Я написал шифровку Сталину, что Трофименко предлагает то-то и то-то, что план был утвержден вами, а поэтому никто не хочет брать на себя ответственность. Тогда Сталин позвонил мне, Ватутину, потом Трофименко, а после этого говорит, что действуйте по старому плану. А если бы было так, что утвердил Ватутин, подписал Хрущев, то что же мы, глупее, что ли? А сколько было бы пролито крови. Об этом знает тов. Полубояров. Он знает отлично тот или иной район. Об этом знает тов. Иванов. Нужно слушать людей. Чем больше начальник, тем больше должен прислушиваться к людям, тем мудрее будет находить решение. (Аплодисменты.)
О ликвидации Главного Военного Совета.[117] За какое ухо дернуло Жукова, зачем это ему нужно? Мы рассматриваем в этом связь с командующими, связь с армиями, знать и изучать людей и их нужды.
Теперь принижена роль политработы в армии. Это ясное дело. Тогда что же получается? Если военные советы ликвидировать, главные советы ликвидировать, то тогда принизится роль партийной работы в армии. Тогда на личности, на героя всю политику строить.
Что значит партийная работа? Партийная работа — это массы, а герой — это одиночка. Это глупость и с этим мириться нельзя.
Члены Президиума знают и я вам говорю, что тов. Жуков проявил некоторые странности. Он, например, предложил снять тов. Серова и назначить военного человека. Тов. Серов окончил академию. Нельзя на эту работу назначить военного, это же не военная работа, это политическая работа. Если партийная работа — пропаганда, то это — политическая работа, это оружие борьбы для обезвреживания наших врагов. Поэтому разве можно так поступать. Он говорит, что эта работа должна быть связана с министром обороны.
Товарищи, теперь предлагает снять Министра внутренних дел, он, говорит, гражданский. Верно, но он партийный работник, это т. Дудара. Почему военного. Он говорит, я Конева не пожалею. Но, товарищи, я считаю, что Коневбыл бы хорошим министром, но, товарищи, я думаю, что Иван Степанович и в своей области очень хорош, а он говорит, что все должно быть объединено.
Теперь второе. Генерал Казаков, который командует группой войск в Венгрии. Я мало тов. Казакова знаю и, по-моему, во время войны с ним не встречался. Но он произвел на меня [впечатление] хорошего командира и хорошего партийца. У меня сложилось такое впечатление из встреч с ним. Его решили назначить, то есть отозвать и назначить командующим одного из округов внутренних в Советском Союзе. Стали говорить Кадару, что возьмем. Он взмолился, говорит, что хороший командующий, мы хорошо с ним живем, оставьте его. Это же, товарищи, редкое явление. Мы же, товарищи, с вами, здесь можно об этом сказать, оккупантами там сидим.[118] Год тому назад воевали, стреляли, артиллерия обстреливала город Будапешт. Ивану Степановичу было поручено готовить и командовать этим делом. Теперь к нашим войскам население очень хорошо относится, командующего просит не брать председатель Совета Министров. Ну что нам нужно. Надо оставить и все. Нет, говорит, надо взять. Но если услышит Кадар, что берем потому, что кроме Казакова в армии другого человека нет, то он скажет, что мы думали, что вы сильные, а вы так бедно, одного человека дали, и берете, потому что другого нет. Это глупость.
Идет спор. Самое неприятное следующее — это в моем присутствии, т. Брежнева — секретаря ЦК и Серов был при этом, Жуков ставит вопрос так, когда Казакова мы возьмем, я говорю, Казакова взять надо. Я говорю, что об этом нужно поговорить, тем более, что это было в Крыму, мы отдыхали. Суслов против этого. Жуков говорит, наконец, надо считаться с престижем члена Президиума ЦК, я сказал, что его оттуда возьмем. На это, товарищи, мы можем так сказать: есть престиж ЦК, из которого складывается престиж Президиума, но есть и другое обстоятельство, каждый должен своим престижем укреплять престиж ЦК прежде всего. Это, по-моему, ясно, товарищи. А вот неясно оказывается.
Здесь выступал полковник, командир полка, выступал очень хорошо. Но он, по-моему, несколько не понял некоторой иронии, которая раздавалась из зала. Он говорил мой полк, неправильно выражался, как раз здесь критиковали такую постановку — «мой полк», «моя армия». Это несколько неточно. Лучше сказать — это полк советский. Этот полк принадлежит стране. (Бурные аплодисменты.)
Товарищи, по вопросам номенклатуры ЦК никакой член Президиума не может сказать согласно Уставу, он может сказать: хорошо, я понимаю постановку вопроса, когда будет обсуждаться в ЦК, мы решим. Правильно? Другого нет. Если я скажу, то другой член Президиума скажет: позвольте. Может быть я сам потом увижу вопрос в лучшем свете, пересмотрю свое отношение к решению этого вопроса. Поэтому зачем говорить так: я сказал. Если так будет «я сказал» и «так делается», тогда в армии и в партии скажут: есть ли ЦК, который сам решает или Президиум при министре обороны, который подписывает, когда он решает. (Аплодисменты.)
Я думаю, что Центральный Комитет и Президиум при министре обороны или при другом министре не нужны. Партия никогда с этим положением не может мириться и любого члена Президиума, любого человека призовут к порядку и скажут: смирно. (Аплодисменты).
Как мы уважаем тов. Жукова вам известно. Сталин на него, так сказать…. Сталин умер, мы его вернули, но, товарищи, надо все-таки свое место знать. Считается в столовой ботинки снимать неприлично, хозяин делает неуважение своим гостям. Поэтому должны оберегать авторитет нашего партийного органа — Президиума и каждый должен считаться с тем, чтобы наша деятельность в отдельности каждого способствовала укреплению авторитета ЦК, авторитета Президиума. (Аплодисменты.)
Еще один вопрос неприятный хотел рассказать вам. Мы несколько дней назад приняли решение и освободили тов. Штеменко, который был назначен начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба. Тов. Штеменко, видимо, здесь находиться. Его освободили даже, кажется с понижением звания после ареста Берия. Мы его освободили тогда за то, что являлся информатором Берия. Нам кое-что стоила такая информация. Мы были возмущены. Сталин все знает. Откуда? Берия. А Берия? Штеменко. Было решение, что запрещено членов партии вербовать в осведомители.[119] Потом вернулся Жуков. Повысили звание. Он работал. С чем столкнулись и почему приняли такое решение? Мы узнали, что принято решение организовать школу диверсантов в 2 000 с лишним человек. В эту школу брать людей, окончивших военную службу со средним образованием на 6–7 лет. Солдатам платить 700 руб. помимо содержания, сержантам 1000 руб. и пр. И главное — никакого решения Центральный Комитет не выносил, этот вопрос не вносился в Центральный Комитет. Назначили начальником школы генерал-лейтенанта Мансуроваa. Мансуров приступил к формированию этой школы, но у него, видимо, зародились сомнения. Он пришел к ЦК и сказал, что всегда ЦК утверждал его, он командовал фронтом, а это назначение никому неизвестно. Только три человека должны знать и больше никому не говорить. Должны знать тт. Жуков, Мансуров и Штеменко.
Мы потом вызывали т. Штеменко. Спрашивали, вот мы учим студентов, за 5 лет делаем инженерами, в академиях учатся и получают высшие образования за 4–5 лет, а диверсантов учить собираетесь 6–7 лет. Я не знаю, чему его учить. Он нам объясняет, что надо языки учить, чтобы можно было забрасывать. Если такая цель, так поставьте вопрос в ЦК, мы обсудим, спокойно решим, может быть откажемся от этого. Если взять русского, грузина, армянина, украинца, чтобы их научить иностранным языкам, а потом забросить и чтобы не пахло, кто он такой — это чепуха. Вот здесь выступал товарищ и говорил: «Я ярославский». Да мог нам не говорить, что он ярославский, мы сразу определили. (Смех.)
Для нас сейчас этот довод значит неубедительный. Зачем это? Школу решили расположить в Тамбове или около Тамбова. Там закрыли какую-то школу.
Мы считали, что это неправильно, почему нам не доложили, поэтому мы освободили Штеменко от занимаемого поста и назначили тов. Шарина, который раньше занимал этот пост. Вот это нехорошо Штеменко сделал. Как коммунист он должен был нам сказать. Спокойнее так. Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать. (Смех.)
Товарищи, следовательно вопрос о партии, о ее роли, о партийной работе — это вопрос вопросов и никому нельзя позволять принижать роль партии. Это не есть покушение на единоначалие и прочее. Это права партия.
Теперь товарищи вопрос об единоначалии. Я считаю, чго надо продумать Это абсолютная истина для нас и нет никакого вопроса, но как нужно подойти к решению, к жизни партийных организаций. Я считаю, что то, что товарищи говорили, когда запрещено критические замечания делать на закрытом партийном собрании, это не способствует укреплению единоначалия, а потворствует самодурству. (Аплодисменты.)
Я считаю, что надо все-таки для каждого человека какие-то грани партийные и служебные иметь обязательно. Если он их нарушает, ему должны сказать члены партии. Вот здесь выступал какой-то товарищ и говорил, что в парторганизации у них 2 коммуниста солдаты, а все остальные офицеры. Значит они этих бедняг двух солдат критикуют и на этом показывают партийную самокритику. Так это что же получается? Так получается, но это же трагедия! Товарищи, а если командира покритиковать на партсобрании, разве это плохо? Мне кажется, что это было бы хорошо, тогда бы он знал. Ребенка и то мамаша приучает, что холодное, а что горячее; обязательно попробует пальчиком, отдернет, и тогда говорит это жи-жи, нельзя брать. Так познается, что хорошее, что горячее, что горькое, что сладкое. А мы хотим огородить человека, чтобы он не знал никаких огорчений, хотя он своими действиями приносит огорчения сотням людей, нельзя этого допускать, надо, чтобы он знал, что если он это позволит, то получит то-то Это только насторожит человека, а если он не справляется, тогда надо его отстранить.