. Политическая цель НТС, заключавшаяся в свержении советского режима, совершенно устраивала ЦРУ. Организационные способности, инициативность и изобретательная практичность руководства и многих членов НТС производили впечатление. Явным доказательством было создание и успешное развитие печатных органов, газеты «Посев» (впоследствии журнал «Посев»), журнала «Грани» и самого издательства «Посев».
После войны НТС основательно поработал над своим имиджем[366]. Члены организации отдавали себе отчет в серьезности проблемы: «На Западе… о нас плохая пресса. Запад, по крайней мере, сейчас смотрит на нас как на гитлеровских коллаборантов»[367]. Основных проблем было две: антисемитизм и националистический корпоратизм. В 1946 году планы НТС о судьбе евреев в «свободном русском государстве» предполагали две возможности: евреи должны будут жить в специально отведенной им зоне или покинуть пределы России без сохранения имущества. Но позднее Р.Н. Редлих, член Исполнительного бюро НТС, убедил соратников, что «русский вопрос» находится, как он сформулировал, в «руках международного еврейства», и надежда на американские деньги при антисемитской программе нереальна. Прагматичный НТС радикально убрал антисемитизм из официальной программы и дискурса партии[368]..Солидаристы также полностью изменили свою политическую платформу, расставшись с дискредитированной идеей корпоративного государства фашистского типа. Была густо добавлена демократическая риторика, убран излишний национализм, так что – какой бы скепсис ни звучал в их внутренних кругах и разговорах – программа НТС urbi et orbi обрела умеренно-либеральное звучание, приемлемое для будущих спонсоров.
В 1951 году, радикально урезав финансовый аппетит будущего партнера, ЦРУ заключило с НТС договор «Petya-8», включавший основание радиостанции для свободного вещания, пропаганду среди советских войск, находившихся в Восточной Германии, и подготовку агентов для внедрения и подрывной работы в СССР, хотя попытки такой практики после нескольких провалов и ответных ударов МГБ/КГБ, убивших и похитивших руководящих членов НТС, были прекращены. Прокси-война приобрела сугубо идеологический характер.
Важной частью программы НТС была «молекулярная теория» Владимира Поремского[369]. Основная идея состояла в распознании среди советского населения недовольных граждан, количество которых, как уверял союз, исчислялось в миллионах. Их следовало организовать в «молекулы» – ячейки сопротивления, независимые и неизвестные друг другу, но каким-то образом связанные с центром и готовые по его сигналу поднять восстание. Ничего оригинального в этой идее не было: источник ее – сеть клеточек-ячеек-молекул – можно проследить еще в страшной нечаевской истории, ставшей основой «Бесов» Достоевского, хотя связь внутри «молекулы» Поремского должна была сохраняться не на крови, а на идейной основе. Каким образом «молекулы» в доинтернетовский период могли получить одновременный сигнал к восстанию и объединиться, откуда взялось бы оружие для борьбы с режимом, и кто ими руководил – вероятн