Владимов двигался к написанию книги о войне несколько десятилетий. Опыт военного детства и обучение в Суворовском училище, где у него было интенсивное общение с учителями-офицерами и сослуживцами матери, рано зародили в нем огромный интерес к военной теме. Работая над романом, он основывался на свидетельствах профессиональных военных, на работе в военных архивах, открытых и закрытых и на многочисленных источниках о Второй мировой войне.
Два военачальника сыграли основную роль в формировании сюжета романа, образов его героев и концепции войны – генерал-майор Петр Васильевич Севастьянов (1907–1968) и генерал-полковник Петр Григорьевич Григоренко (1907–1987).
Генерал Петр Васильевич Севастьянов. Как уже упоминалось, к 1965 году, двадцатилетию победы над Германией, «Воениздат объявил серию “Военные мемуары”… В общем, это был хитрый ход, чтобы все эти разговоры военачальников канонизировать, ввести в какие-то цензурные рамки. Одно дело генерал у себя на кухне бурчит, что все не так было. Другое – когда ему дают микрофон, перо, – правда, с пером генералы не в ладах, – пожалуйста, говорите. И они говорят именно то, что от них хочет услышать советская пропаганда»[439].
В качестве «генеральского пера» нанимались молодые писатели, и так Владимов познакомился с генералом Петром Васильевичем Севастьяновым.
Основой сюжета романа «Генерал и его армия» послужила рассказанная Севастьяновым история о судьбе генерал-полковника Никандра Евлампиевича Чибисова[440], «могучего донского казака», которого, по словам рассказчика «сняли за успех». Владимов ввел эту фразу в роман: «…бывают, хотя и редко, такие случаи, когда снимают именно за успех» (3/334). Севастьянов был начальником политотдела, членом Военного совета 40-й армии, которой командовал при форсировании Днепра и на подходах к Киеву генерал К.С. Москаленко[441]. Соседняя 38-я армия Чибисова готовилась к освобождению Киева. Но Н.С. Хрущев, бывший членом Военного совета, и генерал К.С. Москаленко придумали, что город должен освободить украинский генерал. Хрущев сумел убедить Сталина[442] – и Чибисов был отстранен от армии:
…был мой соавтор членом Военного совета в 40-й армии К.С. Москаленко – и порассказал мне о художествах «командарма наступления», сперва без пользы растратившего свою армию на Букринском плацдарме, а затем переметнувшегося на плацдарм Лютежский, чтобы отнять 38-ю армию у Н.Е. Чибисова (3/441).
П.В. Севастьянов был человеком живым, с языком ярким и красочным, но только в застолье. Стоило включить магнитофон, как из него начинал «переть деревянный советский жаргон». Генерал, найдя в лице Владимова благодарного слушателя, часто говорил: «А вот был еще у нас такой случай… Вы, Жора, выключите магнитофон…» «Он многое рассказывал о войне – гораздо больше и интереснее, чем получилось в книге. Так вот, этот генерал сказал мне: “Вся история Великой Отечественной войны есть история преступлений. Но когда-нибудь это вскроется, только никому это не будет интересно, и нас с вами на свете не будет”»[443].
Когда Севастьянов хотел что-то уточнить или вспомнить, собирались на ужин его старые товарищи. Чаще других приходил маршал К.А. Мерецков, командующий Волховским фронтом в 1942 году. Заместителем его был командарм 2-й ударной армии А.А. Власов. Севастьянов на кухне, включив воду и понизив голос, рассказал Владимову о том, как на второй день войны, 23 июня 1941-го, Мерецков был арестован НКВД. Три месяца его жестоко пытали, угрожая уничтожением семьи, но в конце сентября выпустили по приказу Сталина и послали командовать армией. Сообщая Мерецкову об этом приказе, следователь, сломавший ему ребро, предложил генералу чай с пирожным, ставшим в романе Владимова «довоенным сливочным тортом» (3/290). Приезжал генерал М.Ф. Лукин, который в 1941 году попал в плен без сознания и которому в Германии ампутировали ногу. Он встречался там с Власовым, безрезультатно уговаривавшим его перейти на сторону немцев. Приходили колоритный усатый волжанин генерал В.М. Баданов и решительный, живой генерал Ф.П. Озеров[444]. Во время застолий все они свободно делились воспоминаниями, не обращая внимания на молчаливого молодого человека, и он слышал много интереснейших сюжетов и деталей.
Так впервые прозвучал для Владимова рассказ о генерале В.И. Морозове[445], война для которого началась в Прибалтике. Ожесточенные бои шли уже два часа, а в армию Морозова все еще поступали указания «не отвечать на провокацию». Потом последовал приказ: прекратить отступать, немедленно перейти в наступление и вернуть всю захваченную территорию вплоть до границы. Морозов просил подкрепления и, не дождавшись, послал резкое сообщение командующему Прибалтийским военным округом Ф.И. Кузнецову[446]. Кузнецов, не поверив, что сдержанный и дисциплинированный Морозов мог так писать, решил, что генерал попал в плен, счел сообщение провокацией и перерезал связь и все поставки. Только на третий день войны Морозов смог связаться с командующим. Кузнецов отказался его выслушать, обозвав «немецким шпионом»[447]. За первую неделю войны армия Морозова потеряла 75 % техники и 60 % людей. Двенадцатилетняя дочь Морозова, находившаяся в пионерском лагере в Паланге, погибла во время бомбежки. Морозов за ночь поседел, и у него от нервного потрясения и перенапряжения начались ужасные боли в животе. Ухаживавшая за ним медсестра, возлюбленная генерала, решительно увезла его из армии. Тогда генерал Ф.П. Озеров – командир одной из дивизий – собрал ночью у костра в лесу пять генералов, и, ужиная печеной картошкой, они выбрали его командующим армией. Озеров приказа Москвы о наступлении исполнять не стал, сделав вид, что принял его за провокацию. Но так как, отступая от западной литовской границы к Москве, он сумел вывести армию из окружения, сохранив людей и оружие, неповиновение сошло ему с рук. История этого отступления, выбор командующего у костра и другие эпизоды из рассказов Севастьянова, бывшего политкомиссаром армии, переданы в его мемуарах и перешли в повествование Владимова. Из биографии самого Севастьянова позаимствована история с французским коньяком и путаница с Большими и Малыми Перемерками[448]. Задирая рубаху, Севастьянов давал сосчитать свои ранения на мощном животе, принявшем восемь пуль, вошедших в романе в генерала Кобрисова.
Владимов утверждал, что именно под влиянием Севастьянова он обратился к новой для русской военной литературы теме.
О войне много написано, и сказать о ней что-то новое чрезвычайно трудно… Но самое страшное звено этой цепи, генеральское звено, пропитанное интригами, безжалостное, морально-коррумпированное и решавшее судьбы миллионов солдат, – о нем очень мало сказано и написано. И я думал – это будет мое слово о той войне. До меня был Симонов, но он скорее затуманил эту тему. Он брался за слишком острые, непроходимые сюжеты о генералах, командовании, планировании операций. И цензура его объела и обесцветила. К тому же я мог писать о теме Власова, закрытой в симоновское время (ГВ).
О «генеральской войне» писали И. Стаднюк в романе «Война» и А. Чаковский в трехтомной эпопее «Победа», но Владимов был полон скепсиса: «Эти люди правду ценят на вес золота, поэтому особенно ею не разбрасываются»[449]. Он хотел написать в своем романе ту правду о войне, которую он услышал при «выключенном магнитофоне». О войне, на которой не государственные или стратегические соображения, и никак не солдатские жизни были главным: «Я увидел, что представляла собой их война – такие эмоции, такие подводные течения, такие всевозможные интриги. А в особенности, если призом был Киев, за который командующий армией ожидал проливной звездный дождь на погоны и на грудь»[450].
Севастьянов очень живо и откровенно рассказывал Владимову о Г.К. Жукове, Н.С. Хрущеве, К.С. Москаленко (в романе Терещенко), П.С. Рыбалко (в романе Рыбко), И.Д. Черняховском (в романе Чарновский) и других персонажах будущего романа, которых генерал близко знал.
Прототипом политкомиссара армии Дробниса, описанного в романе, был генерал-полковник Лев Захарович Мехлис, жестокий и беспощадный человек, которому подчинялась военная пропаганда, печать и радио. В «Красной звезде», главной военной газете армии, «был собран целый букет» – Шолохов, Симонов, Эренбург, Фадеев: «Вся наша краса у него там печаталась». Военным корреспондентом «Красной звезды» был также отец Ларисы Исаровой, Теодор Яковлевич Лильин (Шварц), которому Мехлис покровительствовал. Тесть очень обрадовался, узнав, что Владимов редактирует севастьяновские мемуары, и просил упомянуть добрым словом Мехлиса, «хорошего человека, про которого все забыли». Владимов напомнил Севастьянову о Мехлисе, на что тот, вздохнув, ответил: «Я вам, Жора, расскажу про него одну историю, а вы уж сами решайте, хороший ли он человек, и нужно ли его добрым словом вспоминать», – и изложил историю, введенную в роман, как сцену расстрела майора Красовского. Человек, спрашивающий: «Почему свет?» (3/219) – был в жизни генерал Севастьянов, ставший невольным свидетелем садистской казни, учиненной Мехлисом.
Вместе с Севастьяновым Владимов попал в закрытый Центральный архив Министерства обороны в Подольске. Основные материалы, накладные и докладные были ему не особенно интересны. Один раз он даже схулиганил: найдя неподписанный приказ о доставке водки, поставил под ним свою размашистую подпись. Но когда дело дошло до материалов военной прокуратуры, открылся страшный мир: «